«Когда дни пролетают, а тьма остаётся, не успеваешь осознать, как жизнь превращается в одну сплошную ночь».
До этого дня я мало, что знала о боли. Это произошло тридцатого мая, когда кровать встречала меня своей мягкостью, и я снова забывалась в своих мечтах. Сейчас я уже не вспомню, какими они были, но то, о чём я думала, было таким бессмысленным, потому что я не знала на тот момент, что должно произойти. И, знаете, я всегда искала вину только в других, но не в себе: было множество ситуаций, когда мне просто нужно было заткнуться и закрыть глаза. И я часто критиковала кого-то, но отец всегда говорил мне, что я не должна этого делать. Почему не должна, если я могу высказывать своё личное мнение? Но сейчас мне не хочется разговаривать. Я просто молчу. И жду момента, когда солнце появится и в моём мире. Никогда не думала, что терять кого-то, кто ещё не появился на свет, настолько больно. Это случилось в два часа ночи: я просто почувствовала, как внутри меня всё рушится. Мне даже было сложно закричать, потому что всё, о чём я тогда думала — это о ребёнке. И я стала кричать только тогда, когда воздух появился в моих лёгких. Мне было не пошевелиться, хоть меня и выворачивало всю. И я помню, что в ту ночь ко мне никто не пришёл, потому что родители уехали к родственникам, а брат спал в ванной: он много выпил в тот вечер. Я кричала и плакала, впивала ногти в кожу, рвала горло, как только могла, лишь бы его спасли. И тогда, когда надежды покинули меня, он ушёл вместе с ними. И я больше не ощущала бабочек внутри. Я ничего не ощущала. Только кровь. Весна была для меня чем-то успокаивающим и вдохновляющим, но всё изменилось в тот день. Прошло два года, но я всё ещё чувствую, как по ночам меня разрывает на части. Я молю Бога о том, чтобы это прекратилось, но он не слышит меня, потому что в один прекрасный день я не услышала его. Это было каким-то сумасшествием, потому что умирал тот, кого я успела полюбить за две недели. Длилось это примерно несколько минут, но, когда закончилось, я поняла, что моя жизнь не будет прежней. Ненавижу весну. Она отобрала у меня всё то, что стало смыслом для меня. Когда я пришла в себя, то поняла, что не умерла вместе с ним, и заплакала. Я успела полюбить его. Того, кого никогда не видела, но у меня было такое чувство, что ощущала, кого никогда в жизни не целовала и не обнимала, но я часто касалась плоского живота, кому не успела многое рассказать, но я рада, что часть меня была открыта для него. Мой ребёнок умер внутри меня, но я всё ещё здесь, поэтому у меня есть надежда, что это всё не просто так. Судьба распоряжается так, как хочет, ей не нужно с вами обсуждать это. Она просто делает то, что по праву считает нужным. Если ей кажется, что вы слишком сильны, то ожидайте скорейшего падения, а если вы сейчас улыбаетесь, то я не удивлюсь, если через два часа вы будете уже плакать. Он умер и не увидел человека, который успел его полюбить за то, что он уже просто есть. Он не увидел первые лучи солнца и не почувствовал запах рождения. Он никогда не сможет обнять меня и сказать, что любит, потому что я есть в его жизни. Я не приду за ним в школу, не побываю на выпускном балу, и меня не будет рядом с ним, когда ему придётся умереть, потому что он уже мёртв. Меня зовут Алисия, мне девятнадцать лет и это моя история.***
У зимы есть свой запах, который пропитан процессом сна, в это время мне не хочется выходить на улицу. Я редко выхожу на улицу, конечно, но всё же. Когда я чувствую запах индейки, у меня не поднимается настроение, как три-четыре года назад. Оно, вообще-то, редко поднимается. Мама заходит на кухню, когда индейка готова, и таймер начинает пищать на весь дом. Коллин, мой старший брат, опускается на сиденье рядом со мной. Но я смотрю в чашку с остывшим кофе. — Скоро будем садиться за стол, пойдём? Коллин изменился за некоторое время, воспоминания меня никогда не подводили: он был задирой, сколько я себя помню. Но когда это произошло со мной, он изменился. Колл серьёзный, в некоторых местах напряжённый, но добродушный. Мама слушает нас вполуха, делает вид, что посыпает индейку травами, но сама поглядывает на нас. — Приедут бабушка с дедушкой, тётя Саманта и её дочь, остальные родственники подтянутся через некоторое время. На улице метель, ты выходила? Я делаю глоток ужасного на вкус кофе и смотрю на Коллина. Он взял свои гены больше от отца: его глаза напоминают глубокий океан, щетина говорит не о том, что ему лень побриться, а о том, что он считает это модным, волосы короткие и светлые. Он красивый, как и отец. Забегает Одри и кусает пальчики, когда видит Коллина. Он сразу же зовёт к себе дочку, и она запрыгивает к нему на колени. — Что делает мама? — спрашивает он, когда пятилетняя девочка начинает обнимать его. — Она переодевается, — Одри улыбается и смотрит на меня. У неё очень выразительные глаза, а ещё она пухленькая и очень милая. Думаю, дети все милые, но мне больно смотреть на то, как она улыбается мне, поэтому поднимаюсь и покидаю кухню. Слышу, как тяжело выдыхает мама, но ничего не могу с этим поделать. Я тоже устала. — Ох, Алисия! Поможешь мне застегнуть платье? — когда я дохожу до своей комнаты и практически открываю дверь, то слышу в конце коридора голос Бетти. Несколько секунд я стою и смотрю на дверь, но потом разворачиваюсь и направляюсь в комнату, которая раньше принадлежала Коллину. Бетти стоит в красивом синем платье, которое прекрасно очерчивает её округлившийся живот. Когда она видит, что я всё-таки пришла, то улыбается и поворачивается спиной. — Как дела? — интересуется она, но у меня такое чувство, что она знает, как у меня дела. Но я считаю, что должна ответить. — Нормально. Когда я застёгиваю молнию, то на мгновение смотрю в зеркало и замечаю, как Бетти поглаживает свой живот. Моё сердце разрывается, поэтому я опускаю взгляд на свои руки. — Спасибо. Я могу и тебе одолжить платье, — предлагает она, но я отказываюсь и иду в свою комнату. Мне нужно прийти в себя, потому что через час здесь будет множество детей, а это очень больно. Мои руки ложатся на плоский живот, и я чувствую, что там ничего нет: ни фейерверков, ни бабочек, ни цветущего сада. Там пустота, которая находится и в моей душе. Я думаю о том, что мне нужно переодеться, потому что сегодня Рождество. Но я не могу надеть платье, сделать причёску или нанести макияж, как Бетти. Я просто надеваю белый свитер с оленями, снежинками и с красными узорами. Ещё натягиваю чёрные джинсы и сажусь на кровать. — Вот и наступило второе Рождество без тебя. По щекам скатываются несколько дорожек слёз, и я сразу же вытираю их рукавом. Мне нужно прийти в себя, это необходимо для сегодняшнего праздника. Рождество — это волшебный день, но я не чувствую чуда, которое ощущают практически все. Подпрыгиваю, когда в комнату стучатся, через несколько секунд заходит папа. Сегодня он в красивой нежно-голубой рубашке и в классических брюках, его волосы причёсаны и глаза блестят, как будто он рад меня видеть. Наверное, это так. — Решил вручить тебе подарок. Потом будет много зевак, а я считаю, что это очень личное. Папа садится рядом со мной и протягивает мне синий футляр, я наблюдаю за тем, как его тело напрягается, когда я беру подарок. Наверное, это украшение, которое стоит достаточно дорого. Когда я открываю футляр, то меня практически разбивает то, что лежит внутри: серебряный браслет со знаком бесконечности. В одной петельке вписана буква я, в другой — малыш. Абсолютная бесконечность между мной и моим ребёнком, которого я никогда не увижу. Я обнимаю отца и практически разрываюсь на части, потому что этот браслет значит для меня больше, чем для любого другого человека. Он помогает мне застегнуть его, и я смотрю на папу несколько минут. — Я очень любила его. Папа сжимает мою руку, и я смотрю в его глаза. — Мы тоже его любили, Али. Я знаю, что они и думать не могли о моей беременности, но они относятся с уважением к тому, что я потеряла своего малыша. Они не кричали на меня со словами, что нельзя заводить детей в семнадцать лет, потому что я и так это знала. Я знала, что нельзя было доверять Гарри, но это произошло. Ничего не могу с собой поделать. Любовь действительно ослепляет, но можно ли назвать это любовью? — Пойдём, уже все собрались. Я киваю несколько раз, поднимаясь. Папа берёт меня за руку, и мы покидаем мою комнату, в которой я не могу нормально находиться. Когда мы спускаемся на первый этаж, то все смотрят на меня. За столом сидят больше пятнадцати человек, и все они знают, что со мной произошло. Потому что, когда я потеряла ребёнка, мама позвонила каждому. Не знаю, зачем она это сделала, наверное, она искала поддержки. Я приветствую всех, когда сажусь напротив мамы и папы. И начинается то, что называется семейным ужином: ведётся обсуждение уходящего года, кто-то рассказывает о своих удачах, слышу, как кто-то громко смеётся, кто-то проводит случайно вилкой по тарелке, кто-то уходит на несколько минут, чтобы поздравить остальных родственников. Я смотрю на свой браслет, который становится огромным символом в моей жизни. Мне становится больно, когда я слышу детский смех, поэтому поднимаюсь и выхожу на веранду, где свежо и прохладно. Сажусь на летние качели, смахивая несколько снежинок, и прижимаю ноги к груди. Лёгкий ветер играет с моими длинными волосами, но я не против. Дрожь пробивается через всё моё тело, но я буду сидеть здесь, пока мне не станет лучше. Становится холодно просто так сидеть и смотреть на то, как на домах огоньки меняют цвет. Поэтому я достаю телефон и захожу в «AOL», сразу выскакивает множество рекламы, но обычно я даже не смотрю на неё. Но почему-то моё внимание привлекает реклама, которая просто ударяет в самое сердце. «Телефон Доверия». Я сразу же вспоминаю время, когда мне было тринадцать, и я звонила туда, рассказывая, что у меня проблемы. Но проблемы были такими смешными. Сейчас же я улыбнулась от мысли, что могу позвонить кому-то и рассказать о том, что скучаю по умершему ребёнку. — Это будет анонимно, — тихо произношу я, потому что мой голос дрожит от холода. Когда я набираю номер, то преподношу телефон к уху и закусываю губу. Не знаю, что мне сказать, но я сразу понимаю, когда ответили. Мне молчали, потому что я знала, что некоторые люди не хотят, чтобы кто-то разговаривал, они просто выговариваются и всё. Это было нормально, я делала так один раз. Когда я решила, что могу говорить, то сглотнула и выдохнула. — Привет, — голос у меня совсем дрожал, но я ничего не могла с этим поделать. — Привет, меня зовут Джастин, — я услышала мужской голос, который заставил меня вздрогнуть. — Хочешь сказать, как тебя зовут? Я подумала об этом, нет смысла скрывать своё имя, потому что я не президент и не голливудская звезда. — Меня зовут Алисия. Я услышала, как он улыбнулся, и это произвело на меня какое-то впечатление. — У тебя прекрасное имя, Алисия, — надеюсь, он сказал это не потому, что боится моей смерти. — Как чувствуешь себя? Вот мы и дошли до момента, ради чего я и звонила. — Сейчас Рождество, — решила напомнить я, — но я чувствую себя отвратительно. Дома множество детей, а мне больно из-за этого. Два года назад я потеряла ребёнка, с того дня я практически не живу. Каждый день, когда я просыпаюсь, то проклинаю всё на свете, потому что мой малыш не сможет увидеть ничего. Ему было две недели, он ещё не успел сформироваться, но я так любила его. И я скучаю по дням, когда просто лежала, гладила живот и улыбалась. Я скучаю по своему малышу, который не успел родиться, как его не стало. Ветер заставляет меня поёжиться, поэтому я прижимаю ноги к груди покрепче. По щекам скатываются слёзы, но я не буду в этот раз вытирать их, потому что не хочу верить в то, что это всё реальность. — Ты знаешь, что твой малыш находится рядом с тобой. Представь просто, что ему больно видеть тебя, когда ты плачешь. И перестань сидеть на улице, зайди в дом, пожалуйста. Я хочу, чтобы ты улыбалась сегодня, потому что ты заслуживаешь это, Алисия. Пожалуйста, зайди в помещение, — он ждёт, пока я сделаю это, поэтому захожу в дом и сажусь на диван, здесь лучше, — вот так. Ты очень сильная, потому что я знаю, каково пережить это. Когда моя мама была беременна во второй раз, то у неё случился выкидыш. Ей было сложно, но поддержка семьи вернула её к жизни. Скажи, у тебя семья, которая готова прийти на помощь в любую минуту? То, что он говорил, было слишком искренне и тепло, моя душа начинала медленно открываться какому-то порыву тепла. Я слышала детский смех на первом этаже, но мне не было больно, мне было приятно от того, что они смеялись. — Они рядом всегда. — Это очень хорошо. У тебя есть возлюбленный или муж? Я вспоминаю о Гарри, который уехал учиться в Вашингтон и закусываю губу. Мне не больно от того, что его нет, потому что самая эмоциональная потеря — это потеря моего малыша. — Нет. Я слышу, как кто-то поднимается по лестнице, и оборачиваюсь, это Бетти, она заходит в комнату и закрывает дверь. Возвращаюсь в прежнее положение и слышу голос, который меня успокаивает. — Ты невероятно сильная, думала об этом когда-нибудь? Я наклоняю голову, слегка улыбаясь. — Это не так. По ночам мне снится, как я теряю его, и я часто плачу. После школы я никуда не поступила, потому что не могла сосредоточиться на чём-то. Это сложно. — Но ты справляешься — это главное. Алисия, сделай это ради ребёнка, пожалуйста. Вернись к праздничному столу и просто почувствуй себя в своей тарелке. Я должна сделать это, потому что эти слова я говорю себе каждый день. Теперь, когда я слышу их от кого-то ещё, то просто обязана быть нормальной. Сегодня. — Хорошо, можно мне будет позвонить завтра? — Конечно, если ответит кто-то другой, то скажи, что хочешь поговорить с Джастином. — Да, хорошо. Спасибо, что выслушал, — тихо поблагодарила я, услышав улыбку в его голосе. — Пожалуйста, Алисия. Я отключилась, когда услышала, как Бетти покидает комнату и подходит ко мне. Разговор сделал меня лучше, теперь я смогу спуститься и поесть. Может быть. — Пойдём? — зовёт меня Бетти, протягивая руку. Я смотрю на неё и вспоминаю слова Джастина. И соглашаюсь. Потому что хочу, чтобы мой ребёнок был спокоен. Может, мне не будет лучше на сто процентов, но я чувствую себя нормально. И я могу вернуться к столу, могу улыбнуться маме и папе. Я просто буду кем-то, кем была в прошлом. Моё сердце болит, но я чувствую, как на него наложили повязку. И я понимаю, что несколько часов смогу нормально улыбаться. Спасибо за поддержку, Джастин.