Эх, весна — чудесное время года. Тает слежавшийся на холодной земле снег, солнце появляется из-за серой исчезающей пелены облаков, на глаза попадается первая листва. Весной природа прямо-таки цветет, просыпается от долгого зимнего сна. Весна — красивое время года. Особенно в мае. В начале мая.
Вы никогда не замечали, что в мае самая зеленая листва и самое голубое небо? Их насыщенные светлые цвета излучают теплоту и свежесть, только появившиеся после долгой спячки. Смотришь и оторваться не можешь. Вот и Кацуки Юри — молодой художник из Японии, приехавший в Россию в поисках вдохновения — не мог отвести взгляда искрящихся карих глаз от сияющего неба.
Как уже было сказано, Юри Кацуки — юный японский художник. Приехал он в Россию, так как в своей стране, как ему показалось, уже нет вещей, которые бы давали ему вдохновение. Юри уже и не знает, сколько картин и зарисовок с цветущей сакурой у него есть… И, кажется, все леса, нарисованные им — одинаковые. Храмы тоже производили на художника несильное впечатление. И реки все на одно лицо, что в закате, так и на рассвете… Поэтому Кацуки решил сменить обстановку. Ну как сменить. Он начал путешествовать по миру. Юри был уже в Таиланде и Китае, а его работы стали приобретать значительную популярность. И вот из Азии молодой человек решил перебраться в Европу. А точнее в ее самую большую страну — Россию, которая была не менее живописной и славилась своей красотой.
И вот теперь, сидя на скамье в одном из парков Петербурга, молодой человек наблюдал за проходящими мимо него людьми и подолгу смотрел им вслед. Ласковые лучи майского солнышка пригревали лицо и светили в глаза, от чего Юри часто жмурился и прищуривался, желая подольше посмотреть на небосклон, чьи краски его завораживали, как и природа парка: деревья с широко раскинутыми кронами зеленой листвы, аккуратно подстриженные кусты и газон, фонтан, в котором приятно журчала вода. Петербург покорил его с первого взгляда.
Петербург — северная столица России. Петербург — город культуры и искусств. Петербург — невероятно красивое место. Именно эти слова слышал Юри от всех своих близких знакомых и коллег, поэтому его выбор пал на этот город. И ведь, действительно, никто не ошибся на счет этого города. Он был поистине прекрасен своей архитектурой, садами и парками, музеями и театрами. И река Нева. Ее завораживающие виды запали в сердце юному художнику.
Спохватившись, Юри быстро снял с плеча свой черный рюкзак и, достав оттуда свой альбом с зарисовками и карандаш, начал стремительно водить грифелем по бумаге. Нет, нельзя было не запечатлеть такую красоту. Как художник Кацуки был обязан сохранить эти виды у себя в эскизах, причем, может, он сделает даже несколько набросков. В конце концов в этом парке можно найти много красивых вдохновляющих объектов живописи. Карандаш быстро намечал эскиз на плотном альбомном листе, а Юри наслаждался своей работой.
Вскоре набросок был готов и Кацуки принялся за раскраску. Красок и мольберта у него, естественно, не было, и поэтому он стал наносить штриховку карандашом, то поднимая голову на пейзаж перед собой, то опуская ее и внимательно всматриваясь в свою работу.
— Вы не будете против, если я присяду?
От неожиданно прозвучавшего приятного голоса Кацуки вздрогнул и, чуть не выронив альбом с карандашом из рук, посмотрел на источник звука.
Подошедшим оказался красивый мужчина приятной наружности. На вид так ему было лет тридцать, не больше. Серебристые волосы были опрятно уложены, а ровная челка спадала на лицо, закрывая левый глаз. Пожалуй, Юри даже не смог толком определить, какого цвета глаза у этого незнакомца. Такие яркие, пронзительно голубые, словно чистое небо. Словно чистое майское небо. Одет он был в легкую куртку черного цвета с воротником и такого же цвета брюки. Через плечо был перекинут ремешок сумки.
Замявшись, Юри в панике начал вспоминать, как же по-русски будет «да, конечно». Не хотелось говорить со здешними людьми на своем языке, его же не поймет никто. Но в любом случае можно заговорить с русскими на английском, который Кацуки знает в идеале, как и американский, так и британский. Но, вспомнив строчку из разговорника, Юри несмело произнес:
— Д-да, конечно…
Незнакомец улыбнулся и присел рядом с ним на скамейку. Тот выдохнул накопившийся от волнения воздух с облегчением и снова прочно взял в свои умелые пальцы все-таки выпавший карандаш.
— Вы иностранец? — внезапно спросил мужчина, с любопытством глядя на вновь вздрогнувшего художника, у которого вновь выпал из рук карандаш. Заметив его реакцию, подошедший заговорил по-английски. — Я много общаюсь с людьми из-за границы, а вас выдает ваш акцент. Да и внешне вы непохожи на русского.
Юри немного замялся. Да, дефект его речи всегда выдавал с головой, даже на идеально изученном им английском он говорил с японским акцентом, от которого ему никак было не избавиться.
— Да, я приехал из Японии, — ответил Кацуки на английском. — Из города Хасецу, но его мало кто знает.
Мужчина кивнул головой.
— Меня зовут Виктор Никифоров, приятно познакомиться, — представился он и протянул Юри руку.
— Мое имя Юри Кацуки, взаимно, — художник пожал крупную руку нового знакомого, который при звучании его имени слегка усмехнулся. — Что-то не так?
— Нет, просто ваше имя звучит прямо как русское имя Юрий. — Виктор со свистом выдохнул, смотря японцу прямо в глаза, от чего тому становилось немного неловко. Знакомства с новыми людьми для Юри всегда были сложной вещью. — Забавно, так зовут моего близкого друга. Он еще совсем юнец, но пишет книги, которые, кстати, уже успели приобрести популярность среди аудитории его возраста. Подумать только, ведь ему только пятнадцать! — Никифоров краем глаза заметил, что Кацуки как-то резко оживился и озадаченно на него посмотрел.
— Вы случайно не имеете ввиду Юрия Плисецкого? — с надеждой в голосе спросил Юри, до этого так усердно рыскающий в воспоминаниях своей бедовой головы.
— Да, это именно он, — ответил Виктор, удивленный тому, что подросток уже известен даже в Японии. — А откуда он вам известен?
— Дело в том, — начал объяснять художник, активно жестикулируя руками, — что моя сестра Мари обожает его работы, все уши про него прожужжала. Особенно она относится к его книге «За стеной огня». Мне кажется, что смысла читать мне ее уже нет, сестра весь сюжет рассказала, причем раз пять как минимум…
Виктор засмеялся, слегка прикрывая рот, а затем продолжил:
— Да, Юра тоже как-то по-особенному относится к этой своей работе, он вложил в нее всю свою душу. Потратил, насколько я помню, на эту книгу намного больше времени, чем он пишет обычно. Мне эта работа тоже очень нравится. — Виктор ненадолго замолчал, снова уставившись своими пронзительными глазами на напряженного от этого Кацуки и, словно вспомнив что-то важное, спросил: — Юри, а почему ты приехал в Россию? — Юри немного опешил и занервничал. — Ты же не против, если мы перейдем на «ты»?
— Н-нет, я только за! — замахал руками художник и начал рассказывать Виктору свою небольшую историю: — Ну, я — довольно известный в Азии художник-живописец. На своей родине я уже нарисовал много картин, но все они казались мне однообразными, поэтому я решил путешествовать по миру в поисках новых идей. Я был уже во многих странах Азии, а теперь решился посетить Европу, начав с самой ее большой страны, поэтому я здесь.
Виктор внимательно вслушивался в слова Юри, а с моментом окончания его короткого рассказа, улыбнулся и лукаво сощурил свои светлые глаза.
— Так, значит, ты — творец, ищущий вдохновения? — Юри кивнул, слегка улыбнувшись. Творец — это звучит так красиво и настолько это льстит Кацуки, что невозможно не расплыться в улыбке. — Мне кажется, что все Юрии творческие личности. Один великий художник, другой потрясный писатель… Чудесно. — Виктор перевел свой пристальный взгляд с лица Юри на его колени, где лежал альбом, заполненный множеством эскизов, и ладонь парня с карандашом в руках. — Не поделишься своим творчеством?
Художник проследил за взглядом заинтригованного Никифорова и нерешительно потупил взгляд, сжимая альбом в руках. Конечно, его работы хорошо оцениваются даже самыми привередливыми критиками, но сейчас он, словно маленький ребенок, боялся показать свои работы Виктору. В данный момент мужчина казался ему страшнее самых строгих критиков.
В какой-то миг, когда Юри погряз в своих раздумьях, Виктор ловким движением руки выхватил толстый альбом из рук невнимательного Кацуки и начал с интересом перелистывать листы плотной изрисованной бумаги. Японец же, совсем разнервничавшись, безуспешно пытался достать свое сокровище, но Никифоров не давал ему этого сделать, все так же с любопытством разглядывая рисунки, а его светлые брови с каждым новым эскизом поднимались вверх. Без сомнения, работы этого занятного художника были весьма и весьма интересными, красивыми, так и пестрили своими насыщенными цветами. Вот только Кацуки, который был очень самокритичен и имел немного заниженную самооценку, не так хорошо судил о своих картинах, поэтому, опустив руки, просто наблюдал за довольным Виктором.
Наконец, Никифоров после долгого молчания вынес вердикт:
— Слушай, а ведь у тебя шикарно выходит, Юри, — произнес он, не отрывая взгляда от очередного эскиза. — А я даже знаю это место, посмотри… — Юри несмело повернулся к новому знакомому и посмотрел на свой рисунок памятника, который он сделал буквально на днях. — Это ведь Медный всадник? Да, это определенно он… А это, — Виктор перевернул лист альбома, — здание Русского музея, верно? О, это же Летний сад!
Юри честно себе признался: он очень рад тому, что новому его знакомому и первому его знакомому в России понравилось его творчество. И это давало надежду на то, что и этой огромной незнакомой стране его примут вместе с его картинами.
— Виктор, — Мужчина отвлекся от разглядывания работ Юри. — А чем ты занимаешься?
На секунду Никифоров сделал задумчивое лицо и потер подбородок.
— Чем занимаюсь я? — переспросил он, глядя в чистое небо. — Ну… Я, честно говоря, раньше серьезно занимался спортом. Но потом у меня случилась серьезная травма, мне сделали операцию и я больше не смог продолжать делать карьеру спортсмена. Поэтому сейчас я, грубо говоря, ничем не занимаюсь. Помогаю Юрию в его творчестве, вот и все.
— Понятно. — Юри тоже посмотрел на небо, размышляя о том, что сказал ему Виктор. Было весьма неожиданно услышать от него, что он безработный. Выглядит довольно состоятельным, красивым, молодым мужчиной, никто и не подумает, что такой как он без работы дома штаны просиживает. — Как тогда на жизнь зарабатываешь?
Виктор усмехнулся.
— Мне отпадает деньжат от гонорара Юры за его книги. А сколько он получает, это ж охренеть можно. Жирно будет для такого как он, мал еще денег столько иметь. Делиться надо. — На этот раз Кацуки издал легкий смешок. — Слушай… — осторожно начал Никифоров, повернувшись к Юри лицом. — А можешь мне нарисовать мой портрет?
Молодой художник слегка удивился, посмотрел опешившим взглядом на застывшего в ожидании Виктора и, потупив около десяти секунд, ответил:
— К-конечно, могу… — Юри поправил указательным пальцем немного съехавшие с его переносицы очки. — А-а тебе какой нужен портрет? Ну, я имею ввиду, мне его рисовать черно-белым, акварелью, маслом или…
— На твой вкус, я доверяю тебе. — Виктор широко улыбнулся и посмотрел на спрятанные до этого под рукавом его куртки наручные часы. — Извини, Юри, мне пора, увидимся! Не забудь про портрет!
От неожиданности Кацуки слегка опешил и, снова поправляя непослушные очки, прокричал удаляющемуся Виктору вслед:
— Но ты же даже номер телефона не сказал!
Но Никифоров уже был слишком далеко, чтобы расслышать Юри, и японец грустно вздохнул. Только завел себе приятного знакомого, и вот по нелепой случайности они вот так расстались. И портрет Виктор тоже не увидит… И как так можно?! Кацуки приуныл и опустил голову, полную печальных мыслей, посмотрел на свой альбом, заметил на нем какую-то непонятную надпись в углу белого листа и прищурился, пытаясь разобрать буквы.
Лицо озарила счастливая улыбка.
Около набора чисел, составляющих номер телефона, была надпись:
«Встретимся на этом же месте в этот четверг. Надеюсь, тебе хватит времени на портрет. Увидимся!
Виктор Никифоров»
***
Портрет Юри успел сделать в срок по присланной Виктором фотографии, приложив к нему максимум усилий. Как ни странно, своей работе он был более, чем рад и с радостью вручил ее своему нынешнему другу. На фото Никифоров выглядел даже красивее, чем в жизни, впрочем, как и на портрете. Юри подумал, что не может человек быть настолько красив. Такая красота вообще должна быть противозаконна. И в портрете русского друга Кацуки, кажется, сумел передать эти свои мысли.
Через месяц после их знакомства, Виктор познакомил Юри с Юрием Плисецким, который оказался весьма дерзким и вспыльчивым малым. Даже странно было подумать, что такой как он пишет такие захватывающие книги. Ведь характер у него, скажем честно, был совсем как у ребенка. Да и поведение было такое же: придирчивый, эмоциональный, вечно неспокойный и неугомонный Юрий. Вот таким он был. Но в его белобрысой толковой голове таились совсем недетские мысли…
Сначала Плисецкий не хотел принимать Юри, однако вскоре он заинтересовался его картинами и все-таки нашел с ним общий язык. Как и Кацуки стало любопытно почитать его книги. И теперь художник был полностью согласен с Мари: книги юного Юрия действительно затягивают в свой мир с головой. И от чтения его работ оторваться не так-то просто. Один раз Юри целый день просидел за книгой Плисецкого «За стеной огня», той самой, которая так запала всем в душу. Потом он долго рассказывал об этом Виктору с Юрием, что последнему очень польстило.
Дни проходили быстро, и Юри оглянуться не успел, как май сменился июнем, июнь — июлем, а тот в свою очередь — августом. В России художник решил задержаться на год.
***
— Юри, не дергайся ты так, все будет в порядке.
Виктор слегка похлопал нервного Юри по плечу, в то время как тот с нарастающим ужасом в глазах смотрел на огромное количество собравшихся вокруг них людей в не менее огромной комнате, где было полно картин Кацуки.
Юри все-таки решился на это. Это его выставка. Выставка его картин в России. Решался он на это неимоверно долго, и вот этот день настал. Критики с каменными выражениями лиц ходили по округлой формы помещению и долго (так долго, что Юри страшно от этого становилось) разглядывали его картины, вникая в каждую ее деталь, прожигая взглядом, а потом переводили серьезные глаза на нервного художника, который был готов вот-вот грохнуться в обморок.
Черт, как же Юри было страшно, когда люди ходили от одной его картины к другой. Он, конечно, пережил много таких своих выставок и выдержал на себе как и отрицательные, так и положительные оценки, но все же не мог привыкнуть к таким напряженным для него ситуациям. И такая нервотрепка происходила раз или два в год, что никак не улучшало состояние Кацуки. Совсем. Совсем-совсем.
— Извините… — Юри всем своим видом старался выражать полнейшее спокойствие, что получалось у него, скажем так, не очень хорошо. — Могу я приобрести одну из ваших картин?
Юри выдохнул с облегчением. Все получилось.
К концу выставки было продано пятнадцать картин и получен нехилый гонорар, составляющий приличную сумму денег. Виктор только диву дивился, и говорил, что заработок Юрия с деньгами Юри и рядом не стоит, на что Плисецкий только выразительно фыркнул и отвернулся. Но про себя согласился с Виктором, как ни сложно это было признать. Картины Кацуки действительно были потрясающими.
— Юри, — Художник озадаченно посмотрел на насупившегося Плисецкого. — А мой портрет можешь нарисовать?
Кацуки лучезарно улыбнулся и потрепал недовольного Юрия по белобрысой макушке.
— Нарисую, можешь не сомневаться!
