Золотые ленты. Ледяные пальцы

. . .

Леонард Снарт — преступник со скошенной к чертям психикой и потрепанным кодексом чести; вызубрить до чернильных строчек за красной пеленой век и повторять вновь и вновь в глухой надежде на лучшее. Леонард Снарт — любимый старший брат — извечная защита с рваными краями шрамов по широким плечам и сбитыми ночами костяшками от разъедающего бессилия. Леонард Снарт — неправильный, как он себе твердит, планомерно выжигает на собственной коже, бороздами порезов выписывает все там же. Лиза на кушетке мраморно бледная, эфемерная слишком — кажется, прикоснись он и рассыпется порошком по серым больничным простыням. Золото волос тускнеет с каждым его приходом, улыбка сестре выверено лживая, натянутая — на большее его все равно не хватит. Снарт сыпется пережженным пеплом под ноги собственной совести, пальцы замирают в сантиметрах от ее кожи — перебито-пепельный с золотым и белым не сочетается, марать ее еще больше не позволяет неправильно-правильный комок чувств, спешно спрятанный за клеткой потрескавшихся ребер. Совсем рядом сердце пустым органом качает по телу кровь вперемешку с виной и сожалением по разветвлению кровеносной системы — кислотный яд собственного неприятия в мозг поступает постоянно и в нужных (порой даже превосходящих) дозах. На предплечье ровный (насмехающийся) росчерк имени. Родного, желанного, запретного имени. Переливающееся «Лиза Снарт» на смуглой коже будто выжженное клеймо, перманентное доказательство неправильности, смертный приговор, вынесенный за прошлые и будущие грешки. Злая шутка судьбы — сбой в системе — брак во вселенной. Ледяные пальцы покалывает от простого желания прикоснуться, а легкие будто скручивает — не вздохнуть, не выдохнуть. Количество трубок и приборов в комнате зашкаливает, как и его скачущий пульс. Еще чуть-чуть и передоз накроет его с головой, унося в нереальный, ложный мир, где «все хорошо» не просто пара пустых слов. Стрелки на часах отсчитывают минуты персонального рая в дорогой больнице на краденные деньги. За дверью Мик извечным стражем бережет ломкий покой, а Снарт ждет, выверяет, почти требует. Новоявленный наркотик из бракованных чувств и чернил под кожей из организма не выводится, откладывается в шрамах, убитых тяжелыми сигаретами легких, неправильно работающем сердце; с постоянной частотой отравляет разум, вырываясь наружу спланированно-необдуманными действиями и поступками. Губы у нее еле-еле розовые, сухие, ирреально обветренные. Украденный поцелуй очередным доказательством слабости, преступности, пепельности его мира. Лед на радужке вора тает как никогда за пределами этой палаты, этого придуманного мира; невыплаканные слезы почему-то горчат. Ногти царапают кожу на ладонях, пепел жжет, забирается в раскрытые раны, отрезвляя потерявшийся в эйфории разум. Улыбка сестре выверено лживая, натянутая — он не феникс, чтобы восставать из пепла, но из собранного порошка можно слепить что-то хоть отдаленно похожее на человека. Снарт отчаянно пытается. Сожаление по-семейному через край у обоих — Лиза ведет полупрозрачными пальцами по ключице, от метки ни следа (спасибо папочке), но на душе кошки в сотню когтистых лап раздирают внутренности, а потребность в остужающих прикосновениях почти дошла до иррационально нужного «абстинентный синдром». Лиза накидывает золотые ленты на плечи в слабой попытке унять лихорадку в крови, но драгоценный металл нагревается за считанные секунды, затягивая в блестящие доспехи ни хрена не нужной мета силы. Бестелесность идет бесплатным бонусом — расплатой за все содеянное и еще предстоящее. Она все еще помнит сокровенно оберегаемое «Леонард Снарт» снежной изморосью по тонкой косточке ключицы. Она все еще помнит острые края бутылки и не один десяток слез гордо, по-снартовски только в подушку. Она все еще помнит. Он поспешно сбегает как всегда минуты через две, слишком больной, слишком измотанный раздраем внутри и снаружи. Не замечает скопления золотых лент в углу, жалобно протянутых рук с тонкими запястьями, почти потухших глаз с той же стальной виной вкраплениями по льду радужки. У Ленни есть пара минут в раю и украденный с бледных губ поцелуй, у нее же нет и этого. Они оба отчаянно пытаются.