Особенный

Откровенно говоря, Кюхену не сильно важно, что за агентство это будет. Он просто хочет петь и не хочет быть юристом – и того, и другого достаточно, чтобы убедить отца в серьезности своих намерений, победить на нескольких десятках конкурсов и впечатлить собственного учителя. Этого даже хватает, чтобы пробиться в SM – гигант корейской поп-сцены готов глотку за него перегрызть, и Кюхену подобное льстит, но не впечатляет. Он знает, что хорошо поет. Очень хорошо поет, и недружелюбие новых одногруппников несколько огорчает, но не ранит. Признаться, вообще почти не трогает – он слишком хорошо поет и обыкновенная зависть и юношеское упрямство постепенно перерастают сначала в уважение, затем в своего рода привязанность. А потом появляются Сонмин, Реук и Йесон. Итук берет его под свое крыло, Хек солнечно улыбается и ободряюще хлопает по плечу, Ханни отвечает на беззлобные шпильки радужной улыбкой и тихим смехом, Шиндон впервые называет по имени, а Канин доброжелательно пожимает плечами и предлагает вместе выпить. Шивон…совсем не меняется, и это даже хорошо, а хичолевское «сопляк» звучит почти дружелюбно. И что-то все равно не так. Потому что Кюхен понимает, что он прекрасно поет. Но до сих пор не видит в этом ничего особенного. *** Когда умирает отец Донхэ, Кюхен чувствует себя очень неловко – и на похоронах, и после. Если честно, вообще не знает, куда себя деть, и что делать с внезапно потухшими самими яркими глазами группы. Вроде, заплетающимся языком бормочет слова соболезнования, вроде бы даже понимает, почему всю ночь напролет у двери комнаты Донхэ сидит именно Хек, почему обычно упрямый Сонмин легко согласился оставить Хэ одного, и почему скорбят даже те, кто его отца в глаза ни разу не видел. Он в группе чуть больше полугода, уже не чужак, но пока еще не семья, уже не холодно, но еще и не тепло…Но впервые в жизни Чо Кюхен почему-то думает, что вот так гаснет Солнце. А «Ли Донхэ – сердце группы» - слова не пустые. - Кюхён-а? Вздрагивает от неожиданно прозвучавшего в темноте голоса и поворачивается на звук. - Хён? Ынхёк аккуратно прикрывает дверь комнаты Донхэ, откидывает с лица отросшую челку и, отойдя от двери на несколько шагов, с усталой улыбкой смотрит на целую вазу с шоколадными конфетами в руках макнэ. - Проголодался? - Я? Э…нет, это…- Хек прикладывает палец к губам, призывая его говорить тише, и отводит его еще на несколько шагов дальше. - Можно тебя кое о чем попросить? Кю прижимает к себе вазу с конфетами совершенно машинально, но выглядит до такой степени ревностно, что Хек улыбается еще шире. Выходит довольно неловко – за прошедших четыре дня улыбки не выходило вовсе: оно вообще довольно трудно, когда у Донхэ она только сквозь слезы. - Можно…- неуверенно кивает Кю. - Ты не…- Хекджэ неуверенно косится в сторону комнаты лучшего друга, вздыхает и продолжает.- Ты не посидишь с ним? Он уснул впервые за последние четыре дня, а я уже два шоу пропустил. Не приду на Сукиру – Итуку достанется. Кю испуганно смотрит на темную дверь поверх макушки Хека и быстро крутит головой из стороны в сторону. - Я не…Разве больше некому? - Ханни и Шивон в больнице у Хичоля, остальные пытаются как-то спасти наши рейтинги, пока мы не выступаем. Кю-а, это просьба. Кюхён обреченно выдыхает, но отказать не может – не потому что отказать невежливо, стыдно, или из страха полученное доверие потерять, а потому что…В своем пении ничего особенного не видит, а Ли Донхэ – он просто особенный. - Хорошо,- кивает он. Хек благодарно сжимает его плечо, хватает с вешалки куртку, со столика - телефон и, помахав на прощанье, уходит из общежития. А Кюхен, так и сжимая в руках вазу с конфетами, неловко переступает с ноги на ногу, трусливо делает несколько шагов к комнате, тихонько открывает дверь и заходит внутрь. Над кроватью в углу тускло горит светильник. Кюхен слышал, Донхэ боится темноты. Сам Хэ спит лицом к стене, свернувшись в клубочек и натянув одеяло до самых ушей. Оглядевшись вокруг, Кю прикрывает за собой дверь, подтаскивает кресло ближе к кровати и садится рядом. Сторожить чужой сон. *** Час проходит…мирно. Донхэ во сне даже не шевелится, не разговаривает, только едва слышно сопит. Кюхён едва сам не засыпает, ваза в руках опасно накреняется, и он еле успевает подхватить ее на подлете к полу. Конфеты валятся на пол – не громко, но Хэ ворочается во сне и неожиданно переворачивается на другой бок. Морщится, трет руками глаза, но не просыпается. Просто…плачет? Кю растерянно выпрямляется, позабыв о разбросанных конфетах, неловко поджимает губы и оборачивается в поисках поддержки – жест исключительно интуитивный, комната абсолютно пуста. Хэ продолжает тихонько всхлипывать, и Кюхён почти готов убежать. Поднимается с кресла, думает, что надо позвонить Ынхёку, вспоминает, что телефон оставил в комнате, растерянно отставляет дурацкую вазу и аккуратно садится на краешек кровати. Дотронуться не решается, шевелиться тоже боится, а Хэ, как назло – успокаиваться совершенно не собирается. Прикусывает губу, и почему-то решает сделать что-то совершенно не особенное для особенного. Поет. Тихо, и совершенно не думая о том, что поет, под какую музыку и чей текст. Все это совершенно несущественно, потому что Хэ больше не плачет. Только на утро Донхэ не очень понимает, откуда на полу конфеты, а в голове – слова совершенно незнакомой ему песни. *** Утро Кюхёна начинается с благодарственных объятий Ынхёка и грохота упавшей на кухонную плитку кастрюли. - Хён!..- удивленно восклицает Рё и смотрит куда-то поверх обнявшихся Хека и Кюхёна. Хек отстраняется от Кю, слабо, но до одури радостно улыбается и смотрит на стоящего на пороге Хэ. Тот смущенно чешет лохматую макушку, трет опухшие глаза и силится неуверенно улыбнуться. Поднимает руку с целой горстью конфет и вопросительно смотрит на Хекджэ. - Ты вчера конфеты оставил? - А?..- не понимает Хек, поворачивается к Кю, и в этот же самый момент получает ощутимый удар под ребра, трет ушибленное место, гневно пялится на Кю и растерянно отвечает.- Ну, видимо…я. Донхэ хмыкает и как ни в чем не бывало проходит за стол. - Я чуть шею не свернул, между прочим, по всему ковру…- смущенно поджимает губы под пристальными взглядами одногруппников и тоскливо смотрит на пустую тарелку.- А есть что-нибудь…поесть? Кюхену кажется, что рассвет он видит впервые. Во всяком случае, впервые вслед за самым большим сердцем биться начинает сразу много маленьких сердец. *** Недели несутся одна за другой. Из больницы возвращается Хичоль, Хэ сначала улыбается, затем снова смеется, Сонмин снова возвращается в комнату, а Хек и Хэ меняются местами: теперь Донхэ волком ходит напротив комнаты друга, не давая будить того ни под каким предлогом. Хек повозражал с несколько секунд, а потом перестал брыкаться: Донхэ в гневе боялся каждый – в общежитии царила идеальная тишина и дни без сна окупились с лихвой. Кюхена, Йесона и Рёука объединяют в одну подгруппу, Кюхен очень хорошо поет и даже понимает, что лучше очень многих. А первый их сингл не может ни спеть, ни даже сыграть. Фальшиво берет самую высокую ноту, зло ударят по клавишам фортепиано и удивленно смотрит в зеркало напротив. Музыка кажется лишней, голос – лживым, а сам он – бездарностью. Так бывает, особенно когда просто прекрасно петь становится недостаточным. Закрывает написанные ноты, выбрасывает текст, откидывается на спинку кресла и тупо смотрит в потолок. В голове куча мыслей, одна строчка ложится на другую, но Кюхён никогда не писал стихов. Он может, вероятно, и музыку, и текст – сам. Но текст всегда получается не то слишком наивным, не то слишком нескладным, музыке не хватает ни вкуса, ни цвета и даже собственный голос своего творения вытянуть не в силах. Такое вгоняет в тоску непроглядную, а скрип открывшейся двери ему не чудится. Распахивает глаза, выпрямляется в кресле и изумленно смотрит на вошедшего Донхэ. Тот неуютно мнется на пороге, сжимая в руках толстую, потрепанную книжку, и приветливо улыбается. - Ты не занят?- негромко спрашивает он. - Нет,- Кю прокашливается, прячет нотную тетрадь и отодвигается от фортепиано. Приглаживает растрепанные волосы и смотрит на Хэ спокойно и даже немного равнодушно – прикрытие в данном случае совершенно бесполезное, но Кюхену так спокойней.- Что-то случилось? Хэ живо качает головой, теребит в руках книжку, подходит ближе и протягивает повидавший жизнь ежедневник макнэ. Тот недоуменно приподнимает брови, но книжку берет. Открывает его на первом попавшемся листе, читает рифмованные строки, скользит взглядом по аккуратно прописанным нотам там, где они есть. Пролистывает листок за листком, восхищенно приоткрывает рот и поднимает на Хэ полувосторженный, полуизумленный взгляд: - Ты пишешь песни? Хэ неловко улыбается. - Только тексты, музыку – редко, сам видишь, но…- шумно выдыхает, забирает у Кюхена толстую тетрадь и открывает на последней странице.- Вот тут песня целиком. И музыка, и текст. Я знаю,- пожимает он плечами.- Ваш сингл уже почти готов, и у вас и так много дел, но…я буду рад, если ты его хотя бы просто исполнишь. Кю опускает взгляд на особенно помятый листок. Читает раз, второй, третий…удивленно приподнимает брови и неуверенно улыбается. - Постой, откуда ты ее… - Приснилось,- признается Донхэ.- Я потому к тебе и пришел – мне снилось, как ее ты пел. Вот я и… Кюхен качает головой, откладывает тетрадь, придвигается ближе к фортепиано, прикусывает в предвкушении губу и с необъяснимым трепетом жмет на клавиши. Секунда, две, десять…поет вроде бы тихо, но удивительно громко. Донхэ довел текст до ума, исправил музыку и…и закрыл крышку инструмента. Кю непонимающе оборачивается на хёна, хочет спросить, в чем дело. Но тот его опережает: - Пой так,- неожиданно резко и даже немного грубо говорит он. - Как?- не понимает Кю. - Без музыки,- торопливо поясняет Хэ.- Ну! Кюхён растерянно кивает, пожимает плечами, отворачивается от внимательного взгляда Донхэ и не то поет, не то говорит. Голос без музыки кажется ему неправильным, он неуютно ерзает на стуле, уже почти замолкает, как вдруг Хэ обходит его со стороны, становится напротив и смотрит прямо в глаза. Глаза напротив светятся, голос внутри поет. Музыка Донхэ кажется вечность знакомой, текст правильным и привычным, песня вроде и своя собственная, а высота будто бы с ветром в родстве, цвета песня золотисто-красного, на вкус как тот шоколад, что он рассыпал по ковру в комнате Донхэ. Нота в ноту, глаза в глаза, вдох к выдоху и не хочется не останавливаться, не продолжать – Хэ напротив улыбается, тянется к своей книжке и мелко, но уверенно подписывает к своему имени его, Кюхёна. Кю хочет возразить, но Хэ упрямо качает головой, садится за фортепиано сам и сквозь довольную улыбку произносит: - Шоколад не люблю, но конфеты были моими любимыми. И,- поворачивается через плечо и радостно смеется.- Ты хотя бы сам понимаешь, насколько необыкновенно поешь? Открывает крышку, делает короткую поправку в книжке – меняет темп. И играет так, как пел ее Кю. А тот понимает, что он прекрасно поет. Понимает, что поет он превосходно. А теперь еще и знает, что по-особенному. Прикусывает губу, и почему-то решает сделать что-то совершенно особенное для необыкновенно особенного. Поет.