Persephone

      Кисточка выскользнула из расслабленной руки и, сделав кульбит в воздухе, упала на пол, застеленный белой холщевкой. Капли окрасили синие джинсы, но мужчина даже не заметил этого. Он смотрел на картину - одну из тех, что нарисовал за последние десять лет. Атмосфера вокруг была угнетающей: чёрные стены студии измазаны разными оттенками красного, глубокого синего и белого. Этими цветами чаще всего и пользовался художник, чтобы передать все, что было внутри. Тут и там висели и лежали тюбики краски, кисти и холсты. Практически на каждом была изображена одна и та же женщина. Она была красива: чёрные смоляные пряди длинных волос, спадающие до самых лодыжек, бледная, слишком бледная, будто бы мертвая, кожа, яркие алые губы и карие внимательные глаза. Она была прекрасна. Мужчина провёл пальцами по свежим мазкам краски, размазывая красные губы на тонких чертах любимого лица. - Персефона, - скупая слеза могла бы побежать по бледной щеке, если бы он умел плакать. Но слёз не было. Была боль, застывшая в чёрных, лишенных всякой жизни, глаз. Аид, хозяин самой преисподней, господин демонов и бесов, тот, в чьих руках были сотни тысяч мертвых душ, сам, словно мертвая, потерянная душа, бродил среди мира смертных. Он проклинал себя и презирал женщину, что бросила его. Позволила его братьям, его врагам, его палачам, сделать так больно. Он был Богом, был самой Смертью, но даже это не помогло ему приструнить строптивую женщину. Он хотел найти её. Найти и наказать. Показать ей, им всем, что бывает, когда не считаешься с Богом подземного мира. Швырнув так и не дорисованную картину в стену, оставив на ней ещё несколько мазков, он вышел из мастерской. Дом, который являлся временным пристанищем для Аида, находился в Нью-Йорке. За десять лет поисков он смог выяснить, что именно сюда Боги сослали её. Афродита была красива, но недостаточно сильна и надёжна. Стоило просто пригрозить уничтожить то, что она создавала веками, и юркий, кокетливый язычок развязался, выдав все известное. Но даже этого было мало. Он искал, да что там, свою госпожу искал весь подземный мир. ***       За первым, ослепляющим и сводящим с ума, гневом последовала апатия. Осознание, что любви, которой он одаривал женщину годами, оказалось недостаточно. Ответа на чувства так и не последовало. Сердце, бьющееся ради неё, было отвергнуто. Он был Богом, которого все боялись, сторонились, но за этим - мужчиной, которого никто не любил, не принимал. Веками Аид пытался унять пыл Персефоны, доказать ей свою искренность, любовь. Уступал: отпускал из подземного мира, чтобы унять тоску по солнцу и матери. И, когда ему показалось, что ответ, ожидаемый веками, последовал, Персефона, эта своевольная и безжалостная к нему женщина, наконец полюбила его, мрачного и жёсткого, как Аид получил нож в спину. ***       Вслед за апатией пришла решимость.

Он вернёт её.

Вернёт и снова заставит быть своей. На этот раз он посеет в её груди семена, которые никто, даже сам Зевс, не сможет вырвать. Пустит корни так глубоко, что Персефона не сможет противостоять его любви. И на этот раз не отпустит, ни на час не отпустит из подземного мира. Поэтому он и расположился в этом городе смертных, почти не появляясь в нижнем мире. Все его существование вдруг замкнулось вокруг отсутствия Персефоны. Он не вспоминал о ней, так как не мог забыть даже на минуту. Его богиня, возвращаясь домой, ступающая по преисподней, словно по цветочному полю, грациозна и нежна. Аид прикрывал глаза, воспроизводя в голове эти моменты, мечтая, что она снова так же легко и грациозно ступит на берега Амсанкта*. ***       Мужчина в строгом чёрном костюме, заложив руки в карманы брюк, стоял посреди огромной полупустой залы. Рядом суетилась женщина потрясающей красоты. Её белые волосы, кудрями спадающие на лицо, оттеняли голубые глаза, и он на секунду, снова, загляделся в поисках знакомых черт, но так ничего и не найдя, перевёл взгляд на одну из четырёх стен, обвешанных картинами. - Мистер Грейвз, - Куинни Голдштейн, искусствовед и организатор его выставки, кокетливо улыбнулась, снова привлекая к себе внимание. - Я же просил, без официоза, - он усмехнулся, снова переводя взгляд на картину. Люди так любили фамильярничать по отношению друг к другу. Он, сын Кроноса и Реи, олимпийский Бог, назывался просто Аидом, и не считал нужным делить свою славу с семейным именем. - Простите, Персиваль, - блондинка улыбнулась, продолжив щебетать. Уже завтра должно было быть открытие его очередной выставки. Эти смертные, считающие это модным течением, показывающим статус и положение в обществе, слетались на них как мухи, но все это было не для них, не для славы. Все для неё, для Персефоны. Он даже имя выбрал созвучное ей. Персиваль Грейвз. Персефона должна была. Узнать. Прийти. Вернуться. Это была уже десятая выставка за те семь лет, что он в этом городе. Аид уже даже не был уверен в том, здесь ли она, но ничего другого не оставалось. Подумать только. В этих случаях смертные призывают помощь богов. Им есть на кого положиться. А на кого же положиться может божество? На этих предателей, что зовут себя его сёстрами и братьями? Или на их отродья, что зовут себя богами, но на деле лишь жалкие нимфы, не больше. Харон*, что доставлял его в мир живых, выглядел все более подавленным, когда возвращался за своим господином, ожидая увидеть и госпожу, но одинокий силуэт убивал надежду, и старец будто увядал, хотя и жил в смерти. В Аиде. Цербер, словно обычный щенок, виляя хвостом, ждал возвращения Персефоны. Все подземное царство ждёт. И во главе его Аид. ***       Из десяти картин, что представляла выставка, в пяти была увековечена Персефона. Её точёные скулы, пухлые губы, тонкие руки с длинными пальцами, худые длинные ноги в золочёных сандалиях. Все, что любил в ней Аид. Всю её. Остальные полотна несли в себе её душу. То, что любила Персефона. Солнце, цветочные луга, пышные облака. В противовес всему этому представлены были катакомбы подземного мира. Аид знал, что это так. Она была царицей, она правила Тартаром, Стиксом, Аидом. Последняя картина кочевала с выставки на выставку. Это было единственное полотно, ради которого все и было устроено. В нем была мольба Аида, его зов. Большие сочные зерна граната. Аид зачаровал её. Гранат был тем, что повязало Персефону с ним. Теперь тот же гранат должен был вернуть ему жену. ***       Не смотря на надежду, на ожидание, никто не уделял картине должного внимания. Все проходили мимо, считая обычным мещанством. Глупцы. Особо заинтересованные критики косились исподлобья, будто что-то решая для себя, но все это было не то. Не она. Из раза в раз Аид терпел поражение. И эта выставка была одной из многих. Люди приходили, делали умные лица, говорили какие-то слова, которые никогда даже близко не стояли к его состоянию, его музе. Аид злился, разочаровывался, карал, но все это было бессмысленно. Без Персефоны даже это было бессмысленно. Персиваль Грейвз стал довольно популярной личностью в городе. Он посещал светские вечера, выставки и презентации смертных, гулял по улицам, ел в ресторанах. За семь лет он познакомился с огромным количеством живых людей, хотя до этого за все века не мог похвастать и одним знакомым смертным. Его интересовали души. В живых душах не было нужной ему силы. Но зато среди них была его жена, и Аид мог выдержать это. Оркус* имел дерзость шутить о дружбе со смертными, за что поплатился. У Аида не было друзей. ***       Казалось, весь город собрался в день открытия новой выставки известного художника Грейвза. Люди приходили и уходили. Сам Персиваль Грейвз приветствовал их, про себя сравнивая это с приветствием душ в Тартаре, он улыбался своим мыслям, провожал уходящих и неустанно следил за картиной. В конце вечера он лишь разочарованно проводил взглядом тонкого парня, едва ли не мальчишку, который крутился у плодов граната. Снова неудача. Персиваль вернулся в свой дом, желая лишь прекратить все это. Но прекратить не выходило. Стоило плюнуть на это и вернуться в преисподнюю, желая забыть эту неблагодарную, которой место было в одном котле с Брутом и Иудой, как все начиналось по новой. Новый день - новые посетители. И снова ничего, лишь этот болезненно тонкий парень с кудрявыми волосами, обрамляющими впалое бледное лицо. Нахмуренный художник подошёл к нему только на третий день. Тонкий серый костюм на худом теле был контрастом дорогому чёрному. Вместе они выглядели бы крайне нелепо, но Грейвз стоял позади, рассматривая его спину и затылок. - Заинтересовало? - наконец подал он голос. Парень перед ним вздрогнул и повернулся. - Д-да, есть в ней что-то, - уклончиво сказал он, и бровь Персиваля дёрнулась. - Что-то... зовущее? - Кричащее, скорее, - слабо улыбнулся парень, и мужчина протянул ему руку. - Персиваль Грейвз. - Криденс Бербоун, - прикосновение узкой ладони к его широкой руке заставило разряду тока пройтись по позвоночнику. "Это... она?..." Парень покраснел, кажется, поняв, что перед ним автор работы. - Это вы нарисовали, да? - мужчина кивнул, рассматривая его. - Ты... ты приходишь сюда все три дня, Криденс, - парень смущенно улыбнулся. - Мой друг Ньют, он подарил абонемент на выставки в этой галерее. - Любишь искусство? - Да. Я работаю флористом, но иногда рисую сам, но это так, не серьёзно, - Грейвз подмечает, как он дёргает плечом, будто бы не желая заострять на этом внимания. - Я хочу увидеть. - Ч-что? - Твои работы. Я хочу посмотреть, Криденс, - Криденс сглотнул, подумав пару секунд, кивнул. - Прямо сейчас. - О, да, хорошо, - настойчивость Грейвза явно его удивила, но он будто не чувствовал страха. - Я живу в получасе езды отсюда, можем взять такси. - Я на машине. Подхватив парня под локоть, мужчина провёл его к выходу, где на стоянке его ждал припаркованный Порше. - Красивая машина, мистер Грейвз. - Персиваль. Можешь называть меня так. Грейвз на минуту подумал, что светлый и хрупкий Криденс крайне гармонично смотрится в кожаном салоне его хромированной современной колесницы. - Персиваль. Хорошо, - улыбка его была такой красивой, что, прежде чем завести мотор, мужчина позволил себе пару секунд рассматривать её. ***       Криденс жил в студии. Места было много, и оно было практически свободно. Минимум мебели, все в темных цветах. Больше всего Грейвза удивили стены. Они были чёрными, частично обложенными кирпичом. Периметр украшали несколько довольно мрачных картин, вся малочисленная мебель была из чёрной кожи, и Грейвз вдруг понял, почему Криденс так влился в его автомобиль. Он встал напротив картины, разглядывая знакомые виды. Это было поразительно. Криденс тихо подошёл, встав рядом. - Это... - Трон. - Подземного мира..? - Персиваль взирал на воспроизведённый в точности трон Бога подземного царства. Единственным отличием было лишь то, что рядом не стояло ещё одно кованное кресло, это заставило мужчину поджать губы. - Ты это нарисовал? - Да. Не знаю как, просто пришло в голову. - Удивительно. - Вам нравится? - Грейвз посмотрел на него, медленно кивнув. - Да, но довольно мрачно. Ты выглядишь слишком солнечным для того, кому бы могло такое понравиться. - Возможно, но это комфортная для меня атмосфера, насколько бы странным это не казалось. - Комфортная? - Персиваль сдержал улыбку, снова поворачиваясь к картине. Детализация была поразительной. Даже черепа, кажется, и те, каждый был на своем месте. - Так я чувствую себя на своём месте, - на этот раз улыбку сдержать было сложно, да и не хотелось вовсе. Грейвз никогда не любил утро, но утро этого дня больше всех других. Они проговорили всю ночь, а новый день должен был положить конец зачарованности момента. Криденс за это время открыл для него множество своих сторон. Парень не только хорошо выглядел и рисовал, но ещё и кофе делал просто божественный. Грейвз рассказал ему о семи годах, прожитых в Нью-Йорке, о своих картинах, и Криденс признался, что ему очень нравится его постоянная модель. - У неё необычная внешность, а то, что вы рисуете её в хитонах и тогах, только прибавляет какой-то волшебности, что ли. - Божественности, скорее, - усмехнулся мужчина, и парень кивнул. Кажется, это то самое слово. - Это Персефона, - Криденс застыл, смотря на него расширенными глазами. - Персефона..? - Жена Аида. - Я знаю, знаю... ещё кофе, сэр? Последнее, чего хотел бы Грейвз - потерять парня из виду, поэтому вызвался подвезти его на работу. В отличии от студии, где жил парень, его цветочный магазинчик был будто другой вселенной. Светло-розовые стены, белые стеллажи и полки, заставленные разными цветами. Это был словно райский уголок, и Криденс в белой рубашке и обычных синих джинсах, будто бы светился среди них. Грейвз просто не мог себя сдерживать, он зажал парня между собой и стойкой, чтобы наконец жадно поцеловать. - Вечером. Я заеду за тобой вечером. ***       - Вы нашли госпожу, владыка? - Оркус, перманентно обитающий в Нью-Йоркском пентхаусе, чтобы присматривать за своим господином, встретил его у дверей. В его руках была миска с очищенными зёрнами граната и пузатый стакан виски. Грейвз лишь окинул его взглядом, пройдя мимо, и направился в спальню. Ему не нужен был сон, но мягкий матрас на широкой кровати грех было оставлять в одиночестве так надолго, за это можно было угодить прямиком в преисподнюю. Мужчина усмехнулся этой мысли, с его лёгкой руки и за меньшее в ад попадали. - Владыка? - снова повторил Оркус, пройдя за Грейвзом в комнату. - Катись в ад, Оркус. Грейвз наконец задумался о всей ситуации. Парень. Он не мог ошибиться, это точно была она. Он не мог не узнать собственную жену. Да и картина. Он видел, как Криденс смотрел на картину, и его слова о крике. Грейвз действительно кричал. Хитрые порождения титанов. Превратили её в мужчину. Столько лет скитаний, поисков, и вот, наконец-то он почувствовал это. Покалывание на кончиках пальцев, мурашки по спине, и будто те же гранаты расцвели в сердце. Он мог бы в ту же секунду забрать его в подземное царство, так же, как и много столетий назад, украсть, заставить. Но не собирался этого делать. Криденс ничего не помнил о своём прошлом, и Грейвз не хотел напоминать, пока не привяжет к себе так сильно, чтобы не было ни одной возможности снова потерять его. ***       Криденс Бербоун был из тех людей, о которых говорят "маленькая сука - до старости щенок", ему было уже двадцать семь, а с тех пор, как он однажды, десять лет назад, проснулся со странным ощущением острого недостатка - он так и не понял чего - ничего не изменилось. Он был все таким же высоким, угловатым и настолько худым, что порой, увидев себя в зеркало, хотел пойти и съесть слона. Он был близок у тому, чтобы размерять четвёртый десяток, но выглядел все на те же семнадцать. Благо, внешность его устраивала - острые скулы, пухлые губы и большие глаза. Единственное, в тот день, десяток лет назад, он взглянул на себя и подумал, что волосы должны быть длиннее, а брови тоньше. Вслед за изменениями во внешности в расход пошёл гардероб, а позже и квартира. Он жил в доме, доставшемся от родителей, уехавших в кругосветное путешествие неизвестно куда и на сколько. Порой мать прилетала, чтобы встретиться с ним, оставалась на какое-то время, но Криденс был полностью предоставлен себе. Поэтому с тех пор решил, что, раз он живет один, то должен жить так, как хочет сам. Дом остался пустовать в ожидании возвращения хозяев, а сам парень перебрался в студию на Манхеттене. Не смотря на выбор столь пафосного места, Криденс редко посещал светские рауты и разные презентации, которые устраивались чуть ли не ежедневно. Криденс, не желая идти работать в пыльный офис или зазывалой в пафосный ресторан, открыл небольшой магазинчик цветов, недалёко от дома, сам сделал ремонт в студии, хотя и пришлось прибегнуть к помощи, когда захотелось выложить кладки кирпича внутри квартиры. Позже пришло осознание, что в квартире слишком светло, и бледно-розовые диваны и шторы были заменены на кожу и тяжёлые чёрные портьеры, а букеты цветов в вазах, поставленные ранее, заменили кактусы и алоэ в массивных кадках. Когда квартира стала выглядеть так, что Криденс почувствовал себя как дома, в неё переехал чёрный пес, которого парень нашёл на улице. Он определённо кого-то напоминал парню, но тот не мог вспомнить кого и оставил бедолагу себе. Годами апатия и все то же чувство чего-то недостающего мучили парня. Он был одинок в огромном городе. Нет, он подружился с некоторыми клиентами и ребятами из дома, где жил, но все это было не то. Просто приятели. Также Криденса мучили кошмары. В них все было тёмным и пугающим. Его куда-то тащили, заставляли что-то делать, потом был просвет, от которого становилось только хуже, и снова темнота. Это повторялось из раза в раз. Картинка менялась, темноту заменяли красные пейзажи непонятных мест, луга с зеленой травой, какие-то непонятные здания из мрамора. Неизменным было только одно - злые, почти обречённо злые, глаза. Он не видел их обладателя, просто этот жуткий, пусть и не пугающий, взгляд преследовал его. Встретившись взглядом с этими карими глазами, Криденс всегда просыпался. Сначала страх сковывал его, и он просто лежал, тяжело дыша и считая секунды, после заснуть никак не получалось. Со временем он привык, и это стало уже не так пугать. Он все ещё просыпался, но реакция была не такой бурной - организм привык. Несколько раз он даже просыпался не только в поту, но и с мокрыми штанами. Это пугало, поэтому парень обратился к врачу. От помощи психотерапевта отказался, но вот рецепт на успокоительные и снотворные взял. Эти сны помотали, пока однажды он не проснулся в холодном поту, когда приехала мать, и он гостил в их доме. Она просто обняла парня и, гладя по отросшим по плечи волосам, обещала, что кошмары оставят его. После этого так и случилось. На пятый год своего, почти давящего одиночества, Криденс познакомился с Ньютом Скамандером. Это было очень печальное знакомство, которое перешло в крепкую дружбу. Собака Криденса - Гадес*, заболел, поэтому парень обратился к ветеринару. К сожалению, спасти его не удалось, но Ньют очень помог ему справиться с утратой. С тех пор они подружились, и вместе со Скамандером в жизни Криденса появилось ещё много друзей. Особенно он подружился с Куинни Голдштейн. Девушка работала в картинной галерее и увлекалась искусством, так же, как и сам Криденс, поэтому они быстро нашли общий язык. А потом, на его двадцать седьмой день рождения, который Криденс встретил без единой морщинки или седого волоска, Ньют подарил ему абонемент на посещение выставок в Нью-Йоркской галерее. Раньше он пару раз бывал там, предпочитая, скорее, творчество уличных художников, но так, чтобы была возможность посещать все выставки в течении осеннего сезона - это был будто подарок богов, и Криденс не собирался от него отказываться. Первая выставка, на которую он попал, оказалась обычной пустышкой. По крайне мере, по мнению Бербоуна. Ему никогда не нравилась абстракция, поэтому, просто посмотрев картины, он ушёл, не проведя там и получаса. Какой смысл оставаться для того, чтобы посмотреть на художника, который тебе не интересен. Второй раз ему повезло больше. Выставка известного в Нью-Йорке художника Персиваля Грейвза была событием. Обычно билеты были очень дешёвыми, почти что бесплатными, но получить их было практически нереально. Криденс видел несколько его картин - Куинни приносила фото образцов. На них была изображена женщина потрясающей красоты. Криденс, заворожённый, смотрел на каскад длинных кудрей, спадающих по белому шёлку платья, спускающихся к самым щиколоткам, пухлые красные губы и будто живой взгляд. Они все были очарованы. Тина, сестра Куинни, была настоящей фанаткой Грейвза, она хотела, чтобы мужчина взял её в подмастерья, и тот даже согласился встретиться с ней, но девушка рассказала, что он просто посмотрел в её глаза и отказал. Творческие люди очень странные, подумал тогда Криденс. Сам же он, находясь среди настоящих полотен, написанных Персивалем Грейвзом, внимательно осматривал картины. Почти везде была эта удивительная женщина. Криденс с каким-то странным чувством узнавания рассматривал тонкие черты, пока не увидел её. Эта картина была самой большой из всех выставленных. Огромный натюрморт, в центре которого находился гранат. Несколько сочных зёрен лежало на белом покрывале скатерти, пару капель, размазанных по ней, смотрелись до того маняще, что парень не заметил, как простоял перед полотном около часа. Вскоре ему позвонил Ньют, и пришлось уйти. На следующий день он вновь стоял напротив той же картины. Чувства, что она вызывала в Криденсе, он не испытывал ранее, хотя это было чем-то очень знакомым. Он даже подумал о том, что никогда не пробовал гранат. Третий день так же нашел своё завершение в галерее. Криденс снова смотрел на картину, на губах будто осел сок граната, стекая по подбородку вниз. Криденс даже провёл по нему пальцами, чтобы проверить, правда ли это. И в этот момент он услышал голос. Будто бы давно знакомый, чуть ли не родной. В квартире Криденса никогда не было гостей: друзья захаживали редко, не жалуя его тёмный уголок, а уж мужчин, которых он знал меньше часа и подавно не было. Но, почему-то, Криденс, не задумываясь, пустил этого человека в свой дом, он никогда не был излишне пуглив. И мистер Грейвз, Персиваль, вписался в него так, будто это он был хозяином, а Криденс просто пришёл вместе с ним. Персиваль был действительно удивителен. Он был умён и начитан, с ним было интересно говорить, и даже молчать было приятно. Он делал комплименты Криденсу. Так тонко и тактично, но искренне с ним не обращался никто. Персиваль Грейвз был из тех мужчин, которые вряд ли когда-нибудь могли заинтересоваться такими, как Криденс Бербоун, но именно он сделал первый шаг, выбив из лёгких Криденса весь воздух, опалив жаром будто изнутри. Этот поцелуй. Он был настолько знаком, что Криденс ещё долго стоял упираясь в стойку и касаясь своих губ, пока не пришёл покупатель. ***       К вечеру пальцы Криденса были исколоты шипами роз, степлером и ножницами. Кое-где даже случились порезы о бумагу и ленту. Но он настолько был погружён в себя, что почти не замечал этого. Пока его рука не оказалась в руках Персиваля Грейвза, и горячие губы не коснулись костяшек. Криденс почувствовал такой необъяснимый шквал ностальгии, будто переживал эти чувства множество веков подряд, но однажды вдруг лишился этого. Персиваль Грейвз выглядел словно мечта каждой женщины, и Криденс прекрасно понимал каждую из них. Не только внешность. Он был галантен, тактичен и совершенно горяч. Как бы ни было стыдно Криденсу, но слова лучше он не нашёл. Чёртов Персиваль Грейвз был горяч, как Ад. Поэтому Криденс ловил каждый его взгляд, полуулыбку и жест. - Этот твой друг, который подарил тебе абонемент, давно вы знакомы? - О, Ньют, Ньют Скамандер, да, чуть больше пяти лет, он очень помог мне. - Да? И с чем же? - мужчина как-то странно, непонятно смотрел, и Криденс смутился. - Не уверен, что вам захочется слушать об этом, Персиваль. - О, я настаиваю. - Ньют помог мне, когда Гадес заболел, - пробормотал Криденс, и глаза Грейвза смешно округлились. - Гадес - моя собака, - пояснил он. - Тогда он серьёзно заболел, и Ньют был рядом, когда он покинул этот мир. - Ты назвал собаку... Гадес? - Да, а что, - он не успел договорить, потому что мужчина фыркнул и вдруг засмеялся. Так громко и заразительно, что Криденс загляделся. Он уже и позабыл, как тот смеялся. - Прости, это очень печальная история, - Грейвз все ещё смеялся, стирая пальцем подступившие слезы. Персиваль Грейвз был похож на тех, кто пропускал дам вперёд, открывал для них двери и подставлял локоть. Криденс сидел на кованой скамейке у прудика в централ парке, на его плечах лежало пальто Грейвза, а руки грел стаканчик чая, подозрительно долго хранивший тепло. Сам мужчина рассказывал о том, чем вдохновлялся, как рисовал. - Аид любил Персефону так сильно, что не мог отпустить, поэтому дал ей семь зерен Граната. Персефона, обманутая им, находясь под покровительством Зевса, должна была часть года проводить в подземном мире, как царица, другую часть она пребывала на Олимпе, - Криденс внимательно слушал его, но поднять глаза не мог. Грейвз рассматривал его так внимательно, будто пытался запомнить, впитать каждую черточку. - Это очень печальная история, Персиваль. - Думаешь, Персефона смогла полюбить его? - А вы бы смогли? - Грейвз не ответил на его вопрос, посчитав себя слишком пристрастным. Он хотел дать Криденсу выбор решить все самому. Персиваль Грейвз выглядел как те мужчины, которые водят красивых женщин по дорогим ресторанам, а после подвозят домой на своей шикарной машине, и всегда бывают приглашены на чашку чая. Криденс шёл вдоль тропинок, чувствуя тепло руки, сжимающей его руку. Удивительно, но, спустя час, стаканчик чая в другой его руке все ещё был горячим. Криденс отпивал маленькими глотками и, кажется, выпил как минимум три таких стаканчика, но, оказалось, на деле не добрался и до половины. На него все ещё было накинуто стильное пальто мужчины: погода на улице была холодной, ветреной. Осень на дворе как никак. Он несколько раз предлагал вернуть пальто, но Грейвз отказывался. Кажется, он совсем не чувствовал холодного ветра, пронизывающего до самых костей, хотя одет был лишь в рубашку с закатанными рукавами. - Не волнуйся, Криденс, я не чувствую холода, - никогда - добавил он про себя, пальцами прикасаясь к щеке парня и, проведя выше, заправил выбившуюся прядь за ухо. - Сколько тебе лет, Криденс? - Двадцать семь, - на щеках его проступил румянец, и Грейвз, не сдержавшись, провёл по красным пятнышкам пальцами. "Совсем как раньше", - пронеслось в голове. - Знаю, совсем не похоже, но это правда. Думаю, между нами не очень большая разница. - О, я стар как мир, Криденс, - очередная правда. "Он слишком идеальный ", - вертелось в голове парня, когда Грейвз довёз его до дома и, прежде чем отпустить, достал из багажника полотно. - Как оно поместилось туда? - У меня есть свои секреты, - Персиваль подмигнул, передав картину её новому владельцу. - Хочу, чтобы была у тебя. - Тогда, может быть, поможете повесить её? - хитринки в глазах Криденса приятно удивили мужчину. Разве такому можно отказывать? Он заходил в закрытые двери, а уж открытую обойти было бы преступлением. ***       В доме Криденса всегда было что выпить. Повод мог случиться самый разный, поэтому и горячительное подбиралось соответствующее. Самым подходящим в данной ситуации было вино. Персиваль, повесив картину, рассматривал, как она вписалась в интерьер. Казалось, для этой стены и была написана. - Будто влитая. Как вы смогли унести её? Выставка до сих пор продолжается. - Я царь и бог, если мне что-то нужно, то я просто беру это. Криденс глухо засмеялся, давя чувство дежавю. - И что вам нужно, Персиваль? - Ты. - Так возьмите, - пожал плечами парень. Излишняя поспешность не смущала, да и ковёр был мягкий. ***       Криденс лежал на животе Грейвза поперёк кровати. Его ноги были раскинуты, кажется, он был не в силах сдвинуть их. Рука была переплетена с рукой Персиваля, мужчина крепко держал его, второй перебирая кудри. - А утром ты исчезнешь, и я больше не увижу тебя? - Грейвз скосил на него глаза, зарываясь глубже в волосы, массируя кожу головы. - Часто такое бывало? - Пару раз, наверное, - рука в его волосах сжалась в кулак, и Криденс зашипел, ударив мужчину по бедру. - Прости. Много партнеров у тебя было, скажем, за последние десять лет? - Не особо. Серьёзного ничего так и не вышло, всегда будто что-то мешало. Глупости, но я уже подумал, что проклят. - Я не исчезну. Никогда не исчезну, Криденс. Считай, что я твоё проклятие. ***       Оркус был самым наглым и бесстрашным из всех слуг Аида. За это он его ценил и, в тоже время, ненавидел. - Вы должны вернуться, владыка. Какой же подземный мир без своего хозяина? - Катись к чертям, Оркус, я никому не должен. - Госпожа, кхм, господин нашёлся! Давайте просто вернёмся! Грейвз взмахнул рукой, действительно отправив божество в нижний мир, прямиком к чертям. У него не было настроения для этого. Его Персефона снова рядом, о чем ещё можно было думать. Войдя в мастерскую, мужчина стряхнул с себя все мысли, взявшись за кисть и краски. На этот раз цвета ложились увереннее, чем обычно. Чёрный смешать с синим, добавить немного серого. Жирные мазки, и непривычно короткие кудри, будто живые, ложатся на полотно. Белизну лица оттенить живым румянцем розового, и оно уже не выглядит болезненно безжизненным. Те же карие глаза, для которых нужно смешать с десяток оттенков коричневого и черного, и, на которые времени уходит в два раза больше, чем на остальные детали картины. Шелк хитона заменить на современные потертые джинсы и свою же собственную мятую рубашку, свисающую с плеча. В руках обычная белая чашка с логотипом кофейни. В голове Грейвза навсегда останется картинка сегодняшнего утра. Он не обратил внимания на то, сколько времени провёл в мастерской, но, когда картина была готова, коротко выдохнул. Персефоны больше не было. Был только Криденс. ***       Деметра обозлённой фурией влетела на Олимп, кажется, заняв собой все пространство. Гермес, почувствовав надвигающуюся бурю ретировался, оставляя разгневанную женщину наедине с Зевсом. - Он нашёл её! Подлое исчадие ада снова хочет отравить душу моей Персефоны своими грязными помыслами и желаниями! - Рано или поздно это должно было произойти, Деметра, - философски изрёк Зевс. - Аид никогда не оставит Персефону. Теперь я даже сомневаюсь, что наш договор будет в силе после возвращения Персефоны. Нет, после возвращения Криденса в подземный мир. - Почему моё дитя, Зевс? За что это проклятье! - Сердцем невозможно управлять, даже Боги не могут этого, ты сама знаешь, Деметра. - Он снова украдёт его! Снова заставит страдать в пекле ада! - Мы бессильны. Если Криденс захочет вернуться, то мы не сможем противостоять! Постоянно забирать воспоминания, века жизни - невозможно, это может сыграть с нами злую шутку. - Да кто вообще может хотеть вернутся в подземный мир! Я сама спасу своё дитя! - Деметра..! ***       Вход в мастерскую Грейвза был охраняем даже больше, чем вход в преисподнюю. За все годы никто не был вхож в неё. Строгое табу. Там мужчина предавался своему отчаянию и не собирался делить его ни с кем. Сама мастерская представляла из себя пустую от мебели комнату, за исключением одного стула перед мольбертом. Первым, перед кем Персиваль Грейвз открыл её двери, стал Криденс. Он сначала судорожно втянул в себя воздух и просто рассматривал комнату, будто в любой момент дверь могла захлопнуться перед лицом. Стоял обездвиженный, пока мужчина позади него не подтолкнул в спину, побуждая пройти внутрь. Криденс почти что жадно рассматривал покрытый засохшими каплями пол, чёрные стены, так же затронутые цветными мазками. И полотна. Множество полотен. Часть из них была привалена к стенам, некоторые лежали на полу и подоконнике. Криденс зачарованно ходил между ними, рассматривая открытые картины и с интересом взирая на покрытые тёмной тканью. На многих из них была изображена Персефона, и Криденс чувствовал какой-то трепет внутри, смотря на них, представляя, как Персиваль рисовал это. А потом он заметил это. На стене возле окна были странные следы, похожие на ожоги. Несколько совершенно симметричных кругов. Персиваль стоял возле мольберта, опираясь на стул и наблюдая за реакцией Криденса. Парень несколько раз прошёлся по периметру, потрогал все, что смог и вдруг остановился, снова посмотрел на следы на стене. А после повернулся и подошёл к двери, где к раме был прислонён... скипетр. Дыхание перехватило, и он метнулся уже к Криденсу, как тот легко коснулся пальцами золотой резьбы, прошёлся выше до двух острых зубьев. Мысленно Грейвз уже успел проклясть себя за неосмотрительность. Это надо же было оставить скипетр на самом видном месте и забыть. Персефона прежде не держала в руках его скипетр, и он не мог предсказать реакцию на соприкосновение с артефактом, но, похоже, даже его оружие было подчинено ей. - Это очень красиво, - прошептал парень, обхватив пальцами рукоять. - Да. Я сам его выковал. - Мастер на все руки? - посмотрев в хитрые глаза, Персиваль усмехнулся, зарывшись рукой в мягкие волосы. - Остряк. Пойдём, я покажу тебе кое-что, - он потянул Криденса к мольберту, на котором стояла картина, покрытая плотной холщевкой, закрыл его глаза рукой и взмахом руки откинул на пол ткань. Позволив себе лишние пару секунд полюбоваться картиной, ощущая в руках тонкое тело Криденса, он прижался в поцелуе к чужой макушке и убрал руку. - Матерь божья, - прошептал Криденс, во все глаза смотря на открывшийся перед ним вид на картину. - Нравится? - парень не ответил, лишь подошёл ещё ближе, протянув руку, не решаясь коснуться холста. - Это... я? - будто спиной почувствовав усмешку, Криденс сглотнул. - Это моя лучшая картина, - признался Персиваль, снова разглядывая юношу на картине. Живой Криденс, стоящий рядом, резко обернулся и рухнул перед ним на колени, резво разбираясь с пуговицей чёрных джинс. Спустя полтора часа они валялись на полу, измазанные в краске, общем поту и сперме. Криденс выцеловывал его шею, все ещё высказывая своё восхищение, а Персиваль сдерживался, чтобы не прожечь в стене ещё несколько дыр. - Эта натурщица... между вами что-то было, да? - он указал рукой в угол, где была пристроена очередная картина с Персефоной. - Она была моей женой, - Криденс громко втянул в себя воздух. - О, давно вы расстались? - Десять лет уже как. - И ты все ещё... все ещё любишь её, да? - Я люблю тебя, - Персиваль мог поклясться, что слышал, как чужое сердце остановилось на секунду, а в голове заработали шестеренки. - Тебе не обязательно отвечать мне, просто будь рядом. Персиваль почувствовал, как к губам прикоснулись губы Криденса, и он прижался ещё крепче. Все как прежде. Наконец-то он мог вздохнуть спокойно. - Это удивительно. То есть, мы знакомы всего четыре дня, но меня не отпускает ощущение, будто я знаю тебя долгие века. - Да, века. ***       Оркус мог поклясться самим Зевсом, что десяти лет, проведённых в тоске, не было, когда зашёл на кухню пентхауса и увидел на ней своего Господина, виртуозно готовящего завтрак, а потом перевёл взгляд на парня, сидящего на стойке. Подогнув под себя ногу, он пил кофе, наблюдая за тем, как сам повелитель подземного мира готовил человеческую еду. Нет, скажи ему, этот десяток лет назад, кто-то, что сам Аид будет жить в мире смертных, готовить их еду и, при этом, не собираясь в следующую минуту уничтожить все живое, он бы точно подумал, что этот кто-то выжил из ума. Но сейчас. Сейчас он был рад, что госпожа, то есть господин, вернулся. Осталось только спуститься в нижний мир. ***       Персиваль Грейвз был джентльмен. С женщинами он вел себя учтиво, с почтением и никогда даже мысли не мог допустить, чтобы поднять руку на женщину. Немыслимо. Моветон. Аид же не брезговал указать слабому полу место. Никакая женщина и мысли не могла бы допустить, чтобы подвергнуть его власть и силу сомнению. Теперь уж точно ни одна. Грейвз с отвращением смотрел на то, как Криденс обнимает эту женщину. Кто бы мог сомневаться, что теперь, когда все в порядке, и ему осталось только вернуть Криденсу воспоминания их прошлой жизни, явится она и вмешается. Сдержанно улыбаясь, мужчина галантно поцеловал руку матери своего возлюбленного. В её глазах зеркально светилась ненависть, но показывать это Криденсу они не собирались. Поэтому, стоило им остаться наедине, как весь гнев, копившийся в нем годами, обрушился на её голову. - Я не позволю тебе, - не успела она договорить, как Грейвз кинулся вперед, схватив за горло, прижал её к стене. - Я уничтожу тебя, - в глазах его загорелся огонь ненависти, и он был близок к тому, чтобы свернуть её шею, отправить через Стикс прямиком в огни Тартара. - Уничтожу, заберу в нижний мир и никто не сможет мне помешать. Слышишь, Деметра? Только попробуй снова отнять его у меня, и я сделаю так, что ты будешь вечность молить о пощаде, но не получишь её! - Сумасшедший, ты спятил, Аид! Отпусти меня, - Деметра еле дышала, лицо её уже начало краснеть, а глаза закатились. Пшеничные пряди волос облепили лоб. Ей в лицо дышала сама смерть. - Только посмей, - руки на тонкой шее сжимались все крепче, мужчина и не думал отпускать её, - посмей вмешаться и никто тебя не спасёт, Деметра. - Чудовище, - просипел уже почти безжизненный голос. - Кто из нас чудовище? Ты вырвала собственную дочь из жизни и отправила её на землю прозябать, словно смертной! Ты отняла у неё все, даже её тело! Сделала мужчиной! Кто из нас чудовище? Кто?! - Лучше быть одиночкой в мире смертных, чем с тобой, - задыхаясь, еле проговорила она. - Пусть лучше он будет одинок в мире смертных, чем со мной! Говори, как есть, подлое порождение титана! Твой эгоизм сгубит всех! - Твоя ярость сгубит тебя, Аид! - Возможно, но сначала она сгубит тебя! Деметра, приготовившаяся расстаться с жизнью, вдруг почувствовала обжигающий горло воздух и осела по стене, потеряв опору в виде руки сжимающей горло. Она пораженно смотрела на Аида, не зная, чего от него ожидать дальше. - Ты не исчезнешь, нет, ты будешь смотреть на то, как он, по собственной воле, вернётся со мной в Аид! Будешь знать, что он выбрал меня, любит меня. ***       Взвинченный после разговора с Деметрой, Грейвз явился на Олимп, источая вокруг себя ауру смерти, Гермес, в который раз предчувствуя всплеск божественного гнева, привычно ретировался с очага опасности, оставляя старших богов наедине. - Усмири её, брат! Иначе все вы познаете мой гнев! - Успокойся, Аид, нечего так пылать, - захохотал Зевс, рассматривая огонь, объявший фигуру брата. - Успокойся!? Ты отбираешь мою жену, превращая её в мужчину, ссылаешь в мир смертных, а теперь говоришь мне успокоиться?! - Ну, прости, Аид, возможно, я был не прав. - Возможно?! - будь Зевс чуть более нервным, подскочил бы на своём троне, который буквально горел под ним, но вместо этого терпеливо погасил пламя, уже приготовившись объяснять Гефесту, почему тот должен снова перековывать кресло. - Ну да, ты прав, а я совершил глупость. Но ты же понимаешь, Деметра уверена, что Персефона страдала в подземном мире. - Я требую пересмотреть первоначальный договор. После возвращения Криденса в подземный мир, - он сделал ударение на имени парня, - я больше не намерен отпускать его проводить половину года на Олимпе. - Нет, брат, договоримся так, если Криденс согласится вернуться в подземный мир, то я согласен на твоё условие, но, если же нет, то он будет жить на Олимпе. Рядом со мной и Деметрой, - он снова захохотал, буквально почувствовав злость Аида, кажется, её даже можно было разрубить лабрисом*. - Ладно, но, - голос Бога подземного мира прогрохотал над Олимпом, - попытаешься засунуть мне палки в колёса, и они окажутся в твоей заднице, братец. - Охохохо, Аид, что ты такое говоришь, - закатив глаза, Грейвз покинул небесное царство. Зевс мог шутить и смеяться сколько угодно, правда была в том, что, не последуй он совету младшего брата, Аид не оставит их жить в мире. Арес ещё задолжал ему, и вместе они утопят все три царства в крови. ***       Криденс, кажется, уже считал его пентхаус своим, так как, вернувшись, Персиваль обнаружил его занявшим большой кожаный диван в гостиной. Грейвз позволил себе с минуту наблюдать за ним, таким расслабленным, свободно дремавшем на его собственном диване. Он задержал взгляд на полоске оголенной кожи под задравшейся чёрной футболкой, длинных ногах в драных синих джинсах и торчащих острых коленях. Это все было так ново, но Персивалю нравилось. На столе мужчина заметил большой букет лилий, вставленных в древнюю амфору, сделанную в своё время Гермесом и украшенную картиной падения титанов. - Я думал, ты любишь тюльпаны, - Грейвз подошёл к дивану, зарывшись рукой в волосы Криденса и оставив поцелуй на его лбу. Парень приоткрыл один глаз, и бровь его взлетела в немом вопросе. - Не помню, чтобы говорил об этом. - Ты похож на того, кто любит тюльпаны. - Ладно, убедил, иди сюда, - парень поднялся, усаживая Грейвза на диван, а сам залез сверху, уже собираясь поцеловать его, как вдруг отпрянул. - От тебя пахнет гарью. - Разве? - Персиваль принюхался к рукаву своего пальто, отмечая, что, действительно, его гнев не прошёл бесследно. - Это от печи, наверное. - Печи?.. - Обжиг. Я мастер на все руки, помнишь? - Точно. Картины, посохи... - Это скипетр. - Точно, скипетры, и теперь ещё и обжиг. Чего я ещё не знаю, Персиваль? - О, у меня своё предприятие, кхм, по туризму, - усмехнувшись иронии, он смотрел в удивлённое лицо Криденса. - Так ты не просто богатый художник, ты ещё и бизнесмен? Люди могут подумать, что я с тобой из корыстных целей, мистер Грейвз. - О, милый, поверь, последнее, что меня интересует - это мнение смертных, - Криденс засмеялся, опускаясь на его грудь, а после снова отодвинулся, цепляясь пальцами за края белой рубашки, чтобы достать её из-за пояса брюк. Персиваль позволил, рассматривая, как он своими невозможно длинными пальцами ловко расстегивает пуговицы, и уже начал возбуждаться, когда Криденс распахнул края рубашки и заверещал. - И все же, как такое возможно? - он буквально ощупывал его тело, будто обыскивая на чужеродные предметы. - В твоём возрасте и такое тело, это просто преступление против самооценки молодёжи! - Считай это моей божественной силой, - парень прыснул и спрятал лицо в его шею, похрюкивая от смеха. - Нет, серьёзно, пока я надрываюсь в магазинчике, собирая букеты и ухаживая за цветами, ты пыхтишь в тренажёрке, а, Грейвз? - Я совершенно серьёзно, - он веселился, наблюдая как Криденс щипает за твёрдые бока, пытаясь выведать, чем ещё он занят в его рабочее время. ***       Чем дольше Деметра, точнее Мэри Лу Бэрбоун ("что за имя такое придумала только", - злорадствовал он), гостила в Нью-Йорке, тем больше Грейвз чувствовал напряжение Криденса. Парень хотел быть с ним, что там, он с ума сходил от Грейвза, судя по его словам и действиям, но мать, похоже, давила на него, да так, что Криденс выглядел, словно потерянный ребенок, которого ставят перед ультиматумом: не съешь кашу - не получишь десерт. Персиваль не собирался и дальше продолжать это, поэтому для профилактики провёл ещё один личный разговор с женщиной, после которого та поспешно уехала. Он знал, что это не конец, она ещё подпортит им крови, но на время, пока к Криденсу не вернутся воспоминания, вполне достаточно. После возвращения в подземный мир он займётся и этим. Но сначала нужно было вернуться. Он скучал по пеклу преисподней, по её обитателям, да что там, по своему трону, но прежде чем вернуть память Криденсу, он хотел привязать его к себе настолько, насколько это возможно, чтобы он сам захотел вернуться в подземное царство, чтобы принял его окончательно. - Не похоже, что вы с мамой поладили, - Криденс валялся на кожаном диване, в своей квартирке, поджав ноги к груди, а голову устроив на плече у Грейвза. Тот систематически уничтожал запасы алкоголя из его бара, сжимая ладонь Криденса в руке. - Никогда не выходило ладить с родителями, они слишком отвратительны в своём желании защищать своих отпрысков, настолько, что не замечают, как сами портят им жизнь. - Воу, категорично. Поэтому у тебя нет своих детей? - Не люблю их. - А как же продолжение рода, желание оставить о себе след в истории? - О, поверь, мой след в истории ничто не сотрёт, да и твой тоже. - Самоуверенно, мистер Грейвз! У вас на меня большие планы? - Персиваль отметил, что шутки Криденса всегда сопровождаются хитрым прищуром и смешинками в глазах. Он оставил быстрый поцелуй на лбу парня, после чего поднялся, потянув его за собой к картине с зёрнами граната. - У меня были на тебя большие планы ещё когда я впервые увидел тебя. Там, на Олимпе. Не смейся, мальчишка, я серьёзно. - Что... Персиваль, я не понимаю тебя. - Держи, - глаза Криденса расширились, когда мужчина протянул ему горсть гранатовых зёрен, появившихся непонятно откуда. Они выглядели такими сочными, точно, как на картине. - Мне подвластны души живых и мертвых, в моих руках судьбы миллионов людей, но все, чего я всегда хотел - это ты. И, возможно, власть над Олимпом, но ты всегда был важнее. Я изначально сделал ошибку, принудив, за что и поплатился веками безразличия, а потом десятком лет без тебя, - Криденс смотрел на него, как на сумасшедшего, но Персиваль продолжал. - Я искал тебя, действительно, словно сумасшедший. Каждый мой день - это ад, только без тебя я был на самом дне Тартара, а не правил им. - Я не, - в руки Криденса настойчиво вложили зерна, и несколько из них скатились прямо на пол, прокатившись по паркету. - Я - Аид, владыка подземного мира, хозяин мертвых и потерянных, - Криденс, словно зачарованный слушал его, руки непроизвольно потянулись ко рту, и на языке почувствовался вкус граната. - И я искал тебя, моя Персефона. Перед глазами будто все побелело, а разум накрыло волной, смывающей с собой все, но, при этом, принося долгожданную свободу. То, что не давало ему покоя, та недостающая деталь встала на место, и теперь Криденс, нет, Персефона снова была жива. - Аид, - Криденс покачнулся, словно теряя равновесие, и Грейвз подхватил его под руку, помогая опуститься на ковёр. - Ты вспомнил меня? - Как это... как это все произошло? Почему? - Все позади, все в прошлом, - он прижал голову Криденса к своей груди, поглаживая мягкие пряди волос. - Я не знал, не хотел уходить от тебя, - Криденс вцепился пальцами в рубашку на спине мужчины, прижимаясь к нему сильнее. - Я собирался вернуться в подземный мир, но после ничего не помню, я проснулся тут и, ох, Аид, прости меня. - Все в порядке, теперь ты со мной, и я не отпущу, никогда больше. - Как они могли поступить так? С тобой, со мной. О, Аид, что же это, - слезы катились по щекам Криденса, и он не понимал, что с этим делать, все это было так сложно, так больно. - Ничего, теперь все будет, как прежде, - Персиваль вытирал слезы с щёк парня, успокаивая его. - Теперь ты со мной, мы вернёмся домой, и все будет, как раньше. - Нет, нет, не будет, не может быть, как раньше, - брови мужчины нахмурились, выжидающе смотря на него, и Криденс охнул. - Нет, ты не понимаешь! Я, это все моя ошибка, я не должен был так с тобой обращаться. Я был не прав, был так глуп. Я так люблю тебя, Аид, - предательские слезы все не хотели высыхать и выливались из него так, будто за все предыдущие века. - Я хочу домой, не хочу больше жить в мире смертных! - Конечно, конечно мы уйдём, прямо сейчас, если ты захочешь. Вернёмся домой.