Sick Obsession

Он снова оказывается у ее дома. Сам смутно помнит, как добрался. Как в спешке вылетал из Люкса, даже позабыв прихватить с собой пиджак. Как ловил такси, проклиная весь мир за то, что никто не хотел останавливаться. Как орал на водителя, вынуждая его превышать скорость, проскакивать на красный свет и пересекать все сплошные. Ведь именно это Хлои с ним и делает. Заставляет его превышать скорость, вылетать на красный и пересекать все сплошные. Идти на поводу у херовых чувств. Чувств, которые Сатане априори испытывать невозможно. А она лишь стоит рядом. Стоит и дышит с ним одним воздухом, невинно улыбается и удивленно хлопает глазами. И Люцифер сам в своей клетке сгорает. Задыхается от ядовитых паров и проклинает себя, проклинает за то, что позволил — все бесы в Аду засмеют и будут правы — смертной вить из себя веревки. Он ведь — мать вашу — Дьявол! Чертово Божество, перед которым испокон веков преклонялись. Которого до смерти боялись и признавали его власть над их слабыми душонками. Которому приносили в жертву миловидных девственниц, лишь бы избежать гнева. Он — блять — властитель Ада. Он убивал, щелкнув пальцами, просто за то, что ему кто-то не понравился. Не то слово сказал, не в том месте заикнулся. Он — зло. Чистое, первобытное. От осознания, что говорит в прошедшем времени, Морнингстару становится дурно. Это гребанное помешательство. Больное, неоперабельное. Люцифер воет от невыносимой боли, сковывающей по рукам и ногам. Рычит, как дикий загнанный зверь, стараясь избавиться от наваждения. Вот только не может. В бессилии падает и корит себя за оплошность. Чертова опухоль, именуемая Хлои Деккер. Чертова последняя стадия. Чертовы метастазы, поработившие все жизненно важные органы. Ненависть к себе полыхает с новой силой. С каждым днем становится все отчаянней и лютей. И уже жить невозможно, осталось только ждать, когда вся пороховая бомба взорвется и просто уничтожит его. Его и весь мир. Весь гребанный человеческий род, который он так презирал тысячелетиями. Он ведь ненавидел их, сколько себя помнил. С самого первого дня. С того самого момента, как Бог нарек их вершиной творения. Люцифер хохотал во весь рот, глядя на эту вершину. На этих слабых, трясущихся от вечного страха зверьков, не способных даже отвечать за свои собственные действия. Склонить Еву к грехопадению было так легко и забавно. И что теперь? Что — блять — теперь с тобой происходит, херово ты Божество? Люцифер тащится за одной из них, едва ли на колени не падая и моля о прощении. Покорно склоняет голову и принимает людские законы и рамки. Пытается вписаться в эту отлаженную систему, где такому, как он, места никогда не найдется. Это уже никак не напоминает затеянную им легкомысленную игру. И терновый венец затягивается, впиваясь отравленными шипами в голову. Под череп будто бы что-то проползает. Нечто хитрое, изворотливое и неизвестное настолько, что ни один ученый никогда об этом не слышал. И имени у этого нет. Это просто — это. И оно проникает в самый центр мозга, селится там, отыскав уютное место, и жалит-жалит-жалит. От чего на стенку хочется лезть. От чего под гильотину хочется кидаться, лишь бы почувствовать облегчение. В сердце то же самое. Тот же самый неизведанный паразит. И в легких, и в каждой чертовой артерии. Люциферу до жжения в ладонях хочется избавиться от него. Он готов раскроить себе грудную клетку и развернуть ребра в стороны, становясь живым воплощением Кровавого орла. Только бы дышать стало легче. Он бы добрался до сердца и вырвал бы орган, покрытый противной липкой черной смолой. Почти небьющийся, безжизненный. Испещренный тысячами кровоточащих прожилок. Он сжал бы его со всей силы, чувствуя, как под давлением плоть просачивается сквозь пальцы. Потому что невозможно испытывать столько боли за один раз. Невыносимой. Нечеловеческой. Потому что невозможно испытывать столько чувств за один раз. Разорвет к херам. Ноги сами поднимают его по лестнице, рука взмывает вверх и начинает остервенело колотить по дереву, чуть не снося дверь с петель. Где-то в глубине таится надежда, что та, кто живет по ту сторону, является его панацеей, его долгожданным избавлением от мук. Люцифер прислушивается к приближающимся шагам и от самой ситуации злится еще сильней. Щелчок задвижки. Скрип двери. Его встречает пара обеспокоенных голубых глаз с серебряными — он бы заново в Ад пошел, лишь бы смотреть на этот отблеск вечно — вкраплениями и вполне естественный вопрос «Какого черта ты здесь?» Ведь действительно… Какого — блять — черта он возомнил себе, что являться на порог далеко за полночь — это нормально? Хлои имеет полное право выпихнуть Люцифера из своего дома — как и из жизни в целом — и захлопнуть дверь прямо перед носом, пригрозив пистолетом и судебными тяжбами за домогательство. Потому что это его проблемы, его болезнь. Принимать его в столь поздний час и разбираться с его тараканами — не ее дело. Вот только она пробегает по нему глазами с ног до головы и проглатывает все рвущиеся наружу слова. Видит, насколько ему сейчас паршиво, поэтому молчаливо отходит в сторону и впускает. Тихо закрывает за ним дверь и наблюдает, как Люцифер проходит вперед и останавливается через пару шагов. Хлои готова поклясться, что своими глазами видит исходящие от него импульсы гнева. Они волнами очерчивают напряженную спину и расходятся в разные стороны. Одно неверное движение, и все взлетит на воздух. Хлои готова поклясться, что чувствует, как его трясет. Будто бы он стоит в воде, в которую ненарочно обронили оголенные провода, и пропускает через себя разряды тока. Прикоснись — и мгновенно умрешь. Поэтому ничего не спрашивает. Ждет, когда Морнингстар заговорит первым. Люцифер резко оборачивается и впивается в нее взглядом. А у нее дыхание перехватывает от этой непроглядной тьмы, томящейся в нем. Словно Солнце погасло. Словно никакая искра не способна осветить эту бескрайнюю темноту. Ее до чертиков пугает этот взгляд. Пугает и… завораживает. — Что ты со мной делаешь? — шепотом выдыхает Люцифер в пустоту, и Хлои приходится приложить немало усилий, чтобы расслышать, что он говорит. Она неосознанно прижимается спиной к двери, когда он внезапно бросается к ней. Разорвать визуальный контакт выше ее сил, вот она и смотрит в эти глаза цвета кофейной гущи и пытается предсказать, что же он сделает. Только Хлои никогда гадать не училась. Да и этот мужчина, стоящий перед ней диким зверем, никогда предсказуемостью не отличался. А он всматривается в нее, будто видит впервые. Спутанные эмоции отражаются на лице: уголки губ то подпрыгивают вверх, то с откоса летят вниз. Улыбка дрожит, а взгляд мечется по лицу. Люцифер пригвождает ее своим телом и нависает мрачной грозовой тучей, готовой в любой момент разразиться молниями и громом. У Деккер сердце в пятки уходит, когда Морнингстар со всего размаху бьет кулаком над головой, едва ли не разнося несчастную дверь на щепки. Он припадает губами к шее и шумно вдыхает в себя запах, стараясь заполнить им легкие. Легкий аромат миндаля и меда. — Как ты это делаешь?.. Ты не можешь… ты просто не можешь иметь надо мной такую власть… — почти рычит ей на ухо, царапая нежную кожу на щеке щетиной. — Ты ведь просто человек… Колени начинают подкашиваться от одного только его голоса. По телу мурашки бегают, меняя свое направление ежесекундно. В голове единственная мысль: только бы не упасть, потому что мысленно она давно уже идет ко дну в этой Марианской впадине, нареченной Люцифером Морнингстаром. С самого первого дня их встречи. Он ненавидит ее. Ее губы, руки, тело и этот крышесносный запах. Ненавидит ее взгляд из разряда все-будет-хорошо-ни-о-чем-не-волнуйся. Потому что нихера подобного, Деккер! Нихера ничего хорошо не будет, просто потому что так — блять — не бывает! И Люциферу было о чем волноваться. Ему от этого взгляда хочется содрать с себя кожу. Он бы рад в себя когти запустить, вонзить клыки и разодрать всю плоть, пробираясь сантиметр за сантиметром к подлинному обличью. Чтобы она увидела и, наконец, поняла, с кем связалась, кого разозлила. Ведь до Деккер никогда словами не достучишься, ей только неопровержимые доказательства предоставляй. Вот его истинный лик — окровавленный черный ангел, запятнанный с головы до ног сажей и пеплом с костей грешников. Уродливое существо с отрубленными крыльями за спиной, от которых остались лишь устрашающие рубцы. Болезненный отголосок издавна утраченной благодати и любви Отца. Такой не может быть любим. Лишь презираем и ненавистен. И ему страшно до жути от того, что Хлои смотрит на него совсем по-другому. Люцифер понимает, что нужно скорее завязывать со всем этим фарсом. Нужно просто разрезать все нити, что связывают их, иначе ни к чему хорошему это не приведет. Она — его погибель. Его чертова человечность. Но только вместо этого он припадает к столь желанным губам. В нем нежность борется с жестокостью. Он сдавливает длинными пальцами ее хрупкое тело и прижимает к себе с нечеловеческой силой, отчего Хлои едва ли может вдохнуть. Но она не отстраняется. Привыкает к терзающему рту и сильным рукам. Это почти больно. Но только почти. Она чувствует. Его. Себя. Эту необходимость быть рядом с ним и целовать его, зализывать каждую трещину и освещать его… душу? А есть ли она у него? Хлои прекрасно знает его мнение о душе. Что душа бывает только у людей. И что ее святость на самом деле дурацкая байка, которая помогает умному манипулировать дураком. Все эти церкви и проповедники, грозящиеся отпустить грехи, чертовы индульгенции, как залог того, что душа попадет в Рай. Но на деле все работает не так. Ей казалось таким странным, что он не причислял себя к людям. Будто бы человеком не являлся. Сейчас она понимает, что, наверное, он действительно не человек. Ведь не может человек так гореть. Прикоснись к нему и обожгись о пылающее тело. И от этого жара у Хлои основательно сносит крышу. Она оплетает его шею руками и требовательно притягивает к себе, углубляя поцелуй. Принимает его и греется в опьяняющей близости. Люцифер лишь шипит на ее действия, ловит кончик языка и прикусывает его. В глазах темнеет, когда Хлои прижимается к нему всем телом и сдавленно стонет прямо в губы. На несколько секунд теряется, словно пропуская через себя разряд электричества, и вновь припадает к нему. Ее пальцы скользят по шее, ловко проникая за воротник. Она отрывается на какую-то долю секунды, чтобы вновь вцепиться дрожащими от переизбытка эндорфина в крови пальцами в мельчайшие пуговицы и начать их нетерпеливо расстегивать. Ей хочется почувствовать его. Еще ближе. Еще сильнее. Сгореть в его объятьях. Хлои тает в руках, становится мягким, податливым пластилином, забывая совершенно обо всем. Лишь его горячее дыхание. Лишь адское пламя в глазах. И этот требовательный язык, что скользит по ее нёбу, почувствовав себя хозяином. Люцифер вздрагивает от ее прикосновений к обнаженной груди. Холодные пальцы скользят по телу, исследуя каждый участок, и несут столь желанное успокоение сгорающему заживо падшему ангелу. Ему это кажется чистым наслаждением. Будто бы чистая доза кокаина внутривенно, экспрессом к сердцу. Но нет. Не то. Все меркнет по сравнению с ней. Он знает. Он все перепробовал. Лишь ей подвластно его убивать и воскрешать одним касанием. Его рычание теряется в шуме рвущейся футболки. Он раздирает ее пополам и любуется открывшимся видом. Накрывает грудь ладонью, сдавливает сосок и немного оттягивает его. Наслаждается, как она шумно дышит. Второй рукой хватает ее за влажные после душа волосы и с силой тянет их назад. И Хлои гнется в спине, следуя движению, полностью отдается в его власть. Лишь успевает оцарапать ногтями низ живота и запустить пальцы под пряжку ремня. Трется бедром об него и ухмыляется. Провоцирует. Нарывается. Их взгляды встречаются. Люцифер готов поклясться, что в глазах этой бестии полыхает сам Ад. И ее губы. Ее припухлые, покусанные губы, которые она начинает провокационно облизывать. Черт. Срывается. Подхватывает ее под ягодицы и поднимает, а Хлои с готовностью оплетает его талию ногами, лишь крепче прижимаясь всем телом. Словно боясь отдалиться хоть на атом. Специально ерзает по нему вверх-вниз, да так, что Люцифер готов выть от напряжения, сосредоточенного в брюках. Она запускает пальцы в волосы на затылке и кусает его за мочку уха. И Люцифер чувствует, как где-то цепочка замыкается. И весь мир перестает существовать, и все Вселенные уходят на периферии. Единственное, что его волнует — она. Она — женщина, льнущая к нему кошкой, горячая, томная, желанная, с прытью отдающаяся ему на милость. Люцифер отрывает ее от — как она только устояла — двери и уносит в спальню, попутно собирая каждый косяк. Бросает на кровать и вновь накрывает тяжестью своего тела. Ведь отдалиться дольше, чем на мгновение, приравнивается к изощренной средневековой казни. Он впивается пальцами в бархатную кожу, срывает остатки одежды и наслаждается, как ее тело извивается под ним, как она с силой сжимает губы и стискивает в руках простыни. Его Лилит. Он знает, что утягивает ее во тьму. Но по-другому просто невозможно. И, может быть, единственная сила, способная остановить самого Люцифера — это звук ее хриплого голоса, когда она стонет его имя, натягиваясь тетивой под ним. Он закидывает ее ногу себе на локоть, проникая глубже. Собирает сбивчивое дыхание с ее губ и упивается ее закушенными стонами. Ведь знает, что ей так нравится. Знает, что Хлои Деккер с ума сходит от его манипуляций. И он от этого начисто лишается рассудка. Люцифер проклинает себя за это. За каждую минуту ненавидит и задыхается в агонии от испытываемых чувств. Так быть не может. И она… Такая тягучая, сладкая, покорная. Рядом. С ним. Вся в его власти. Вся — его. Его смысл. Его отрада. Его чертов сдвиг по фазе. И когда она кусает его за плечо, клыками пронзает плоть, чуть ли не до крови, он чувствует боль. Нечто новое, ранее неизведанное. Физическое. И ему это — черт его дери — нравится. И хочется вновь испытать. Просыпаться с ней в одной постели — истинное наслаждение. Нечто неземное, почти эдемское. Люцифер с нежностью смотрит, как Хлои мертвой хваткой вцепилась в его руку, даже во сне не желая отпускать. И что-то щемит в груди. И он, наконец, понимает, что… тихо. Впервые за столько времени просто тихо. Это заснуло. В глотке сухо, будто в Сахаре. Он пытается аккуратно вызволить свою руку из крепкой хватки, случайно дергается и задевает локтем небольшую стеклянную вазу на прикроватной тумбочке. Она падает и рассыпается тысячами осколков, которые блестят на полу под лучами просыпающегося солнца. И единственная мысль в голове у Морнингстара, как бы это ее не разбудило. Но Хлои лишь начинает копошиться. Морщит нос и, закутавшись в одеяло с головой, переворачивается на другой бок. Выдох. Люцифер садится на край кровати и наклоняется вниз, чтобы собрать хотя бы самые крупные осколки. Один из них впивается в ладонь, и мужчина с интересом наблюдает, как острые грани рвут кожу. Как образуется тонкая красная полоска, сквозь которую начинает проступать кровь. Кровь. У него. От простого пореза. Не от пули, хотя то тоже было странным. Он понимает, что слабость — непозволительна. Но так очаровательна в своей новизне. И Морнингстар берет этот злополучный осколок и продолжает начатое им дело. Режет себе ладонь. Глубже. Сильнее. И кровь уже проявляется не просто маленькими каплями. Он зачарованно смотрит, как она медленно стекает вниз. На маленькие гранатовые капельки, разбивающиеся насмерть о деревянный пол. И ненависть вновь просыпается. Он слаб. Он стал слишком слабым и уязвимым. Злость закипает. На себя. На этот мир. На эту чертову Хлои Деккер, из-за которой все полетело к чертям, и он начал меняться. Стал слабым. Смертным. Нужно скорее все прекратить. Нужно отдалиться от нее. Испариться из ее жизни. Просто исчезнуть в небытие, как он делал это всегда. Вот только на этот раз ситуация нестандартная. И он абсолютно не знает, что делать. Давай же! Скажи ей. Скажи, что уходишь! Скажи, что не можешь так больше! Но и без нее ты подохнешь в первый же день. А Хлои даже во сне чувствует, как в постели стало слишком холодно. И одеяло больше не согревает. Она открывает глаза и потерянно осматривается, пытаясь привыкнуть к свету. Он рядом, его сгорбленная фигура на другом конце кровати, и шрамы, покрывающие спину, отчетливо видны. Ей так отчаянно хочется к ним прикоснуться, погладить, ощутить неровную кожу под подушечками пальцев. Но она этого не сделает. Пока Люцифер сам не позволит. Знает — ему неприятно. Знает — он ненавидит, когда их кто-то касается. Знает — он просто встанет и уйдет. А ей без него уже жизнь такой светлой не кажется. Поэтому только смотрит. Запретная территория. Такая сладко-горькая, манящая. Руку протяни и дотронься. Ощути. В его голове целая гражданская война зреет. Он скрежещет зубами, едва ли не стирает их в пыль, но рта открыть не в состоянии. Не может все разрушить. Не тогда, когда ее губы порхают по каждому выступающему позвонку на напряженной спине. C5, С6, С7, T1, T2. И ниже по столбу. Ненависть снова отступает. Все мысли улетучиваются. Все слова, жужжащие на языке, проглатываются. И единственное, что он может сделать — шумно вздохнуть и чувствовать, как самовольно отдается ей. Как Хлои дергает за каждый оголенный нерв, скользя языком по изгибу спины. Чертов мазохист. И он буквально слышит, как его личные звезды рассыпаются и с грохотом падают ему на голову, когда она тихо шепчет его имя. То, что он испытывает, язык не повернется назвать любовью. Это — лишь больное помешательство. На ней.