Фарфор

Ногти выпивались в ладонь, оставляя на мягкой коже глубокие красные отметины, но меня это не волновало. Я не могла это контролировать рядом с тобой. Точно так же рядом с тобой я не контролировала свои зубы, которые неумолимо впивались в нижнюю губу, оставляя на языке терпкий солоноватый привкус крови. Рядом с тобой у меня не было контроля ни над чем, и если мозг ещё подавал тревожные сигналы о непозволительной близости, то тело сразу же сдавалось тебе на милость. Сколько это продолжалось? Месяц, два, три? Мы не считали. Мы изначально решили, что не доведём это дальше одноразовой близости. И как же противно мы нас обозвали — «одноразовая близость» — обесценили сами себя до пластиковой посуды. Тогда, в наш первый вечер, бутылка огневиски казалась прекрасным спасением, а не триггером, каким стала сейчас. Триггером, который уносил последние страхи моих извилин и отдавал телу всю власть. Мне страшно. Что же будет с нами дальше? Куда мы спрячем наши израненные, изломанные и покалеченные войной души, которые в страстном танце наших тел кричали не от удовольствия, а от боли. Разве могут такие люди, как мы, иметь какую-то жизнь после? Ты, как всегда, ответил бы, что секс был неплохой. И мы оба знаем, что за этой фразой скрывалась наша сущность: в наш физический контакт мы выливали все то, что никогда бы не сказали. В один вечер ты, вероятно, перестарался с огневиски. — Я хочу, чтобы наш секс никогда не прекращал своё существование, — эта фраза напугала меня до чертиков. Ты будто выплюнул её мне в лицо, будто хотел, чтобы я подавилась ею и умерла прямо здесь. — Давай поженимся. Оформим бумаги, станешь Гермионой Малфой. Это стоило бы сделать чисто ради статей в газетах, мне уже интересно, что они об этом напишут. Ты так говорил об этом, будто заранее знал, что я соглашусь. Твоя самодовольная ухмылка била по моей гордости, ломала ей тот стойкий стержень — её позвоночник. Славная у нас с тобой пара. — Нет, — ты даже не потрудился расстроиться, не притворился хотя бы обиженным. Ухмылка все ещё была на месте. Я ещё ни разу не видела как ты улыбаешься. — Тогда до завтра. Пустые фразы ни о чем. Иногда мне казалось, что это все на что мы были способны. Красивые фарфоровые куклы, пустые внутри. И мы снова и снова виделись только для того, чтобы разделить друг с другом постель. Видимо это был наш способ притвориться людьми. В один прекрасный день все закончилось. Мы оба перестали ждать чуда и чувств, осталась только скупая сухая привязанность к нашему сексу от которой мы оба решительно избавлялись. Не получилось. И вот сейчас, ты, такой красивый и настолько же бесчувственный, стоишь совсем рядом. И я ощущаю как сдаюсь, плавно скачиваясь в бездну по острой гальке. — Да, — ты смотришь на меня вопросительно, будто сам не понял.— Я стану Малфой. Мы оба знаем, что кроме секса ничего не будет. Грубые животные инстинкты — это все, что нас держит вместе. Но наша, пусть даже ничтожная, привязанность давала надежду. Возможно и фарфор когда-то обретёт сердце.