В поисках себя

      Годы обучения. Тысячи бесплодных попыток. Но сейчас всё получится. Я верю в это. Заученные до зубов слова заклинания сами проносились в голове. Вот он, долгожданный момент триумфа. И… Ничего. Словно прочитал детских стишок.       Я в изнеможении откинулся на спинку стула. Солнце через единственное не закрытое ставнями окно лучами потрогало лежавшие на письменном столе книги по основам бытовой магии для детей. Фонарики, искра, лёгкий мороз — ничего не давалось мне. Тысяча первая неудачная попытка. Тысячу первый раз я убедился в своей бездарности. Деон Экрам, сын Рэва Экрама, никудышный маг и наследник.       Моя семья — сильная и великая династия. По крайней мере, так считает мой дед. При огромном желании и кровожадности можно с ним согласиться. Род военных и чиновников. Почти каждый член династии участвовал в геноциде. Империя смыла с лица планеты орков, кентавров, вольных людей и большинство эльфов. Два города остроухих присоединились к Империи в качестве вассалов, сохранив жизнь жителей.       Единственные с кем армия Сантерс не может выиграть войну — эйсы. Ледяные люди потеряли все города на Центральном материке, но уже два десятка лет держат оборону на родных островах — Падших Ледниках. Империя копит силы перед новым геноцидом, который вряд ли увенчается успехом. Холодный климат Ледников замораживает через малейшую брешь в магическом барьере. Создать идеальный барьер, без пустого пространства, невозможно. В волшебной защите в любом случае будут несколько дырок. Небольших, размером с игольное ушко. Но этого достаточно, чтобы холод убивал имперских солдат сотнями.       Я не смогу увеличить славу своей семьи. Меня не возьмут в армию служить даже полотером. В науку и политику не стоит соваться. Магия мне не под силу. А в современном обществе не уметь колдовать — позор. Я клеймо своего рода. Существованием я оскорбляю достижения предков.       Дверь в комнату распахнулась. Входить без стука позволял себе только один человек.       — Деон. — Голос отца, спокойный и тихий, как медленное течение реки, совсем не подходил к его статусу, но идеально сочетался с внешностью. Платиновые волосы, невысокий рост, тонкий нос с горбинкой, узкие, словно в постоянном прищуре глаза. Я — точная копия отца, только голос отличался эмоциональностью.       — Ты что-то хотел? — Канцлер Плавучих островов редко уделял мне внимание. Казалось, отец презирает меня. Впрочем, так оно и было.       — Зачем ты закрыл окна? — Канцлер щёлкнул пальцами, и мраморные ставни распахнулись. Солнечный свет моментально заполнил комнату. Через большие окна стало видно бескрайнее море. Я зажмурился от яркого света.       Отец подошёл ко мне. Тяжёлое кресло придвинулось из угла комнаты, приглашая канцлера присесть. Отец со всей подобающей ему элегантностью сел. Его синяя шёлковая рубашка сливалась с обивкой кресла.       — Ты знаешь, зачем я здесь?       — Нет, — я посмотрел на отца. Его взгляд блуждал по учебникам магии на письменном столе.       — «Основы бытовой магии», — отец печально улыбнулся. — Алессия училась по этой книге в четыре года. А тебе сколько?       — Двадцать один.       — Ты бездарен, сын. Увы, но это правда.       — Мне извиниться за своё рождение? — Я поморщился и облизнул губы. Отец прав. Обидные слова били по сердцу не так больно, как раньше, но всё равно оставляли на душе болезненные царапины.       — Ты не виноват. Просто так сложилось, — отец потёр гладко выбритый подбородок. — Скажи, насколько уважаемым канцлером будет человек без магии?       — Ну, если он умён… — Отец поднял руку. Я, не договорив, замолчал.       — Ты не станешь наследником. Алессия более достойный преемник.       — Но она же женщина. Вернее, ещё девочка.       — Женщина может наследовать титул и земли, если мертвы родственники мужского пола. Увы, твоя мама не может больше родить. Этого никак не исправить. Мы, конечно, изо всех сил скрываем, что ты не маг, но долго это продолжаться не может.       — Но я же жив, — мой голос был спокоен, но внутри всё дрожало. Неужели отец задумал моё убийство?       — Тебе нужно уйти. Ночью в твоей комнате вспыхнет пожар. В результате несчастного случая я «потеряю» наследника, — отец горько усмехнулся.       Из меня выкачали все чувства. Слёзы потекли по щекам.       — И куда я пойду? — Язык не слушался, но говорил я спокойно. Эмоции выдавали слёзы и тяжёлое дыхание.       — Твой дед нашёл тебе местечко. На каких-то раскопках. Еда и ночлег обеспечены. Заработаешь денег и станешь фермером в деревне на окраине Империи. Или прикупишь торговую лавку. Или трактир. На свой вкус. Вечером дедушка будет ждать тебя. Он даст денег и дальнейшие указания. — Отец встал. Кресло с шумом вернулось в угол комнаты. Я вытер слёзы и встал вслед за родителем.       — Ты меня любишь? Не как наследника, а как своего сына. Прошу, ответь, мне важно знать. — Я опустил голову и зарыдал.       — Сегодня вечером прощальный пикник. Мама отдала приказ кухаркам сделать ягодное желе и мятное молоко, — отец отмахнулся от моего вопроса и собрался выйти из комнаты. Но, остановившись в дверях, он укоризненно посмотрел на меня. — Вытри слёзы. Если кто-то увидит, будет стыдно. И да, если хочешь, можешь взять мелкую безделушку. На память о семье, так сказать.       Дверь захлопнулась, и я остался один. Слёзы лились ручьём. Я закусывал губы, пытаясь не завыть в голос. Помимо неспособности к волшебству, я отличался неестественно низкой температурой тела, которая со временем становилась всё ниже. Я и сам чувствовал, что потихоньку превращаюсь в ледышку. Никто не знал, проклятье это или болезнь. До двух лет я рос обычным ребёнком и даже проявлял небольшие магические способности. Но в один день кровь словно стала замерзать. Целители не увидели в этом болезни, мистики не усмотрели проклятья. Я замерзал изнутри. Страх, что однажды я стану безжизненной глыбой льда, крепчал с каждым днём.       Слёзы стихли, но в груди остался неприятный осадок. Отец сказал, что можно взять милую сердцу безделушку. Воспоминания — вот что греет душу. Память о доме, месте, где я вырос. Я распахнул окно. Тишину вытеснил шум моря, гогот чаек и крик людей в порту. Из замка, стоявшего на возвышенности, происходящее напоминало игру в человеческие фигурки. Я жадно вдыхал морской воздух, впитывал звуки жизни, запоминал бесстыдное прикосновение солнечных лучей, которые казались мне неприятно горячими.       Климат Плавучих островов не подходил мне из-за физиологических особенностей. Солнце сильно жгло, воздух казался удушающим и горячим, но сейчас я понимал, как мне будет не хватать ненавистной, но при этом такой родной жары.       Я, напрягая зрение, всматривался в каждую деталь. Лазурные волны набегали одна за другой. Толстая фигурка — я не мог понять, мужчина это или женщина — стояла у прилавка. Корабль, разрезая волны, уходил в бескрайнее море. Синие островные чайки кружили в ярко-голубом безоблачном небе. Казалось, что я заключённый, который наблюдает за миром через железную решётку. Словно утром моё тело со сломанной шеей будет беспомощно качаться в петле.       Ветер запах грустью. Шум пристани затих. Показалось, что вдалеке кто-то заплакал. Или это птица протяжно кричит? Я медленно отошёл от окна. Тело потеряло уверенность. Слёзы застилали глаза. Семья, хоть и подправив горечь каплей сахарного сиропа, окончательно отказалась от меня. Теперь я один.       Я вышел из комнаты пьяный от горя. Белые, мраморные стены коридора сверкали от лучей солнца. В разные стороны сновали слуги. Видя меня, они почтительно кланялись и снова спешили по своим делам. Жизнь, за борт которой меня хотят выкинуть, кипела. Я ещё был на корабле, висел на краю, держась изо всех сил. Ночью отец уверенно отцепит мои пальцы от края борта, и я упаду в глубокую пучину безродного одиночества.       Я всё шёл по коридору, почти не чувствуя обжигающего солнца, трогающего меня через огромные во всю стену окна. В голове траурный оркестр играл похоронный марш.       — Господин Деон, вы в порядке? — в глазах эльфа-слуги читалось беспокойство.       — Да, вполне, — я вытер слёзы. — Принеси чай в мои покои. Мятнолавандовый, с чайной ложкой ликёра. Холодный. — Как скажете, господин. — Слуга услужливо поклонился. — И ставни закройте. Оставьте только одно окно. — Как пожелаете. — Эльф заискивающе улыбнулся, оскалив мелкие неровные зубы. Судя по его грубой внешности и маленьким почти человеческим ушам он, в какой-то мере, тоже позор семьи. Только не бездарный, а уродливый.       Когда я вернулся в покои, ставни были закрыты. Свет из дальнего открытого окна рассеивал сумрак. На прикроватном столике стояла фарфоровая чашка. Я сел на кровать и сделал глоток. Успокаивающий, немного терпкий вкус ласкал рот и горло. Мысли стали легче. Я откинулся на синие бархатные подушки. Ещё глоток, и дурман расслабил тело. Боль не ушла, но стала легче. Я поставил кружку на место, и под одеялом нашёл книгу. Сборник легенд и сказок, давно канувших в веках вольных людей. Истории, которые я перечитывал в тяжёлые моменты жизни. Сказки про фей, чудовищ и героев, которые надеялись только на безупречные навыки и опасную сталь. Читая, я погружался в прошлое, где можно достичь высот, не имея таланта запускать огненные шары. От лёгкого сумрака резало глаза, буквы расплывались. Но меня это не волновало. Я вместе с храбрыми лучниками оборонял замок принцессы от злобных эйсов, ловил фей для вождя, сидел в кругу охотников, слушая рассказы о драконе в лесу.       Я дочитывал сказку о Рудольфе и тыквенном чудовище, когда в дверь постучали.       — Входите, — я спрятал книжку под подушку.       В комнату вошла немолодая служанка. Её окружали магические огоньки, которые в народе называли «мёртвые солнышки». Светит, но не греет.       — Господин Рэв, госпожа Медина и госпожа Алессия ждут вас в саду. — Женщина сделала движение рукой, словно прогнала назойливую муху. Несколько огоньков прилипли к потолку. В комнате стало непривычно светло.       — Благодарю, — я встал с кровати. Дурман выветрился, а в душе неприятно зажгло. Неприятные мысли снова закружились в голове. Прощальный пикник — аллегория последней трапезы арестанта. Говорят, ожидающим петлю дают любой алкоголь на их вкус. А мне достанется мятное молоко и ягодное желе. Блюда, которые в моей семье не будут готовить, когда я покину Плавучие острова.       Дневной зной сменился свежим, нежным, как вуаль, ветром. В тёмном небе неторопливо плыли серые облака. Я шёл по саду, вдыхая аромат цветущей вишни. Среди зелёных кустов возвышались мраморные статуи остроухих русалок. Память об эльфийской культуре. На Плавучих островах остались здания и монументы, которые создавались руками остроухих мастеров. Когда-то на одном из островов была эльфийская столица. После победы Империи архипелаг объединили в один портовый город, славящийся изысканной архитектурой, сочными фруктами и нежнейшей рыбой.       Семья ждала меня в мраморной беседке. «Солнышки» левитировали вокруг стола из чёрного, тёплого на ощупь камня.       — Вечер добрый, — я присел на скамейку рядом с отцом. С другой стороны стола расположились мама и Алессия. Стало неуютно. Семейные посиделки акцентировали мою непохожесть на других. Мама с сестрой кивнули, стараюсь не смотреть в мою сторону. Отец пристально смотрел на женскую половину семьи, сделав вид, что не обратил на мой приход никакого внимания.       Моя матушка, Медина Экрам, отличалась высоким ростом и нелепой внешностью. Большие глаза и огромный рот с пухлыми губами невыгодно подчёркивали тонкий вздёрнутый нос. Длинные чёрные волосы с трудом прятали оттопыренные уши. Матушка была на десять лет старше и на голову выше отца. Наши отношения ограничивались встречами раз в месяц и лёгкими объятиями на мой день рождения. Остальное время мама избегала меня, отдавая до последней капли родительскую любовь Алессии.       Сестра, низкая и тучная семилетняя девочка, имела весёлый нрав и заурядные магические способности. Таких малышек в Империи сотни тысяч, но не каждая, повзрослев, станет канцлером.       На столе, кроме большой порции ягодного желе, графина с мятным молоком и небольшого чайничка, не было других блюд. Чашка стояла рядом с моим отцом. Судя по аромату там был луковый чай. Терпкий и на запах, и на вкус.       — Кушай, сын. — Мама изобразила улыбку. Вряд ли её печалило изгнание первенца.       — А вы не хотите? — Я достал ложку, которая пряталась под изогнутыми наружу краями тарелки. Стакана для молока я не увидел.       — Нет, мы с Алессией сыты. — Мама перебирала кудрявые, как вьюнок, волосы сестры.       — На ужин было рыбное филе с грибами, — Алессия недовольно скривила пухлые, как у мамы, губы. — Ты говорила, что мы пойдём сегодня собирать ракушки.       — Завтра сходим, моя крошка, — мама смотрела дочку с неподдельной любовью.       В изгнании, кроме привычного комфорта, я ничего не потеряю. Матушка меня не любит, Алессия считает чужим человеком. Отец изредка заходил ко мне, чтобы скоротать время за сухим разговором. Без меня семье будет проще. Но мне без них придётся несладко. Я любил отца, матушку, сестру. Даже если они не испытывали тёплых чувств в ответ. Желе таяло во рту. Возможно, я ем любимое блюдо в последний раз. От грустных мыслей стало тошно.        Слуга принёс хрустальный бокал на тонкой почти невидимой ножке.       — Слишком долго, — отец нервно стучал пальцами по столу.       — Простите, господин, — слуга поклонился.       — Такого больше не повторится.       — Твой рабочий день может больше не повторится. — Мама вмешалась в разговор. Её голос напоминал сталактиты, разбивающиеся о каменный пол пещеры.       — Не стоит его ругать, — я робко подал голос.       — Деон… — Мама изогнула губы. В больших глазах родительницы я прочитал: «Закрой рот, бездарная шавка».       — Довольно! — Голос отца с нотками раздражения был похож на смертоносное цунами. — У нас пикник. — Канцлер выразительно глянул на слугу. — Пошёл отсюда. — Парень быстро убежал от гнева господ.        — Медина, — отец обменялся взглядом с женой. Она поняла его без слов. Мама кивнула, и вытянув из носика чайника струю жидкости, начала змейкой пропускать её между пальцами. Сестра сонно засопела.       Остаток пикника прошёл в тяжёлом молчании. Мама положила голову Алессии к себе на колени. Отец взглядом двигал то чайник, то чашку. А я ел. Пустота заполнялась едой. Мятное молоко, оставляя после себя дорожку пикантного послевкусия, булькало в животе.       — Готов? — Отец посмотрел на пустую тарелку и кувшин. — Нам пора.       — Пока, сынок, — мама протянула руки, и я, встав, обнял её. Лёгкие, не обязывающие прикосновения двух приятелей совсем не походили на объятия матери и сына.       Я хотел поцеловать Алессию, но матушка жестом приказала остановиться. Я легонько провёл по волосам сестры ладонью. Интересно, ей расскажут правду про моё изгнание или ограничатся официальной версией? В любом случае Алессия не станет печалиться.       Мама улыбнулась, глядя на меня. В её улыбке была лёгкая грусть, словно ей рассказали о смерти дальнего почти незнакомого родственника. Я в последний раз окинул взглядом сад. Время пришло.       За отцом тянулась тёмная волшебная вуаль, которая гасила магические огоньки. Мы шли в темноте. Только луна освещала тихий без намёка на дневную суету коридор.       — Тебе нужно взять что-нибудь? — тихо спросил отец.       — Воспоминания всегда со мной, — я усмехнулся.       — Ну да, ну да, — плечи отца вздрогнули, словно он испугался или подавил смех.       В комнате телепортации было темно. Канцлер зажёг «солнышко» и мелом стал выводить координаты на платформе. Я чувствовал себя заключённым, который смотрит на то, как палач делает петлю. Грусть ещё сильнее забила в висках.       Когда отец закончил выводить цифры, он жестом пригласил меня встать на платформу. Цифры места назначения засветились нежно-фиолетовым. На другом конце меня ждали. Я ощутил невидимую верёвку на шее. Платформа для меня стала эшафотом. Я встал на неё немеющими ногами. Шея словно хрустнула под тяжестью тела, и я провалился в мгновение нереальности.