Человек из песка

Они оба настолько часто оказывались запертыми во всевозможных подземельях, камерах и прочих замкнутых пространствах, что неизменный антураж подобных мест порядком набил им оскомину. На сей раз всепроникающий песок, собирающийся небольшими барханами по углам комнаты и между зубов, привнес хоть какое-то разнообразие. — Ваймс, не думаю, что немой командор Городской Стражи будет способен принести пользу городу. — Сэр. Сэм Ваймс пошевелил пальцами, просто чтобы убедиться, что они у него еще есть. С кандалами в принципе можно было бы смириться, но непреодолимая тяга тюремщиков приковывать своих пленников в наиболее неудобной позе раздражала командора неимоверно. Даже, пожалуй, больше начинающегося покалывания под лопатками. — Ты сейчас откусишь себе язык, пытаясь не произнести вслух фразу «я же вам говорил, что это плохая идея». – Ветинари склонил голову на бок, наблюдая за струйками песка, пробивающимися из трещины в полу вертикально вверх. То, что в камере не было окна, к которому можно было подойти, и бумаг, в которых можно было покопаться, значительно усложняло общение. О, нет. Ваймс изо всех сил сосредоточился на созерцании каменных плит под ногами. Не то чтобы совсем под ногами – площадь соприкосновения Сэма с полом катастрофически стремилась к нулю – но в данный момент это мало волновало командора. Быть дипломатом. Идею инкогнито проникнуть на территорию государства, с которым они недавно находились в состоянии войны, нельзя было назвать плохой. Быть человеком города. Полисменом. Защищать… И, несмотря на успешные переговоры, идею отказаться от официальной защиты нельзя было назвать даже отвратительной, самонадеянной и попросту идиотской. … представителей города, защищать бедных и богатых. Защищать… Ее просто нельзя было назвать идеей. Во имя всего плоского, почему ему каждый раз приходится защищать этого заср… — У нас гости, - прервал мирный ход мыслей Ваймса патриций. – Думаю, разумнее будет не упоминать лишний раз о наших официальных титулах. — Разве вы не хотите, чтобы на вашей могиле были выбиты все ваши достижения? – осведомился Ваймс сквозь сжатые зубы. — Боюсь, если местные обитатели узнают кто я такой, могила мне уже не понадобится. Их заметили, когда они пересекали границу. К огромному сожалению (или великому счастью – в зависимости от того, предпочитаете ли вы мгновенную смерть или многомесячные разбирательства), они попались в руки не слишком официальных пограничников. Точнее – абсолютно неофициальных кочевников, которые именно в тот день решили осесть на пятачке песка, включающем в себя полуразрушенный форт, высохший колодец и покосившийся забор. Кочевникам показалась непростительной наглостью попытка двух чужеземцев без спроса пройти по их свежеприсвоенным владениям. Шаги приближались. Без особой надежды на успех, Сэм в очередной раз попробовал на прочность изъеденные ржавчиной, но все еще крепкие цепи. Неровные края браслетов с энтузиазмом впились в распухшие запястья. И почему незнакомые люди с ограниченным воображением всегда принимали его, Ваймса, за самого опасного? Почему они не могли приковать к стене Ветинари? В конце концов, тому потребовалось бы не более двух минут, чтобы выбраться из оков. В течение следующих пары секунд в голове у Сэма с яркостью и недолговечностью искр вспыхнули и погасли около двух тысяч несвоевременных мыслей о незавершенных делах и упущенных возможностях. В итоге из факела указаний, проклятий и пожеланий выкристаллизовались две основные фразы. Подумав еще мгновение, Ваймс решил, что его Сибилла – редкая умница и со всем справится. А вот… — Если вы не назначите командором стражи Моркоу, я вернусь с того света и сделаю вашу жизнь еще более невыносимой, - выпалил он. Ветинари посмотрел на него как-то очень странно, но тут патрицию пришлось переключить все внимание на распахнувшуюся дверь. Вопреки ожиданиям Сэма, спустя несколько минут вошедший все еще был жив и даже имел смелость гадко улыбаться. Спутанная черная борода и блеск золота во рту вызывали у Ваймса неприятные воспоминания. Он не понимал, чего ждет Ветинари, и зачем вообще продолжает говорить с их тюремщиком, вместо того чтобы быть уже на полпути к побережью. Позубоскалив, кочевник достал из ножен, висящих на поясе, кинжал. Ветинари медленно и демонстративно поднял руки и протянул их ладонями вперед. Кочевник разразился громким визгливым смехом, и одним молниеносным движением рассек бедро Ваймса. Лезвие было настолько тонким, что командор не почувствовал боли, только тепло и влагу, когда тонкая струйка крови потекла по его ноге. Очевидно, удар был нанесен так, чтобы не задеть артерию, но это внушало еще больше подозрений. Патриций произнес несколько слов, и его тоном можно было без проблем превратить озеро Гад-парка в превосходный каток. Бородач с невозмутимым видом покачал головой, роясь у себя за пазухой. Наконец он извлек откуда-то из недр некогда белого одеяния два небольших керамических сосуда. Выдернув пробку из одного, он уронил несколько капель прозрачной жидкости на свежую рану. Ваймс, приготовившийся к худшему, вдруг обнаружил, что адская боль не торопится пробежаться с приветствием по его нервным окончаниям, напротив, кровь под действием жидкости начала сворачиваться, а рана – затягиваться буквально на глазах. — Что за дер… Кочевник цыкнул и предупредительно помахал кинжалом у Сэма перед носом, используя самый распространенный интернациональный жест «заткнись, пока я не отрезал тебе язык». Повернувшись к Ветинари, кочевник подбросил на ладони второй сосуд. Сказав еще несколько слов, уже без тех мерзких глумливых ноток, от которых пальцы Ваймса инстинктивно сжимались на воображаемой гортани, тюремщик осторожно поставил бутылку на каменный выступ, служивший одновременно лавкой, столом и постелью. Патриций улыбнулся в ответ, и командор, хорошо знавший эту улыбку, не удивился решению кочевника поскорее покинуть камеру. — Что только что произошло? – спросил Ваймс, не зная точно, что его волнует больше: несостоявшийся побег Ветинари или странные действия бородача. Слегка прихрамывая, чего с ним не случалось уже давно, патриций отошел к противоположной стене и уселся на почтительном расстоянии от фиала. После минутного молчания (Ваймс точно знал, за это время он успел шесть раз досчитать до десяти в попытке успокоиться) Ветинари вздохнул и прислонился к неровной каменной кладке. — У нас есть все шансы покинуть это место с минимальными потерями. — И этими потерями будет моя нога? – Ваймс не был уверен, что хочет получить ответ на сей животрепещущий вопрос. Ветинари покачал головой. — Нет. Конечно, нет. – Командор вдруг понял, что патриций смотрит прямо на него из-под полуопущенных век. – Знаете, сэр Сэмюэль, нашим захватчикам очень скучно. А еще у них есть одна вакансия, на которую они никак не могут найти желающего. В голосе Ветинари слышался сарказм. — Серьезно? – без особого интереса протянул Ваймс. — Им требуется смотритель… В некотором роде. — Вокруг пустыня, за чем здесь можно присматривать? За верблюдами? Или за дюнами? — Не стоит забывать про местные гаремы, Ваймс. Кочевники, как правило, чрезвычайно пекутся о благополучии и безопасности своих женщин. Когда темный потолок лениво поплыл у него над головой, Сэм впервые жизни подумал, что кандалы, на самом деле, не такая уж плохая штука. В конечном итоге, если бы не они, кто знает, мог ли он до сих пор похвастаться относительно вертикальным положением в пространстве. — Так та прозрачная дрянь… - Горло, великодушно уступив дорогу внезапно подпрыгнувшему желудку, теперь наотрез отказывалось вспомнить о том, что ему положено быть чуть менее скованным и пропускать хоть немного воздуха в легкие. – Это была анестезия? Ветинари осторожно вытянул ноги и сложил руки на груди, не отводя взгляда от Ваймса. — Нет, мы же говорим о кочевниках. Если бы они решили воспользоваться хирургическим путем, анестезия – последняя вещь, о которой вспомнили бы эти люди. Они… Хм. Я думаю, словосочетание «сорванная орхидея» ни о чем вам не говорит, я прав? Потолок продолжал покачиваться, и, несмотря на общую беспросветность вырисовывающегося будущего, Ваймс был уверен, что все услышанное вряд ли могло произвести на него столь головокружительное впечатление. — Эээ, сэр… — Сосредоточься на моем голосе, Ваймс, и постарайся смотреть в одну точку. Первые симптомы скоро пройдут. — Симптомы? — «Сорванная орхидея». Это одновременно название яда и древнего испытания. — Замечательно. В таком случае, сэр, мне кажется сейчас не самое подходящее время для лекции. — Напротив, - отрезал Ветинари, - может, хоть сейчас, когда от этого зависит твоя жизнь, ты меня выслушаешь. – От неожиданности Ваймс застыл с открытым ртом. – Так о чем это я? А, ну да, - продолжил патриций совершенно спокойным голосом, - В древние времена, когда наиболее профессиональные убийцы и наемники еще не были знакомы с рыночными отношениями и предпочитали работать в паре, упомянутое мной испытание представляло собой некий эквивалент естественного отбора: прошедших его можно было отобрать в две группы – евнухи и мертвецы. — Очень жизнеутверждающе, - заметил Ваймс. — Несомненно, - продолжил патриций, не обратив на слова командора никакого внимания, - древние правители считали непозволительной роскошью и глупостью убивать профессиональных убийц просто так. Им давался выбор. – Ветинари наклонился вперед. – Потерять мужское достоинство, но сохранить жизнь или сохранить мужское достоинство, но потерять достоинство мужчины. А, значит, и жизнь. — Похоже, я потерял нить разговора где-то между второй жизнью и третьим достоинством. – Ваймс легкомысленно ухмыльнулся. Что бы ни было в этом яде орхидеи, или как там его, оно уже начинало действовать. — Командор, не хочу вас беспокоить, но и это состояние эйфории пройдет через две минуты. И тогда нам предстоит столкнуться с основной проблемой. Прозрачная дрянь, как вы выразились, вызовет в вашем организме всплеск гормонов, в результате которого вы испытаете сильнейшее возбуждение. - Ветинари продолжал читать лекцию, не меняя ни манеры речи, ни выражения лица. – Если не применить так называемое противоядие… - Он указал рукой на керамическую бутылочку, - …через несколько часов определенные части вашего тела навсегда утратят работоспособность. — В чем же проблема? – Вопреки сказанному, эйфория и не думала проходить. – Дайте мне выпить это противоядие, раз уж нам его так предусмотрительно оставили. – Сэму казалось, что миллионы, миллиарды песчинок наполняют его череп и тихо, успокаивающе шелестят. Теплый сухой поток растекался под кожей, словно вместо крови по венам тоже пустили песок. Словно весь он превратился в песочного человека. — Это масло. – Слова патриция раскаленным булыжником вклинились в мягкую глину сознания Ваймса. – Для наружного применения. Где-то далеко, за несколько реальностей от того места, где командор городской стражи Анк-Морпорка пытался связать воедино все сказанное Ветинари, на крошечном островке здравомыслия и трезвой памяти разум Сэма Ваймса равнодушно смотрел на приближающееся цунами. На гребне волны пенилась паника, а где-то в глубинах мелькала химически предсказуемая потеря контроля. Сурово сузив глаза и сжав челюсти, разум Сэма Ваймса твердо произнес: «Ни за что». — Почему-то кочевники свято уверены, что если проблема будет решена… - Патриций, оценивший выражение на лице командора, тактично продолжил, - … естественным способом, пленников надлежит отпустить на свободу. — Неужели? – машинально отозвался Ваймс. — Как ни странно. Кроме того, пленникам в обязательном порядке выдается острый клинок и бутылка вина. — Что, в качестве платы за зрелище? — В качестве последней трапезы и орудия искупления. Считается, что не принявшие свою судьбу, навсегда запятнали репутацию, и у них оставался единственный выход: самоубийство. Трусливая смерть. — И где же здесь «минимальные потери»? – Ваймс вспомнил-таки, с чего начался этот разговор. – Мы умрем пьяными? — Ваймс, - Ветинари слитным и практически незаметным движением поднялся на ноги и приблизился к командору. – Я убедительно тебя прошу, хотя бы на несколько минут перестань вести себя так типично и задумайся. Насколько необходимо нам будет отмывать репутацию подобными способами, когда ты будешь свободен от оков, а у меня в руках будет меч? Разум Сэма Ваймса произнес «ни за что». Только слушающие монахи могли бы уловить толику неуверенности в его голосе. — А что будет с вами? – Командор почувствовал, как песок, в который якобы превратилась его кровь, медленно нагревается и начинает царапать вены изнутри. – Если я откажусь, что будет с вами? Патриций приподнял бровь, приняв задумчивый, даже несколько рассеянный вид. — О, ничего особенного. Так как с точки зрения кочевников я предам друга и брошу его в беде, то меня ждет двадцать шесть ударов топора. — Двадцать шесть? — Пальцы – по одному за раз, и прочие конечности, включая голову. — В сумме получается двадцать пять ударов. — Разве? Мне казалось, у меня неплохие арифметические способности. Пересчитай еще раз, не забывая, что я тоже человек. — Суть я уловил. – Ваймс предпочитал не задумываться о природе Ветинари, придерживаясь поговорки о драконе и бережном отношении к его сну. – Вам не кажется, что эти люди слегка помешаны на отсечении? Просто какие-то маньяки. Ветинари вздохнул. — К сожалению, я не знаю точного состава «сорванной орхидеи», а потому настаиваю, чтобы ты принял решение сейчас же, пока еще способен на это. — Хмм… Давайте посмотрим, какие у нас варианты. Мы с вами занимаемся вещами, о которых я не стал бы даже думать в вашем присутствии, и получаем шанс сбежать. Или мы с вами ждем какое-то время, после чего я получаю пожизненную возможность смотреть на красивых девушек, а вы приобретаете опыт общения с местным палачом. Как тут выбрать, все такое заманчивое! Где-то здесь, Ваймс был уверен, крылся подвох, но в том состоянии неустойчивого равновесия, в котором в данный момент находилось его сознание, невозможно было понять, на какой логической развилке он свернул не туда. Звуки наплывали со всех сторон, в том числе изнутри, из затылка и, кажется, правого локтя. Слова сперва обволакивали горло плотным шарфом, и лишь после забирались в рот, минуя мозг как провинциальный полустанок. — Ваймс.- Голос патриция звучал не угрожающе, но слишком уж ровно. Сэм закрыл глаза. — Делайте, что сочтете нужным. – Кто бы мог подумать, что настанет день, когда он скажет Ветинари такие слова. И уж тем более - в подобных обстоятельствах. Прошло еще около трех минут, прежде чем волна накрыла разум Сэма Ваймса. А заодно и его тело. Если память не подводила, в его жизни был период, когда окружающие люди использовали слово «подросток», чтобы описать его. Ну, не то чтобы именно это слово, чаще все-таки «эй, слышь, малец!» или «поди сюда, пацан». Не самое плохое время, если задуматься, однако Ваймс очень надеялся, что оно навсегда осталось в прошлом. Он не хотел бы еще раз пройти через ад, в котором каждая идущая навстречу белошвейка неизбежно становилась причиной роста проблемы, затрудняющей нормальное перемещение по улице. И уж чего он точно не хотел, так это быть прикованным к стене посреди пустыни, по крайней мере, не спиной. (Сэм подозревал, что будь он прикован к стене лицом, у них бы тоже был неплохой шанс на побег – ему было что противопоставить камню). Ощущение пульсации и невыносимой жажды всего возрастали с каждой секундой. Ваймс не представлял, как можно было выдержать несколько часов такого веселья. Вынырнув на секунду, разум Сэма Ваймса меланхолично сообщил, что патрицию вовсе не требовалось дожидаться добровольного решения. Несколько минут – и командор начал бы просить. Возможно, умолять. — Сейчас, - раздалось совсем близко. Ваймс так и не решился открыть глаза, после того, как дал Ветинари карт-бланш, и потому теперь дернулся от неожиданности, когда почувствовал, как чужие руки… Вообще, будь цепи чуть постарше, вряд ли они выдержали бы нагрузку, которая обрушилась на них в следующее мгновенье. — Тише. – Спокойствие в голосе было слишком… спокойным. Неправдоподобно спокойным. Разум Сэма Ваймса барахтался глубоко на дне, там, где все упоминания об устной речи были смыты чистыми неразбавленными инстинктами. Звуками. Вдохами. Хрипами. Волна затапливала его, с тихим шипением соприкасалась с раскаленным песком в венах, поднималась выше и выше, заполняя собой спинной мозг, черепную коробку, каждую кость, каждую клетку. И все внутри и снаружи подчинялось ритму прибоя: движение вперед, возврат, бесконечное скольжение по одному и тому же пути. С каждым разом волна накатывала все дальше и дальше, грозясь – или обещая – пересечь черту, и не просто пересечь, а размыть ее к дьяволу. Разрушить человека из песка до основания. Когда волна достигла глаз, Ваймсу не осталось ничего, кроме как распахнуть веки, чтобы немедленно захлебнуться воздухом. Тонкие пальцы были удивительно бледны, или, возможно, выглядели такими в сравнении. Ваймс сотни раз видел эти пальцы, обычно сжимающие перо. Сейчас один только взгляд и понимание, чья это была рука, стерли все черты в радиусе нескольких галактик. Волна сбила бы Ваймса с ног, не будь у него надежной, хоть и немного ржавой поддержки. Он был чересчур занят тем, чтобы не закричать, поэтому не обращал внимания на всякие мелочи, вроде кандалов. К сожалению, он не обращал внимания и на более важные вещи, вроде взгляда Ветинари в тот момент. Дверь распахнулась, словно от пинка. Впрочем, нет, никаких сравнений, в древесине действительно осталась вмятина. На заднем плане несколько человек, благоразумно решив отказаться от своих планов, поспешили к лестнице. Будь Ваймс на их месте, он бы тоже предпочел провести день (да и вообще всю оставшуюся жизнь) на максимально большом расстоянии от типа с горящими глазами, побелевшим от ярости лицом и практически сведенными судорогой кулаками. К сожалению, этим типом был он сам. Его путь к состоянию крайней неуравновешенности был не слишком долгим, но довольно насыщенным. Первую неделю после возвращения он провел дома. Дважды Моркоу молча выводил его из собственного кабинета в Ярде, еще три раза – как по волшебству возникал в баре, радикально влияя тем самым на крепость заказываемой жидкости. На исходе второй недели Ваймс стиснул зубы и вошел в Продолговатый кабинет с официальным докладом. Вылетел он оттуда как обычно – кипя от гнева, но на сей раз причиной были даже не слова Ветинари, а сам факт его существования. Сэм с ужасом обнаружил, что у патриция есть кожа. Есть волосы, губы, ноздри, и где-то под черной робой должны быть колени и локти, ребра и вся та требуха, которая обеспечивает процесс жизнедеятельности. Самым непоправимым было то, что у Ветинари появились руки. Стоило Ваймсу хоть на секунду задуматься, как он машинально начинал подмечать движения пальцев. И, конечно же, патрицию не стоило прикасаться к трости в присутствии командора. Иногда так бывает со старой картиной, которая досталась по наследству и висит в гостиной на самом видном месте. Можно изо дня в день скользить по ней взглядом, знать, что в левом верхнем углу на ветке сидит белка, а нижний правый угол пересекает длинная царапина – память о давнишнем переезде. А потом в один прекрасный момент вдруг увидеть, что именно на картине изображено. После трех недель Ваймс задумался о будущем. Вереница долгих лет, наполненных мучительными попытками перекроить память, промаршировала по площади его воображения. Он был абсолютно уверен, что не хочет вспоминать о произошедшем, и тем более не имеет ни малейшего желания «поговорить об этом». Но, как бы то ни было, после каждого визита к Ветинари он испытывал… разочарование и зависть. У патриция была идеальная память, оснащенная прекрасным механизмом удаления ненужной, неважной или нежелательной информации. Ваймс бы завидовал ему еще сильнее, если бы не знал точно, что Ветинари ничего и никогда не забывал. Вчера вечером, окончательно отчаявшись, командор отправился в единственное место, где ему могли помочь. В уютно-настороженной, наполненной шепотом и блеском свеч полутьме, он чувствовал себя нежданным гостем. Вдалеке показался силуэт, и Ваймс понял, что отступать поздно. Упрямо наклонив голову и сложив руки на груди, Сэм ждал, пока фигура приблизится. — Уук? — Мне нужны книги, посвященные традициям племен пустыни. Особенно интересуют способы казни. — Иик? — Да, про пытки тоже неси. С потолка как раз закончила сыпаться известка, когда патриций отвлекся от писем, лежащих перед ним на столе. — О, Ваймс, - произнес он. – Не знал, что у нас с вами назначена встреча. Видимо, меня не предупредили об изменениях в расписании. Командор чувствовал что еще одно мгновение бездействия заставит его рассыпаться, превратит в песок. Он молча и быстро пересек кабинет. Его давно интересовало, какие именно ловушки существуют для безумцев, вознамерившихся совершить покушение на Ветинари. Как ни странно, Ваймс не встретил на своем пути никаких препятствий – пол не распахнулся под ногами, с потолка не обрушились потоки кипятка. Единственным жалящим инструментом в комнате был взгляд патриция, но к нему Ваймс привык. Сэм дошел до своего обычного места перед столом и, не останавливаясь, двинулся дальше, пересекая все возможные границы. Сирена в его мозгу вопила не замолкая, сигнализируя о нарушении правил безопасности, ведущем к немедленной гибели. Ваймсу было наплевать. Поудобнее ухватившись за жесткий воротник, он извлек Ветинари из кресла и огляделся в поисках Смерти. Слегка удивившись, не обнаружив рядом никого достаточно высокого и костлявого, чтобы подойти на эту роль, Сэм переключил внимание на патриция. Ветинари смотрел на него с бесконечным терпением и легким любопытством, не предпринимая никаких попыток вырваться. Так ведут себя большие черные коты на руках у непоседливых детей, за секунду до того, как разодрать в кровь все близлежащие кожные покровы. — Ты меня обманул, - заметил Ваймс. – Не было бы никаких двадцати шести ударов топором. Даже одного бы не было. «Если один из пленников проявил стойкость во время испытания, сохранил сердце чистым и позволил Року взять свое, то он заслуживает свободы и должно выпустить его немедленно и позволить идти вольно». – процитировал он. — Судя по твоему поведению, контроль над сохраненными органами является слишком сложной для тебя задачей. – Ветинари усмехнулся. – Однако если через секунду ты не уберешь руки от моего горла, я помогу решить твою проблему раз и навсегда. — Спасибо, ты уже однажды попытался, - сказал Ваймс, и разжал кулаки. То есть, попытался разжать, но вместо этого вопреки всякой логике придвинулся к патрицию еще ближе. Таких самоубийственных поступков его тело не совершало уже очень давно. – Теперь не знаю, что с этим делать. Мир вокруг дрогнул, когда губы Ветинари шевельнулись, чтобы произнести ответ. Время вокруг тяжело заворочалось, разбрасывая, подобно спорам, вероятности развития событий, раздвоилось на манер брючных штанин, и затихло, когда окружающая реальность под действием единственного слова свернула в сторону Вселенной невозможных вариантов. Вылетевшее слово само по себе означало «неминуемую смерть», но в сочетании с определенными действиями… По крайней мере, Ваймс, услышавший приказ «отомстить», отданный на выдохе и практически переданный из губ в губы, не нашел в себе сил, чтобы не исполнить его немедленно. The End