признание.

Вова так быстро жевал, что Дима наблюдал за ним из-за стены, приоткрыв рот. За тем, как парень снова и снова подносит шоколад к губам, как постепенно плитка становится всё меньше и в рекордные сроки превращается в маленький кусочек , завёрнутый в фольгу. Дима мог поклясться, что Галат даже не почувствовал вкуса. Парень отстранённо облизал кончики пальцев, а затем губы. И всё это — не отрывая взгляда от текстов, что лежали на коленях. В глазах Димы было почти удивление, когда он зашёл в комнату и сел рядом с Галатом на диван, ведь он всегда считал , что Вова питается воздухом и солнечным светом. Вова вздрогнул, поднимая глаза. - Спасибо тебе.- Слова вырвались совершенно искренне. Карие глаза тут же требовательно впились в его лицо взглядом. Дима даже не обращал внимания на то, что свет телевизора был слишком ярким, резал глаза, мешая смотреть. -За что? - его голос звенел от напряжения. Вова открыл рот и понял, что не знает, что сказать. За что уцепиться. Кажется, любая мысль, стоило ухватиться за нее, срывалась, выпадая из пальцев, как камень с крутого склона, усыпая голову пылью и грязью. -Ну-уу-у Вова опустил взгляд, уставившись на заляпанные кроссовки, будто ища в них поддержки. -Дим,- поднял голову, встретившись с ним взглядом. Он смотрел почти со страхом, и у Вовы тоже сжалось сердце. -За что? Он как будто не знает, пронеслась в голове мысль, и Вова закусил губу, вновь вперив взгляд в обувь. -За что? - голос Димы тихий, а в нём- осуждение. Хлёсткое, резкое, острое, смешанное с долей раздражения и чего-то ещё. Чего-то отчаянного и бессильного. Каждый оттенок бьёт по лицу, давая заслуженные пощёчины. А ему страшно поднять голову, но он решается. В зелёных глазах - догадка. Осознание и непонимание, полное, убежденное. Странное недоверие. И ни капли былой неуверенности, сомнения. Он знает! Это он! Всё внутри Димы кричало: соври ему. Соври, скажи, что это глупая ошибка. Это ведь и есть ошибка. У вас ведь ничего и никогда не будет. Ничего, никогда… Дима хмурится, кусает губу, качает головой, но так неубедительно, что сам не верит в это немое отрицание. -Ты знаешь. - Его оглушил этот тон. Низкий, гудящий. Отозвавшийся настоящей сладостью в каждой косточке, когда он придвинул губы к его уху, рассылая по коже море мурашек. - Я знаю, что это ты. Это стопроцентно ты, - почти неслышно шепчет Вова в раковину уха и перед глазами разрываются круги, когда губы касаются ледяной мочки. А затем соскальзывают по шее, разрывая кожу, будто лезвием. - Только ты знал про белый шоколад. Так сознайся...просто сознайся. В живот ударила горячая судорога. Господи. Дима зажмурился, отчаянно вызывая в себе злость, чувствуя, как горячо становится от этих отвратительных прикосновений, что жгут его раскалённым оловом. В полутьме небольшой комнатки блеснули его глаза, когда он отстранился. Так близко. Такие затягивающие в себя. Горящие и вылизывающие его лицо. -Скажи это. Признайся, что это ты, - голос Галата был тихим и слегка задыхающимся. - Твою мать, просто скажи это. Вова смотрел ему прямо в глаза, не отводя взгляда. Никитин чувствовал, как дрожит тонкая рука, прижатая к его щеке. Тёплая, мягкая кожа. Распахнутые ресницы, влажные губы. Это все путало мысли. Чертовски путало мысли. В штанах пульсировало, и ощущение полной беспомощности перед этим невозможным парнем, не способствовало уменьшению эрекции. - Скажи, - совсем тихо. Нежно до сдавленного дыхания. Он едва заставил себя смолчать, когда ненужные слова едва не вырвались из губ. Вова едва не заставил его сознаться. Сука. Взгляд соскальзывает с глаз Димы на жилистую шею. Память тут же рисует картину: он, полуголый, и эта шея со вздувшимися венами, запрокинутая голова. Жар ударил в щёки. Рука сама спускается вниз. Он видит и не шевелится. Смотрит напряжённо, слегка озадаченно. Это почти прикосновение. Вова так близко. У Димы свободны руки. Впервые. Сейчас он оттолкнёт его. Сейчас. Пальцы замирают прямо над бьющейся под кожей жилкой, и Галат зачарованно смотрит, как медленно, убийственно медленно подушечки пальцев касаются её. Теплой, светлой. Невесомо. Страшно. Пальцы замирают, не шевелясь, чувствуя, как сильно бьётся его пульс. Точно посылая дрожащие импульсы под ногти, к ладоням, плечам, а там – в грудь. Горячо, жарко. И сердце заходится. Пальцы медленно скользят вниз, почти не касаясь, дрожа. Дыхание Никитина срывается, и он приоткрывает рот, то ли чтобы сказать что-то, то ли чтобы втягивать в себя больше воздуха. Почему он не останавливает? Почему? Он часто дышит, и у Вовы кружится голова, когда один палец соскальзывает в углубление его ключицы. Никитин вздрагивает. Прикусывает губу, будто сдерживая рвущиеся слова? Стон? Его дикий взгляд прикован к нему. Зрачки почти проглотили кристальную радужку. - Какого хера?- низкий голос, чужой. - Никакого, - срывающийся шёпот. Легкое движение руки у него на шее. Шум в голове и член, так болезненно пульсирующий в штанах. Молчи. Рука скользнула на его затылок, ощущая его ладонью, обдавая теплом, и Никитин чувствовал, что дыхания не хватает. Совсем. Он задыхался. Впился пальцами в диван по обе стороны от него,вытворяющего с ним что-то своими руками, пытаясь контролировать дыхание. Его трясло. Просто подкидывало на месте. Он не понимал, какого чёрта… Галат вдруг подался вперед, притягивая его к себе, легко, одним надавливанием хрупкой ладони, и он ощутил его губы там, где только что порхали пальцы. Из глотки вырвался низкий стон, заставивший его вздрогнуть, отдаваясь от стен маленькой комнаты. Вова испуганно отпрянул, но Дима тут же притянул его к себе, обхватывая рукой за шею. А в следующий миг он поцеловал его. Врезался губами в горячий рот, и а ладонь на шее замерла. Его не остановило задушенное восклицание. Попытка зачем-то отклониться. Руки, впившиеся в кожу. Легкий толчок в грудь. Он немного отстранился. Он поднимает руку и проводит пальцем по губам Вовы. Слегка покрасневшим, заставляя замолчать. Галат смотрит на него. Прямо на него, и он тонет. Охренительно быстро тонет в море зелёных глаз, потому что будто со стороны видит, как наклоняется и вновь целует. Осторожно, почти не раскрывая рта, чувствуя бешеную дрожь по спине от той нежности, о которой так мало знал и которую не знал, куда деть. И Вова снова застывает. Секунда, две. Выдох. Его дрожащий полустон, начисто срывающий крышу, когда подушечки пальцев гладят кожу у их соединённых губ. И Дима с силой прижимается к нему, целуя, втягивая в себя, всасывая, прикусывая. Его язык скользит внутрь, вызывая тонкий всхлип. Снова. Он сходил с ума. Сходил с ума, терзая чужой рот. Практически вытрахивая его языком, вперемешку с рычанием, стонами, их дыханием, лихорадочными мыслями, совершенно пустыми. Сводили с ума его руки, которые сжимали его плечи. С таким упоением, будто он хотел этого больше, чем чего-либо в этой жизни. Сводила с ума его грудь, прижатая к его груди. То, как он выгибался, прижимаясь к нему своим животом. Дима толкнулся к нему бёдрами, прижимая к себе. Отрываясь от губ, глядя в глаза. Чувствуй. Вова чувствовал. На секунду в светлых глазах показался настоящий страх. Руки сжали плечи, то ли отстраняя, то ли – притягивая. С каким-то глухим отчаянием. Оставалось поддаться – так соблазнительно ему поддаться. Ещё раз сильно толкнулся к нему и Галат широко открыл рот, запрокидывая голову. Закрывая глаза. Никитин рычал. Ощущал его кожей, ощущал его запах, который забивал нос, но его было так мало. Протянул руку и обхватил тугую шею, скользя на затылок, поднимая голову и впиваясь в горячие губы. И Галат ответил. Сразу, сильно. И на этот раз Дима был уверен - руки тянут его на себя. Ещё. И ещё. И вдруг. Звонок- где-то на задворках сознания. Разорвали поцелуй с влажным, тягучим звуком. -Да, это я. Галат застыл в его руках. Они замерли, опаляя друг друга жгучим дыханием. Время будто замерло вместе с ними. Уставились друг на друга. Два человека потерявших здравый смысл.