Идеальный баланс

      Он уставился на нож, зажатый в своих руках, — тусклое лезвие и рукоятка — настоящее произведение искусства, покрытое пятнами крови.       Он поднял взгляд с окровавленного ножа и посмотрел на чудной узор на полу, ведущий к нему, прижавшемуся к стене. Он должен был сосредоточиться на своем дыхании, убедиться, что не забывает делать вдохи и выдохи. Он должен продолжать думать о всё тех же четырех словах опять и опять. Его внимание снова было обращено к ножу в руке.       На лезвии были выгравированы инициалы. Он нежно провел пальцем по надписи, чувствуя, как мысли приходят в порядок. Этот нож был с ним на протяжении четырех лет. Четырех лет страданий, ожиданий, надежды и непонимания. Он никогда не думал, что у него появится возможность использовать этот нож именно таким способом.       Он отвел взгляд и снова уставился на кровавые следы на полу. В этот раз глаза проследили немного дальше — они терялись в темном коридоре, пусть он не мог далеко видеть в темноте, но знал, что они ведут вниз по лестнице. Взгляд снова переместился на нож в руке.       Он все еще помнил первый раз, когда взял клинок в свою руку. Баланс был совершенным, словно нож был сделан для него, специально для него. В некотором смысле так оно и было.       Он закрыл глаза и, пытаясь все еще сосредоточиться на словах в своей голове, оперся о стену, нож в его ладони не сдвинулся ни на дюйм. По памяти он проследил за кровавыми пятнами — вниз по лестнице, затем прямо по коридору, а потом — в ту комнату, где все началось. Он ненавидел ту комнату, он ненавидел этот дом. Все, что было здесь хорошего — только его нож.       Его глаза широко распахнулись, и он снова пошел мысленно по следу. Через кровь перед собой, вниз по ступенькам, в комнату, и в этот раз — в постель. Смятые простыни валялись под кроватью, вся комната — в перьях, цвета менялись от болезненно-белого до светло-розового и даже кроваво-красного. Он никогда бы и не подумал, что кровь может складываться в такие чуднЫе картинки.       Нож в руке. Он должен был сконцентрироваться на ноже в своей руке и правильном дыхании. В себя и наружу. В себя и наружу. «Ты должен быть уверен, что знаешь, как им пользоваться, возможно, наступит момент, когда тебе придется им воспользоваться. Ты сможешь это сделать?» Он все еще мог слышать голос, говорящий с ним, задающий ему самый важный вопрос в его жизни.       Он медленно закрыл глаза — он так устал. Но хватка на рукоятке не ослабла. Кровать… кровать была вся в крови, в высохшей сперме. Но только ли в этом? Он не мог вспомнить. Не выпускать из рук нож. Это было важнее, чем дыхание.       «Если будешь держать нож так, то сам себя и прирежешь». Рука, сжимавшая его руку, была теплая, была реальная, обнадеживала. Но надежды больше не было — она не Феникс, она умерла, так и не воскреснув.       Глаза двигались под сомкнутыми веками. Пол… На полу что-то лежало… кольцо. Он даже не помнил, как снимал его. Он никогда его не снимал. Нож, ему нужно было думать о ноже.       — Зачем ты мне помогаешь? — он не поднял голову, а спросил шепотом. Нож дернулся в руке, плотно прижатой к груди. Его вопрос навсегда останется без ответа. Он и не ждал ответа, разговаривая с тем, кого не было рядом.       Назад к настоящему или что? Он не был больше ни в чем уверен. Граница между прошлым и настоящим для него давно померкла. Костяшки на рукоятке побелели. Кровообращение было слабым в его ладони, в его руке, в его теле — ему было все равно. Взгляд опять устремился вниз по лестнице, туда… в то место. Крепко держи нож, не отпускай.       Брызги крови от ножа, от его ножа, разукрасили пол, небольшие лужицы смешались с кровавыми следами, словно кто-то скользил или танцевал по орошенному кровью полу. Кровавые следы снова вывели его в коридор, и он увидел кровавые отпечатки ладоней на стене. След снова привел его к тому, что было перед его глазами. Не смотри.       Лезвие тускло блистало на свету, ему нужно его почистить, ему нужно заботиться о клинке, никогда не оставлять грязным, не давать ему потускнеть. Ему нужно почистить его, нужно. Но он не мог двигаться — только не тогда, когда перед ним было это.       Медленный вдох и медленный выдох, только так. Хватит уже думать о медном привкусе на своем языке каждый раз, делая выдох через рот. Нужно очистить лезвие. Он натянул футболку, выискивая место, что не было испачкано кровью, и начал вытирать нож. Пятна оттирались, нож начал снова блестеть — он делал все правильно.       Не поднимать взгляд наверх, смотреть вниз, сконцентрироваться на чистке ножа. Он тихо застонал и, проиграв силе воли, поднял взгляд. Там, куда он посмотрел, он увидел то, что увидел, и начал кричать.       Безжизненные глаза смотрели на него, и куда бы он ни передвигался, они продолжали за ним следить, продолжали винить его, осуждать, трахать его одним только взглядом, как сейчас. Ему нужно было перестать смотреть, продолжать концентрироваться на ноже, но он не мог. Крики продолжали вырываться из его горла, заглушая тишину, окружающую его. Нужно это было прекратить. Он должен заставить себя прекратить кричать.       Он не мог остановиться, не имел ни малейшего представления о том, как остановить звуки, вырывающиеся изнутри, а продолжал делать то, что и делал все последние пять минут — он продолжал кричать, прижимая нож к своей груди, словно тот был его спасательным кругом.       Кто-то появился в поле зрения, и это заставило его перестать кричать. Но теперь он начал скулить. Возможно ли, возможно ли, что это все ему снится — просто бесконечный кошмар? Он попытался двинуться, держа нож так, как был научен много лет назад. Но воспользоваться снова им он бы не смог. Он дрожал, нет, его по-настоящему трясло, все его тело ходило ходуном. Когда у него отбирали нож, он не мог даже бороться. Потом обрушилась тьма, и он притих.       С ним кто-то говорил, гладил по волосам, и он почувствовал себя в безопасности, но не был полностью уверен в этом. Он не хотел открывать глаза: вдруг это только сон? Он нахмурился. Этот голос… был тем самым голосом, который всегда за ним присматривал, который подарил ему этот нож. Он медленно открыл глаза и в этот раз не закричал.       — Я так переживал, — сказал голос, и взгляд зеленых глаз, смотрящих на него, был переполнен эмоциями.       Он кивнул, не зная, что ответить. Он не был уверен, мог ли вообще разговаривать. Больше трех лет прошло с того момента, когда он последний раз что-то говорил. Нет, подождите, не так, он говорил. После… после того, что произошло в той комнате. Разве он не позвонил кому-то, разве он не сказал что-то? Он не помнил.       — Спать, — он посмотрел в зеленые глаза, услышал голос и опять задремал. Но потом его глаза широко распахнулись, и он огляделся по сторонам.       Зеленые глаза, должно быть, знали, что он искал, — вложили в его руку — его нож, и в этот раз он закрыл глаза и не просыпался очень долгое время.       Когда он проснулся, зеленые глаза были с ним на кровати. Он нахмурился. Почему он не мог вспомнить, как зовут владельца зеленых глаз? Это же так важно, он знал это и тихо хлюпнул носом. Хватка на ноже стала жестче — он начал паниковать.       — Ш-ш-ш, все хорошо. С тобой все хорошо. Док сказал, что у тебя посттравматический синдром, тебе нужно время, чтобы прийти в себя, — улыбнулись зеленые глаза, и ему перестало быть страшно.       — Кто? — все, что он мог спросить. Так странно было говорить вслух.       — Я Дженсен. Спи, Джаред, поговорим позже, — улыбнулись зеленые глаза.       «Дженсен», подходит ему, мужчине с зелеными глазами.       Когда он проснулся в третий раз, ему уже было понятно, что вокруг него происходит. Зеленые глаза, нет, Дженсен, был все еще там и улыбался ему.       — Я тебя помню.       Дженсен кивнул.       — Ты любил меня.       — Я до сих пор люблю тебя.       — Ты не забыл меня.       — Никогда бы не смог. Ты мой муж, Джаред. Я бы никогда не смог тебя забыть.       — Он мертв?       — Ты это сделал, — кивнул Дженсен.       — Моим ножом, — он посмотрел на руки, в которых все еще сжимал клинок.       — Твоим ножом.       — Это последний подарок, который ты мне сделал до того, до того… — он перешел на шепот.       — Ш-ш-ш. Все хорошо. У тебя получается. Ты прав — это подарок на твой день рождения, который ты получил от меня до того, как он похитил тебя больше четырех лет назад. До сих пор не могу понять, почему он у тебя его не отобрал, но… — Дженсен с трудом сглотнул.       — Он сказал, что ничего им не смогу сделать. Я слишком слабый, — Джаред опустил голову.       — Нет. Ты не слабый. Ты сделал это. Ты убил его и позвонил мне, — Дженсен наклонился и обнял своего мужа.       — Я позвонил тебе.       Дженсен кивнул, а затем вытащил нож из рук Джареда:       — Что скажешь, если мы это пока уберем? Он тебе больше не нужен, так ведь?       Джаред кивнул головой. Может, нож и спас его, но его жизнь принадлежала мужчине рядом. Ему больше не нужно было пытаться вспомнить, как дышать или как правильно держать нож. Его спасли. Его любили.