Страшно...

Тревожная тишина растекалась по уцелевшему центру города. Медленно и неумолимо она захватывала дом, за домом, улицу за улицей. Никто не мог избежать ее объятий, от того она становилась еще более пугающей. Птицы не пели, потому что их больше не было. Не выли собаки — последние из них погибли еще задолго до наступления тишины, сгорев в огне бессмертного демона. Дети навсегда перестали смеяться и играть в веселые игры. Из далекой, теперь уже не существующей гавани не доносился, уже очень много лет, портовый шум. Молчал ветер, устав реветь в тщетной попытке докричаться до самих богов. Молчал огонь, поглотивший этот мир. Он, устыдившись собственной ярости, дрогнул и отступил прочь, обнажая серо-бурую, сухую землю, в которой больше нет жизни, ее забрало пламя Иблиса, вместе с погибшими людьми и морфами. Камни перестали трескаться и лопаться, вздыхать каждую секунду, словно живые, и потеки базальта затвердели на них большими каплями. Тишина захватила разрушенный город, устроившись в нем, точно завоеватель, и никуда не собиралась уходить. Но внезапно ее потревожили. Ребенок. Плач ребенка. Бедный, он еще не понимает, что произошло. Но никто не подойдет и не объяснит. Это страшно. Страшно, когда в этом мире горящем слышится детский прерывистый плач, Тот ребенок узнает однажды, как мать за него шагнула в бездны горящую пасть. Блейз проходит мимо него. Она знает, те кто отвечают за сирот, обязательно найдут его и помогут. Но не она, не сейчас. В другое время, кошка остановилась и сама отнесла ребенка к ним, только не сейчас. Ей надо идти. Туда, дальше от этого плача, дальше от этого города, дальше от этих людей. Девушка выходит, на выжженное пространство, с обожженными стенами домов. Когда это была часть того же города, когда-то они здесь укрывались от вечного пламени. Раньше здесь было ее убежище, где она скрывалась будучи маленькой вместе с семьей. Здесь она познакомилась с ним, когда он нашел ее, окруженную огнем, вместе с обугленными трупами родителей. Кажется здесь до сих пор стоит запах горелой плоти, или это ей только кажется, или просто он смешался с самим воздухом. Вот. Кажется это было здесь. Здесь она последний раз видела мать, с ее добрыми, но печальными карими глазами. Или это у отца были карие, а у матери оранжевые, как пламя… А нос? Он был у нее прямой? Или с горбинкой? А губы?.. неужели она ее забыла? Почему при мысли о матери, перед ее глазами стоит обугленный труп, с запекшимися глазами, и рот застывший в предсмертном крике? Стоя у памятного места, Блейз смотрит в небо, закрытое плотной пеленой пепла, и черными тучами, никогда не сходящими с него.  — За что? Что мы такого сделали, что вы нас так наказываете? Почему?.. — с ее губ слетают тихие вопросы, направленные в темное небо, но они затихают также резко, как и начались, и сменяются гневными выкриками, — да будьте вы прокляты! Вы! Бросили нас одних против Иблиса и его вечного пламени! Вы! Вы забираете у нас все! Вы забрали у нас небо! Солнце! Улыбки! Родных! Жизнь!.. Все что нам дорого… Вы забираете даже надежду!.. Страшно, когда остаешься один в пустыне горящего мира, И кричишь, проклиная богов, что бросили нас на потеху огня. Блейз злиться на себя, ей страшно. Она злиться на богов, она проклинает смерть. Она ненавидит свою слабость, она терпеть не может свои слезы. Она кричит все то, о чем думала последнее время. Она зла. Она не замечает слез, что безмолвно катятся по ее щекам. Ноги больше не держат ее. Она слабая. Девушка опускается на колени, продолжая свою исповедь, она рассказывает — о родителях; о их смерти; о друзьях; о их смерти; о людей, что приютили ее и научили так многому и рассказали ей так много красивых историй; о их смерти; о тех немногих, что остались в живых; о своей мечте, что утонула в сером пепле; о своей любви, что потерялась в вечном мраке; о своей надежде, что сгорела в вечном пламени. Она рассказывает сказку, любимую сказку каждого, о принцессе и принце, что спасли свой мир с зеленными, мягкими травами, ярко-голубым небом с белыми, кучерявыми облаками, с золотым солнцем, которое светит так ярко, что на него не возможно смотреть, где есть бесконечное синее море, в нем, говорят, очень много соленной воды. Кошка говорит и говорит, ее голос с каждым словом становиться тише. В конце Блейз уже не может что-то описывать она лишь называет имена героев, что отдали свою жизнь за еще один день в этом аду. Девушка считает героями всех кто родился в этом мире, ведь они смогли прожить хоть сколько-то в огне этого мира, и тех кто не появился на свет, ведь они смогли избежать этой страшной судьбы. Страшно, когда умирает герой, Не увидев заветного неба, Не услышав заветного смеха, Не дождавшись заветной победы. Слов больше нет. Внутри пустота. Блейз больше не чувствует ничего. Пусть по ее щекам до сих пор текут слезы, пусть она сорвала голос проклиная богов, пусть ее трясет от нахлынувших воспоминание, пусть… это не важно. Кошка смотрит вокруг себя и не понимает, почему, почему она пришла именно сюда, там же люди, что только недавно пережили очередной набег огненных приспешников Иблиса. Им надо помочь, так какого черта она тут. Девушка хочет разозлиться на себя, хочет почувствовать сожаление, хочет вновь сражаться за жизнь. Но ничего нет. Ничто уже не трогает Блейз ни своя, ни чужая боль — пустота, как будто больше ничего не будет. Она умерла, вместе со словами. Внутри нее лишь пеплище, такое же пустое как и здесь, такое же безобразное. Она пуста. Кажется больше ничего не сможет зажечь в ней интереса к жизни. Кошка потеряла смысл к жизни и процессу познания. Блейз утратила надежду. Помниться кто-то ей когда-то сказал: «Когда ты потеряешь все, внутри тебя будет пусто, а пустоту всегда преследует тоска. И это самое страшное. Намного страшнее демонов, что ходят по нашей земле». Помниться она тогда в это не поверила, ведь думала, что уже все потеряла, оказалось нет. Была еще надежда. Блейз поднимается и на дрожащих ногах идет к городу. Она не замечает ни расстояния, ни времени, ей не важно, что происходит вокруг, демонов нет — значит все в порядке. Хотя как это в порядке? Когда этот мир был в порядке? Это пылающая бездна, в которой лишь хаос, огонь, дым и.  — Блейз. Зовет ее тоненький голосок, где-то рядом, значит она уже в городе. Кошка оборачивается, и видит перед собой маленького мальчика, в грязных от пепла одежде. Он сжимает в руках старую, вымазанную в саже, где-то чуть порванную, потрепанную книжку, видно она для него самое дорогое.  — Вы же Блейз, да? Мне папа о вас рассказывал, он говорил вы сильная, — на этом его голос чуть дрогнул, наверно, отец погиб. Но он все же набирается сил и продолжает, — почему вы плачете?  — Что ты, просто пыль в глаз попала, — кошка пытается улыбнуться, но выходит как-то натянуто, — ты должен быть в убежище, здесь не безопасно.  — Я… Я вас искал. Вы сильная и взрослая, я хотел спросить у вас: а правда ли синее небо? Что можно ответить ребенку, что просто хочет узнать мир? Соврать? Сказать, что да оно синее, прям как на рисунках в книге, только намного ярче, здесь краски просто выцвели. Или сказать, что не знаешь. Ну кто, кто видел небо, среди выживших. Все только слышали сказки, и Блейз не исключение… Она не знает. Она всегда боялась этого вопроса. Страшно, когда спросит ребенок, в грязной от пепла одежде, И ты не сможешь ответить на легкий вопрос: Правда ли синее небо? Внутри ее души, в той звенящей пустоте, кажется что-то разбивается на тысячи мелких осколков, с до ужаса громким звуком. Оно разлетелось, Блейз не знает что это, но все осколки впились в самые болезненные места, напоминая о ее слабости, о ее страхе. И в голове звучит голос: Правда ли синее небо? Ей больше не страшно, нет. Разве может бояться тот, кто мертв душой, разве может бояться тот, кто потерял все, разве может бояться тот, кто каждый день смотрит в глаза смерти? Но почему тогда трясутся колени? Почему из глаз льются предательские слезы? Почему дышать так трудно? Почему она бежит от этого мальчика? Правда ли синее небо? Кажется он в насмешку кричит ей эти слова, хотя она прекрасно понимает, что мальчик молча ушел, понимая, что этот легкий вопрос, слишком сложен, для Блейз и для любого кто живет в аду. Девушка понимает, что эти слова звучат лишь в ее голове. Она понимает и от этого смеется. Правда ли синее небо? Ее смех отражается от полуразрушенных стен города; ее слезы падают в сухую, потрескавшуюся землю; ее бег направлен в никуда. Кошка бежит со всей возможной для себя скоростью, она мчится бешено по пустынной равнине, она уже не бежит — летит. Но снова голос догоняет ее, и становится до боли знакомым. Правда ли синее небо? Она бежит, почти не касаясь земли. Летит. Она плачет, почти не чувствует. Она рыдает. Она смеется, срываясь на хрип. Нет ей не страшно. Слышишь? Не страшно! Я бегу от него, мне не страшно не думай об этом даже! Я бегу, я смеюсь, я реву, я лечу, лишь бы не слышать легкий вопрос. Блейз бежит, ее смех срывается на крик, она кричит, она затыкает уши лишь бы не слышать этот легкий вопрос. За ней кто-то бежит? Сильвер? Это ты? Хватит, я не хочу, мне не страшно! Правда ли синее небо? Перед глазами опять его образ, и эти слова, слова, слова… Он спрашивал, он тоже спрашивал… А она отвечала? Или так же сбегала? Или врала, лишь бы поддержать разговор. Правда ли синее небо? Это он. Он спрашивает, опять. Зачем? Зачем он делает ей больно? Хватит! Хватит! Хватит! Правда ли синее небо? Девушка больше не может так, ее распирает смех, ее душат слезы, ее убивает вопрос. Правда ли синее небо? Она падает. Не замечает, препятствие и падает, на горячую землю, больно ударившись. Голос, этот голос сводит ее с ума, или она уже сумасшедшая? Ее хриплый смех, раздается по всей округе. Она растирает по лицу слезы. А слезы ли? Слезы или кровь? Кровь или слезы? Это вызывает в ней еще один приступ смеха. Кажется все же она сошла с ума.  — Блейз хватит! Прекрати! Этот голос, он другой. Кто-то резко хватает Блейз за плечо и разворачивает к себе.  — Прошу тебя, успокойся! Ты напугала ребенка, ты убежала из города, здесь опасно. Кошка смотрит на него, и успокаивается, лишь легкая улыбка остается на ее губах. Это он, он здесь. Как и всегда. Белые колючки, белый мех, золотые глаза… Он боится за нее. Его не страшит ужасный демон Иблис, он боится за нее.  — Ну вот, ты разбила колени. Надо обработать, пошли в город.  — Зачем?  — Блейз, так надо. Ты же сильная, ты справишься, — он говорит не совсем по теме, но ей это надо.  — Правда ли синее небо?.. Ты спрашивал это у меня когда-то, но я не помню, что я тогда ответила. Еж смотрит на нее удивлено и то же пытается вспомнить. Но не понимает, к чему этот вопрос. Он помогает кошке подняться с земли. Блейз не может долго стоять, болят ушибленные колени, и потому садится. Я помню, задавал и ты мне его, но что ответила тогда? Быть может соврала? Быть может промолчала? Блейз смотрит на дорогу. Когда-то здесь была развилка, теперь же одна кончалась обрывом, где на дне горела лава, а другая уходила к другому городу. Здесь лежал здоровый камень, видно брошенный сюда либо чьими-то способностями, либо демонами. Он лежал объятый двумя дорогами. Он был их сторожем, хочешь в рай, а хочешь в ад. Кошка перевела взгляд на камень и гадала: куда же ей пора? Сильвер… Она звала его другом вчера, или когда это было? Сегодня утром? Неделю назад? Может месяц? Или год? Она не помнит. Но если тогда он был ей другом, то кто же теперь? Наверно, он не знает и сам.  — Зачем ты здесь?  — Я не мог оставить тебя одну в таком состоянии.  — Тебя нет. Ты плод моего воображения. Ты мертв. От этих слез по щекам вновь текут слезы. Это больно, слишком больно, признавать, что кто-то дорогой тебе мертв, когда он стоит рядом.  — А разве это важно? — спрашивает он, присаживаясь рядом. Они молчат, сидят рядом и молчат. Внутри Блейз пустота и безумие, у нее нет мыслей, лишь их бесконечное множество. Она ничего не хочет, только получить все желаемое. Кошка не хочет говорить, она разрывается от крика. Ей холодно, и она стирает пот со лба, ведь пылающая земля греет лучше любой печки.  — Представь, если тучи разойдутся, пепел осядет, демон сгинет и мы увидим синее небо с белыми облаками и ярким солнцем, из сухой земли вновь вырастит трава, зацветут цветы, потекут реки. А еще с неба польется вода! И сразу станет так свежо и прохладно… Как же это называется?  — Дождь… Пошел бы дождь, небо бы заволокли тучи, но не такие как сейчас, а темно-серые с синеватым оттенком, а после появилась бы радуга…  — Вот видишь, ты еще не разучилась мечтать.  — Зачем это было? — фыркнула кошка, — и что это было, если учесть, что ты это я.  — Это надежда, — улыбнулся еж, поднимая свой мечтательный взгляд в небо. Наивный. Он всегда таким был. И именно он только и давал ей надежду на жизнь, на небо, на победу. И Блейз хотела вновь окунуться в воспоминания, где он рассказывал ей о своих надеждах, а она молчала, но только благодаря этому и жила. Теперь же я хочу вернуть назад, все те беседы, в перерывах, меж огня Ведь я любила, те наивные надежды, что жить тогда мне помогали. Блейз больше не может так. Вот он, Сильвер. Именно такой, каким она его помнила всю жизнь. Но он мертв. Он мертв, также как и все кто был ей дорог. Слишком больно от этого, слишком больно от осознания его смерти и собственной никчемности. Почему, почему она жива, а он нет? Что за глупая шутка? Этому миру нужна надежда, которую он дарил, и она нужна самой Блейз. Ей нужна его наивность, ей нужен он. И черт возьми, какой же она была дурой, что не понимала этого, когда он был жив. Она не понимала и его чувств, не понимала, или не хотела понимать, а может просто боялась? Но перед ее глазами до сих пор стоит огонь, полыхающий от Иблиса, дым, окутавший землю, запах гари, шум лопающихся от жара камней, пот, заливающий глаза, и боль от камня, придавившего ей ноги, возможно, та боль была не столь от веса камня, как от его температуры, но это не важно, ведь если бы она знала, что за этим последует, ни за что не вскрикнула бы от боли.  — Сильвер. Мой дорогой, наивный Сильвер. Зачем ты спас меня? Я ненавижу тебя за это. Я хотела умереть. Ты должен был жить. Ты нужен им. Не я. Такие как я умирают первыми. Так зачем, ты это сделал? — голос пустой и ровный, Блейз обращается не к иллюзии собственного сознания, сидящей рядом, а к нему, к серому, безжизненному небу.  — Потому что я любил тебя. Любил больше жизни, — отвечает еж, сидящий рядом на горячей земле.  — Ты уничтожил меня. Да я жива, но это куда худшая доля. Страдают живые. Мертвым уже все равно.  — У живых есть надежда.  — Моя умерла вместе с ним. Он и был надеждой. Я помню тот дым и огонь, в который ты шагнул за меня, Я помню те слезы и боль, что грудь разрывали на части. Кошка поднимается с земли, смотря вдаль, куда-то за горизонт, словно надеется там что-то увидеть, но пепел как всегда закрывает обзор. На ее движения колени отзываются болью, но девушка ее не чувствует, она приняла решение. Она знает, что надо делать. Блейз делает первый шаг, по старой, разрушенной дороге, в сторону развилки. И второй, уже более твердый. Третий, она это сделает, она же сильная. Четвертый, кошка уже знает, что ждет ее впереди. Пятый…  — Куда ты? Стой! — пытается остановить ее иллюзия, лишь напоминающая ее надежду.  — Я сделала выбор, я выбираю рай.  — Самоубийцы в рай не попадают.  — Любой ад лучше, чем то, что происходит здесь. Блейз дальше шагает по дороге, что ведет к обрыву. А еж молчит, может он уже исчез? Хотя какая разница? Скоро все это закончится.  — А может ты уже в аду? И мертв не он, а ты?