Ignoti nulla cupido

Нил застрелился. Эта короткая, но не объемлемая мысль не могла уложиться в голову Чарли, как и его друзьям. Души их общества не стало. Дурак он, эдакий, романтик. Проиграл войну против отца и сдался. Ведь за мечту нужно бороться, защищать свой мир. Разве нет? В какой-то момент Далтону стало невыносимо находиться в компании таких же потерянных товарищей. Их лица, как зеркала, отражали у друг друга потерянность и боль, порождая замкнутость. Ему нужно побыть одному. Восстановиться. Занятия отменили, и он с чистой совестью направился бродить по школе. По тюрьме. По заводу, где производят «сэров» в блестящей обертке с пустотой внутри. Вдруг дверцу школьной клетки взломал новый преподаватель английского и литературы, Джон Китиннг. Оказалось, достаточно преобразовать мир в своем сознании, сохраняя его неизменным. Просто изменить точку взгляда. И carpe diem. Он изменил, только не заметил, как преобразовалось в нем то, что по меркам нормального общества недопустимо. Предосудительно. Процесс был уже запущен, и свернуть с пути мертвецов не представлялось возможным и желанным. Его мир принял в себя новый оттенок. Голубой. Внешне ничего не изменилось. Чарли все так же и изображал из себя знатока женских сердец, и вопреки правилам школы хранил изображения нагих женщин у себя под матрасом. Нет. Он не игнорировал свою болезнь, под названием Китиннг. Было бы проще, но это противоречило впитанному им учению: « Ловите мгновение» и « Срывайте бутоны роз в юности». Парень всячески старался выделиться и тем самым привлечь его внимание. Видел ли его преподаватель, что скрывалось за всем этим, он не знал. Разумом он понимал — шансов нет. Но сердце и душа, как в каком-то сентиментальном женском романе, отказывалась это принимать. И он, словно канатоходец, скользил меж двух этих крайностей, ни в силах упасть в ту или иную сторону. Чарли не заметил, как ноги привели его к классу Литературы. К оплоту истины, вернее, вечной попытки ее поиска. Настороженно оглянувшись по коридору, он не увидел ни души и уже более свободно и тихо приблизился к стеклу в двери. Кабинет не пустовал. Китиннг ходил между рядами парт, потерянно глядя на них. Весь его образ выражал надломленность: ссутулившиеся плечи, опущенная голова и лицо искаженное мукой. Сейчас он не казался все знающим Капитаном, скорей на таким же потерявшемся человеком, как и Чарли. Наверно, именно это подтолкнуло его зайти в класс в тот момент, когда Китиннг застыл перед партой Нила с книгой в руках. Преподаватель поднял голову на звук открывшейся двери. В его глазах Чарли разглядел не пролитые слезы. Неправильно! Как же это неправильно! Он вдруг ощутил четкое желание воскресить несвоевременно почившего друга и выбить всю дурь. Основательно, до взбитых костяшек. Видимо что-то поняв по его лицу, Китиннг попытался спрятать свои эмоции за маской философской грусти. — Не грусти и не печаль бровей, — В этой жизни умирать не ново, Но и жить, конечно, не новей. Сергей Есенин. — Как усыпить в груди былого угрызенья? Они копошатся, и вьются, и ползут, — Так черви точат труп, не зная сожаленья, Так гусеницы дуб грызут! *- последние слова Чарли выкрикивает и чувствует, как предательская влага катится по его щеке. Его трясет. Все, что он пытался похоронить в глубине души, ощутилось с новой силой. Это крик бессилия. Будто то передался от взгляда к взгляду. Обмен. Чарли оказывается прижат к теплой груди, крепкие руки, обнимая, дарят опору. Не сдерживая себя, он лынет к ней, как утопающий. — Стоит ли этого костный мозг? Нужен ли он? — бормочет парень в рубашку. — Не знаю… Порой я завидую рабам. Они всё знают заранее. У них твёрдые убеждения. Наверное, потому что у них нет выбора. А рыцарь Рыцарь всегда на распутье дорог.** Чарли сжал его еще сильнее. Голова Китиннга уткнулась в его плечо, и он ощутил влагу на своей одежде, пропитавшуюся через ткань. Нуванда ели ощутимо вздрогнул от звука упавшей книги. Он повернул голову, и взгляд его зацепился за строчки на открывшейся странице: «Потупив взор, но воспаряя мыслью, я брел и брел… И по тропе времен металась жизнь моя, желавшая желаний. Пылила серая дорога, но однажды увидел я цветущий луг и розу, наполненную жизнью, и мерцанием, и болью.»***