Track: Ursine Vulpine feat Annaca — Wicked Game (обязательно под это) Однажды ты влюбляешься, он прикасается к тебе, и на коже остаются ожоги от его губ. Тебе больно смотреть на него, и больно не смотреть. Такое чувство, будто тебя вскрывают осколками стекла. Кинофильм "Кусочки Трэйси"
Руки Гарри кажутся неживыми, холодными, словно лед, мертвенно-белыми на фоне чуть загорелой кожи чужих кистей, крепко сжимающих тонкие запястья, грозясь раздробить к чертям слабые кости. Юноша не сопротивляется, когда из его разжатой ладони вынимают зловеще поблескивающее в свете луны лезвие и откидывают металлический предмет куда-то в сторону противоположной стены, за пределы видимости — так, чтобы не было соблазна потянуться за ним вновь. - Ты снова хотел бросить меня, Гарри, — настойчивый, едва различимый шепот, прерываемый отчаянными всхлипами, звучит приглушенно, отдаленно, словно за пеленой воды, и мальчик никак не может уловить смысл повисающих в холодном воздухе слов, глядя на рыдающего парня перед собой невидимым взглядом потухших серо-зеленых глаз. - Снова хотел уйти, оставить меня одного! Горячие слезы шатена, стекая по впалым щекам, капают на ладони мальчика, обжигая, действуя подобно цианиду, расщепляя кожный и мышечный покровы, чтобы оставить после себя лишь зияющие незатягивающиеся дыры, и это отрезвляет, заставляет поморщиться, попытаться отдернуть руки, но стальная хватка не позволяет двинуться с места, притягивает к себе настолько близко, насколько хватает пространства, без возможности пошевелиться. - Ты чертов эгоист! — вновь срывается с бледных чужих губ, словно взрыв ядерной бомбы. И в голове Гарри сносящее ударной волной "бум" раздается от этого голоса, и он вздрагивает, вглядывается в пепельные предгрозовые глаза юноши, что теперь прижимает его тонкие пальцы к своему лицу, на котором мокрые дорожки не успевают высыхать от бесконечного потока слез. - Ты гребаный эгоист, — повторяет он чуть тише, целуя любимые руки и ощущая, как внутри все переворачивается от не покидающего страха в одночасье потерять того, в чьем имени все его небо. - Я так люблю тебя, глупый, так люблю тебя, а ты продолжаешь ломать мне кости. Луи смотрит на своего нежного, приторно-сладкого мальчика, потому что не смотреть на него больно, не смотреть на него не получается; он тонет в этой неправильной, кровоточащей любви, тонет в родных глазах, где свое сосредоточение находит вся горечь мира, и это бьет получше выстрела в затылок и в разы сильнее удара под дых снова и снова, чтобы помучить, чтобы не свыклось. Гарри тем временем смотрит на своего похитителя, оторвавшего его от родного гнезда, спрятавшего от внешнего мира в темной квартире богом забытого района, приручившего к себе настолько, что трудно дышать, и понимает: физическое заточение давно превратилось в моральное, а открытые окна и незапертые двери не держат его так, как держит слепая привязанность; он давно уже пленник собственных мыслей. - Ты не можешь оставить меня, Гарри, — спустя пару мгновений безмолвной тишины шепчет Луи, будучи в исступлении, сидя на коленях перед своим солнцем, оставляя шрамы-ожоги на его коже отчаянными поцелуями. - Я не смогу без тебя, понимаешь? Не смогу без тебя и секунды. Вдох-выдох, не забывая дышать. Однако. Любовь — несправедливая сука, думает Луи, приникая губами к разветвлениям вен на запястьях; любовь разрушительна и груба, верит он, и от всего происходящего хочется выть подобно раненной птице, заточенной в клетке собственных односторонне-обоюдных чувств. - Ты не можешь бросить меня, Гарри, не можешь, не сейчас, не так, — он разжимает пальцы, скользя ладонями вверх по трогательным вздрагивающим предплечьям, чувствует в этот момент весь спектр эмоций, переполняющих тело в его руках, и отзывается с не меньшей силой. Его руки тянут вверх взмокшую растянутую футболку, тут же касаясь везде, до куда можно дотянуться, ощущая, как мраморная кожа под пальцами раскаляется от трепещущих прикосновений-бабочек, как реагирует ответным теплом на тепло, как тянется навстречу тактильному контакту, желая получить больше. Вслед ладоням ступают губы, и язык, вылизывая каждый открывшийся сантиметр, исследует яремную впадину, контур изящных выпирающих ключиц, поддергивающееся адамово яблоко, ровные изгибы плеч. Луи чувствует, как чужое сердце ускоряет ритм, отдаваясь бешеной пульсацией в продольной венке, разрезающей белое полотно шеи контрастирующей линией-молнией, и не может больше терпеть этой сладости, целует, кусает, оставляя следы багроветь на молочной коже. Руки Гарри зарываются в карамельные волосы, то оттягивая, то притягивая вновь еще ближе, когда, казалось бы, ближе некуда; он нетерпеливо, вымученно-открыто стонет, всхлипывает, запрокидывая голову, предоставляя всего себя без остатка, когда туман обволакивает разум, и нет ничего, кроме этого момента, нет ничего за пределами этой комнаты. Старший парень рычит, как-то даже отчаянно, боязливо, болезненно, потому что все происходящее кажется эфемерным, сюрреалистичным, подобно миражу, что развеется с первыми лучами солнца. Он стискивает тонкую талию, впивается в губы напротив — порочные, припухшие — вкладывая в этот жест всю свою душу, всю боль и любовь, что разрывают плоть изнутри. Безмолвное "останься со мной" в каждом прикосновении, в объятии — похоже на отчаянную мольбу. Останься со мной. Останься со мной. Гарри не сможет уйти. Он отзывается, тянет руки, обнажает свое и чужое тело, души, прижимает ближе к себе, впиваясь пальцами в крепкие плечи, и стонет мучительно-сладко, громко, не в силах сдерживаться, когда Луи подминает его под себя, буквально вдавливает мальчишку в пол, нависая сверху, не переставая при этом целовать, ласкать языком и руками. Он ведет ладонью вниз по тяжело вздымающейся груди, пересчитывая косточки выпирающих ребер, оглаживая нежную кожу живота и наконец обхватывая возбужденную плоть. Младший парень извивается, выгибается, тянется так, словно от этих запретных, но оттого не менее желанных прикосновений зависит вся его жизнь. И это высшая степень растворения друг в друге. - Я люблю тебя, — шепчет Луи пламенно куда-то в шею, опаляя горячим дыханием, буквально впечатывая признания в распаленную кожу, тут же целуя-кусая; и им обоим суждено сгореть. - Я люблю тебя. Гарри кричит, ощущая, как пальцы его похитителя давят на тугое кольцо мышц, как плавно входят, оглаживая неподдающиеся стенки, смазывая лубрикантом, подготавливая, приспосабливая, как по-блядски охуенно чувствуются они внутри, когда проезжаются по простате снова и снова, выбивая требовательно-нуждающееся "еще, пожалуйста, еще" прямо из груди. Мальчик раздвигает ноги шире, насколько возможно, нетерпеливо подаваясь вперед и выше, принимаясь насаживаться самостоятельно, лишь бы это не заканчивалось; из его глаз льются слезы от этой мучительно-приторной пытки, и он тянет руку вниз, обхватывает ею запястье старшего парня, направляя в себя глубже, быстрее, жестче. - Пожалуйста, Луи, черт, пожалуйста, — неразборчивый шепот призывает к действиям. Томлинсон не медлит, смыкает зубы над правой ключицей, приставляя свой член к пульсирующей дырочке, и входит одним четким движением. Гарри от переизбытка ощущений срывает голос; его подбрасывает на месте, передергивает, распирает, и Луи терпеливо ждет, не двигаясь слишком резко, предоставляя тому возможность привыкнуть к новым ощущениям. От сладостной наполненности мальчишка выгибается, упирается коленями в чужую грудь, и старший парень, не раздумывая, закидывает их себе на плечи, наблюдая за тем, как юноша ненасытно выгибается в безмолвной просьбе не останавливаться, сделать хоть что-нибудь. И Луи делает. Он целует его долго и глубоко, хватая ртом выбивающиеся стоны, позволяя себе набрать скорость так, что уже через пару минут Гарри скулит, не в силах подстроиться под размашистые глубокие толчки, под высокую амплитуду движущегося в нем члена. Его нахрен сносит волной от того, как охуительно-прекрасно Томлинсон дерет его, как в голове становится пусто, а физическая боль затмевает душевную так, что все остальное выцветает на фоне яркого спектра эмоций, теряет былое значение. - Я люблю тебя, Боже, я так тебя люблю, — снова и снова, и в подтверждение своим словам Луи покрывает поцелуями лицо мальчика под собой: влажный лоб, горящие пламенным румянцем щеки, нос, раскрытые губы, и во всем этом столько отчаяния, что Гарри не в состоянии различить грань между "хорошо" и "плохо". - Я не могу позволить тебе уйти, Гарри. Ты не можешь уйти.Скоро увидимся(?)
10 января 2017 г. в 20:32
Примечания:
Спасибо, я люблю вас.