Апельсин.

Старая «испанская» часть Лос Анджелеса была очень душной даже в конце дня, довольно пыльной и шумной. Впрочем, может это только потому, что Ивеллисс оказалось недалеко от небольшой концертной площадки, где выступали какие-то местные группы, пёстрые и громкие, музыка и голоса вокалистов сливались с гомоном толпы. Хотя здесь было довольно комфортно сидеть на осыпающемся парапете возле старенькой католической церкви, возносящей свои кресты в начинающее наливаться вечерней синевой небо. Иногда Ивелисс чувствовала себя потерянной в огромности такого города, как Лос Анджелес, где располагались виллы богачей, и которые те сносили, чтобы на их месте построить ещё более пафосные, и полупустые кварталы картонных домиков, потенциальные владельцы которых не перенесли кризис, густонаселённые кварталы, где все буквально ходили друг у друга по головам сменялись запущенными промзонами… И этот бесконечный калейдоскоп утомлял и затягивал, а здесь, среди столетних домов и смеси английского и латино дышалось свободнее. Вылив себе на язык последние капли какого-то-то ядрёного газированного пойла со вкусом апельсина, Ивелисс смяла банку и взглядом поискала, куда бы выбросить. Урны, ожидаемо, нигде поблизости не оказалось, и она так и осталась сидеть на остывающем камне, глядя в никуда и на бесконечном повторе прокручивая в голове из «разговор» с Анхелико. Что было бы, если бы Крейн не позвонил? Они бы расстались мирно, поцеловавшись на прощание… А потом? Она бы приходила каждый день, и снова были бы поцелуи?.. А потом Анхелико вышел,и она бы встретила его, помогла дойти до машины, и… Вот тут фантазия уже подводила, потому что обычно они с Анхелико гонялись наперегонки, совершенно безумно и бездумно… Ведь она могла бы пригласить его на свидание. И, наконец-то трахнуть этого чёртова красавчика! Но теперь все его красоты намного дальше, чем были три часа назад. У Ивелисс снова защипало в носу, но она предпочитала думать, что это выходят остатки пузыриков адского лимонада, который она пила и химическим вкусом которого старалась заглушить ощущение сухих шершавых губ с привкусом крови и лекарств. Жжет мне раны соль морская, в сердце боль. Соль морская в моих жилах, на губах морская соль. Кто свои позволит губы целовать? Белый колос поцелуя, не могу тебя сорвать. Кто моей напьется крови допьяна? Я не ведаю, застыла иль еще течет она. Если спросу нет на сердце, — горе мне! — значит, сердце затерялось, словно тучка в вышине. Сперва она не поняла, что это за слова, возникшие у неё в голове, но потом опомнилась: концерт продолжался и это была баллада, просто исполнителю повезло и с голосом и с акустикой и с тем, что народ уже повыдохся и каждую песню не встречали восторженным воем. Словно проснувшись, она поняла, что уже нет ни дневного зноя, ни вечерней духоты, порывистый ветер принёс прохладу, а она так и сидит, сжимая в руке мусор. И, кажется, у неё мокрые щёки! Раздражённо мазнув по лицу ладонью, Ивеллис запрокинула голову – «испытанный» детский приём, чтобы загнать назад непослушные слёзы. Но на лице снова оказались капли мокрой гадости, и только теперь она поняла, что начинается дождь и капли – это дождевая вода! - Твои слёзы горьки, как море, - внезапно раздался тихий и глубокий голос рядом. Этот голос Ивеллис узнала и, выставив вперёд подбородок, повернулась к собеседнице или, вернее сказать, к противнику: - А тебя каким ветром сюда занесло, Катрина? Да ещё и без охраны?! Катрина усмехнулась в своей обычной манере, но, пожалуй, мягче и теплее, чем в Храме. Ивелисс действительно удивилась, увидев её здесь: в обычном трикотажном платье, с распущенным волосами и, кажется, без макияжа, ну и, конечно, без своей свиты, она не казалась опасной. И была слишком «обычной», чтобы её бояться. - Я слышу плач наказанных детей, и крики влюблённых в постели, и беспокойный сон мертвецов, и мольбы прихожан в церкви… Но твоя боль слаще и ярче, - прошептала-проговорила Катрина, склонивший к ней. Возможно, со стороны они и смотрелись, как встретившиеся подруги, но у Ивелисс мурашки пробежали от этих слов, хотя виду она не подала, храбрясь, как обычно. Но не успела она придумать ответ, как неторопливо накрапывающий дождь резко перерос в ливень. Словно по волшебству, улицы очистились от людей, на грязных лужах плясали огромные пузыри и за серой пеленой скрылись дома. Катрина схватила её за руку и куда-то потащила, удерживая с неженской силой. Только Ивелисс хотела возмутиться, заорать, вырваться, как они оказались в арке, где кроме них не было ни души. Катрина прислонилась к серому камню стены, откинула с лица намокшие волосы и рассмеялась неожиданно молодым звонким смехом. Наверно, смеялась она над Ивеллисс, тоже мокрой и растерянной. Намокшее платье Катрины облепило её грудь и проступившие под тканью соски, и Ивелисс поймала себя на том, что разглядывает их чуть ли не с вожделением, как и белую стройную шею, и алые, несмотря на отсутствие помады, губы… Поэтому она не сопротивлялась, всё ещё чувствуя себя в где-то в параллельной вселенной, когда руки Катрины притянули к тому самому алому рту, и прохладные, невыносимо сладкие губы оказались на вкус, как сахарный леденец. Язык Катрины юркой змейкой уже хозяйничал вовсю, когда Ивелисс оттолкнула её от себя и сама отступила, для неё на сегодня было слишком много этих поцелуев! Ивеллис резко развернулась, собираясь уйти или сбежать – неважно, но не смогла сдвинуться с места, а на ей плечи легли лёгкие руки и уха коснулось тёплое дыхание с ароматом цветов апельсина: - Не убегай от неизбежного, Ивелисс. Ты не дала мне распробовать ангелочка, так что это моя маленькая месть тебе. У Ивелисс сами собой сжались руки в кулаки, но ни двигаться, ни говорить она всё ещё не могла. А Катрина нежно провела языком за её ухом, поцеловала в мочку и шепнула: - А теперь мой маленький подарок: Анхелико будет сегодня в полночь ласкать себя, думая о тебе. Так что можешь присоединиться, ведь даже такая малость лучше, чем ничего… Исчезло прикосновение, и Ивелисс снова могла двигаться, но Катрины уже не было ни в арке, ни в переулке, только две молоденькие напуганные монашки шарахнулись от мечущейся в поисках Ивеллисс. Дорогу домой она не запомнила, всё было, как во сне, и почти сразу же Ивелисс рухнула на кровать, кое-как стянув мокрую одежду. Сон без сновидений навалился, неотвратимый и безжалостный, но и отступил так же резко. Ивелисс села на кровати, словно что-то разбудило её. Дождь кончился, в не зашторенное окно бесстыдно заглядывала почти полная Луна. Ивелисс хотела посмотреть, сколько же сейчас времени, но не могла вспомнить, где оставила свой мобильный, зато она очень хорошо помнила о словах Катрины. Не приснилась ли ей эта неожиданная встреча?.. Кажется, на губах до сих пор был сладко-горький вкус, но ведь она пила тот лимонад… Анхелико… Рука сама собой потянулась вниз и задвигалась в привычном ритме: слишком часто парни заканчивали быстрее, а то и просто засыпали, так что так было проще. Интересно, С НИМ было бы по другому? Почему-то ей казалось, что по другому, целовался он здорово, и давая и отдаваясь… Ивелисс представила себе Его лицо в свете той же луны, приоткрытые губы, испарину на лбу… Она бы коснулась губами его ран и повязок, молясь, чтобы всё заживало быстрее, провела бы языком по животу, по старому шраму. Наверно, Анхелико ещё нельзя было… сильно напрягаться, но она могла бы отсосать ему, долго и нежно, чтобы послушать стоны, может, даже помучать. И даже разрешила бы держать себя за волосы, и направлять, чего обычно терпеть не могла. Ивелисс застонала сама, представляя тонкие сильные пальцы, и что бы они могли сотворить с ней, сама двигая рукой всё резче и быстрее. Ей показалось, что в ответ на её последний стон долетел чей-то другой… Луна всё так же пялилась на неё, когда Ивелисс, нагая, встала с постели, чтобы занавесить окно. Она могла видеть её удовольствие, но нечего ей было смотреть на слёзы.