о придурках и первой влюбленности

Куроо Тсукишиме откровенно не нравится. Причёска – дурацкая, улыбка – дурацкая; а когда рот раскрывает, то и вовсе ладонью себе лоб прошибить хочется. Что в нём находят девчонки – загадка глобальная. Возможно, они слепо ведутся на его брутальность, сто восемьдесят с лишним в росте и образ плохого парня; возможно, они ни разу не вступали с отбитым Куроо в диалог (в таком случае Тсукишима им даже немного завидует; будь его воля – он предпочёл бы вообще не знать, что существует на свете некий Куроо Тетсуро, играющий капитаном в сборной по волейболу, со словарным запасом пятиклассника и чувством юмора ни годом выше.) Но Тсукишиме, как и всегда, не фартит и Куроо он знает. Причём даже лучше, чем того хотелось бы. Поначалу всё держится на отметке «приемлемо» и капитан Некомы вмешивается в жизнь блондина в тренировочном лагере только со своими загребущими ручищами, умело блокируя его пассы. Тсукишиме неприятно. Тсукишиму бесит, и он крепче сжимает челюсти, когда: – Эй, четырёхглазый, ты мяч вообще видишь? Он видит. И потом искренне радуется, когда всё это дерьмо заканчивается. А спустя два месяца наступает новое, и Даичи говорит, что капитан Некомы предложил помочь Тсукишиме с блоками, с ненужной вереницей слов о том, что, мол, у него там есть потенциал и тому подобное. Ну и бредни. Блондин кривится, хочет сказать что-то грубое, но, блин, разве такие взгляды вообще законны? Даичи смотрит так, что всё своё недовольство приходится сглатывать, а в ответ – лишь сухой кивок. Противно от себя до омерзения. От ситуации и вовсе тошно. Ямагучи говорит, что это всё пустяки и, мне кажется, что ваше... эм, взаимодействие только улучшит твои навыки. Навыки – быть может, а вот нервную систему он ему к херам раздробит – это точно. – Ты сетку вообще видишь? – Из какой жопы у тебя руки растут? – Если ты спецом косячишь, чтобы провести побольше времени со мной, то это, конечно, мне льстит… Мяч с шумом ударяется и медленно перекатывается по полу у Куроо за спиной. Он замолкает, сглатывает, немного оробело смотря на Тсукишиму. У того в данный момент раздражение граничит с самодовольством и, кажется, что даже очки в тусклом свете поблескивают как-то иначе. Куроо ухмыляется. – А повторить сможешь? \\\\ В своей жизни личную зону комфорта Тсукишима держит на первом месте в своём топ-списке. И, в общем-то, на то она личная, чтобы всякие мудаки в неё не встревали, но. Конец марта и уже не так холодно; ветер гоняет по земле пыль, солнце понуро выглядывает из под облаков, а он сидит на одной из скамеек в нескольких метрах от стадиона. Взгляд отстраненный куда-то вдаль; в голове пусто, а в наушниках твенти ван пайлотс поют о тщетных мечтах и будничном стрессе. Очки сползают с переносицы, наушники тоже, а сбоку пристраивается чья-то наглая туша, локтём пихая под рёбра. – Ну и дерьмо ты слушаешь. Куроо смотрит на Тсукишиму через стёкла очков с натянутыми наушниками и улыбается, когда видит, как шевелятся губы блондина – говорит наверняка что-то колкое говорит. Тсукишима вздыхает и отворачивается, снова смотрит куда-то перед собой. Уже начинает вечереть, и даже воздух становится более холодным – он ежится и замечает боковым зрением движение. Куроо притягивает к себе телефон и старательно там что-то набирает. – Уже два лайка, – он показывает экран мобильного – там сам Куроо с улыбкой показывает пис, а позади него блондин вдумчиво смотрит в сторону. – Пишут, что мне очки больше, чем тебе идут. Вон, у Бокуто вообще сейчас сердце выскочит. Тсукишима смотрит на него, как на полоумного, и в телефоне находит что-то из джей-рока, очень шумное и с быстрым темпом. Пальцем давит на клавишу громкости, прибавляя на максимум. Куроо подскакивает в панике стаскивая наушники. Тсукишима ему, наверное, впервые искренне улыбается (хоть и немного злорадно, но всё же). \\\ Уже поздно и на улице довольно-таки морозно. Тсукишима стискивает в пальцах рукава свитера и чуть ли носом не закапывается в свободный длинный воротник. Свет с фонарных столбов тёплыми лучами спадает вниз. Куроо говорит, эй, ботаник, ты всегда свою принцессу до дома провожаешь? У Некомы соревнования недалеко отсюда и, честно говоря, Тсукишима не сильно удивляется его присутствию здесь. Блондин смотрит на то, как за Ямагучи хлопает дверь, и закатывает от раздражения глаза, натягивая наушники. Куроо наушники забирает, по роже получает (потому что, блин, задолбал уже) и даже перекидывается с блондином парой-тройкой колких фраз, а за тем, боже, ну и истеричка, уводит Тсукишиму на ториноити*. Неоновые вывески, многоликость их цветов: рубиновый, зелёный, жёлтый, ярко-сапфировый. Где-то даже проходит что-то на подобие фестиваля и конфетти валится дождевыми каплями вниз; разноцветные хлопья кружатся в воздухе витиеватыми узорами и медленно оседают кто куда: на землю, на макушки прохожих. Громко играет какая-то весёлая, мелодичная музыка. Так волшебно. Так красиво. В воздухе витает запах пареного риса, чего-то печёного и пряного. Тсукишима непроизвольно сглатывает, потому что за сегодняшний день успел только позавтракать и послушно плетется следом – на полпути Куроо расцепляет руки, когда понимает, что от него сбегать никто никуда не планирует (но наушники на всякий случай оставляет висеть у себя на шее). Куроо сгребает с прилавка нелепую игрушку какого-то стрёмного хмурого бобра, уплачивает за него шестьдесят иен, и протягивает его Тсукишиме. У того в стеклах очков поблескивают огни. – На тебя похож, – говорит. Блондин хмурится. Фетровое животное с длинными кривыми зубами смотрит на него с пренебрежением из-под сдвинутых пушистых бровей. – Рожи одинаково недовольные – смеётся Куроо и получает подзатыльник, но ржать не перестаёт. Тсукишима хмурится ещё сильнее – брюнет замолкает, даже серьезным становится, и ладонь к его голове протягивает. – Что ты… Тугудум – кажется, сердце пропускает удар. Воздух вдруг становится тяжёлым, вязким, с трудом вбираемым в лёгкие. Куроо касается светлых прядей пальцами и вытаскивает спутавшийся в них серпантин. И он готов поспорить, что только что увидел, как парень-улыбка-для-слабаков на мгновение смутился. Вон, даже кончики ушей розовые. И Куроо улыбается по привычному нагло. И Тсукишима в который раз проёбывается. Просто, ему вся эта происходящая сейчас муть, кажется, нравится. Куроо отводит его в одну из забегаловок и покупает на двоих онигири с лососем и тунцом. Тсукишима ему бесконечно благодарен, но бобер все ещё сидит у него на коленях, а значит, что со своей благодарностью можно и повременить – облезнет, ничего с этой наглой мордой не станется. И поэтому, когда Куроо просит у Тсукишимы номер – ему, конечно же, отказывают. – Если послезавтра выиграете – я тебе сам напишу. А потом с безразличием прячет бумажку с номером себе в карман куртки. Они жмут руки и расходятся. \\\ Дома взволнованная мать интересуется, почему он так поздно задержался и Тсукишима не врет – говорит, как есть, что ходил на ториноити* и игрушку суёт себе под куртку (слишком палевно, потому что брат всё замечает и, кто-то завёл себе девушку?). Сплюнь, говорит Тсукишима, но в контакты Куроо всё-таки добавляет.