Сакура

      От Юри пахло льдом. Льдом, морозом, снегом, зимой — стоит ли продолжать? Запах, ставший родным для Никифорова еще в далеком детстве. Заседавший в легких, стоило его вдохнуть, из-за чего покалывало грудную клетку, приятно пощипывало нос.       От Виктора пахло сакурой. Тонкий запах, уловив который, на языке появлялся привкус вишни с лёгкой горечью. Он заставлял Кацуки кусать губы, стараясь заставить себя перестать втягивать тот, пьянея, наслаждаясь.

***

      Юри сидел под цветущей сакурой, откинувшись спиной на ствол дерева и думая о чем-то своём. Шёл уже восьмой день цветения, и японец просто старался не думать о том, что ещё два дня — и всё, запах, и так еле уловимый, почти исчезнет. О том, что последним его источником останется…       Виктор Никифоров.       Щеки залились краской, Кацуки закусил нижнюю губу и смущённо выдохнул. О русском фигуристе — очевидно же, соулмейте! — он старался не думать. Мужчина снял очки и растрепал свои чёрные волосы, прикрывая глаза. В голове сразу же «нарисовался» Виктор. Серебристые растрепанные волосы, голубые, холодные словно лёд, глаза, смотрящие сверху вниз. Кожа бледная, почти прозрачная, красивые черты лица, подтянутое тело…       Юри мотнул головой, зарываясь в волосы руками и подавил рвущийся наружу всхлип. Не хотелось думать о Викторе, чёрт побери, не хотелось. Понимать, что ты ему к чертям не нужен. Что тебя, рано или поздно, бросят!..       По лицу скатились злые слезинки, превращая и так нечеткий без очков мир в расплывчатые краски — будто картину, нарисованную ребёнком. Кулак сжался сам по себе и ударился о хрупкий ствол сакуры, отчего, казалось, кора жалобно треснула.       Послышался тихий удивленный вздох, а запах сакуры усилился. Волос коснулась рука, погладила, почти невесомо, нежно. Юри поднял удивленный взгляд и даже без очков, даже со слезами, когда все было размыто, понял: Виктор. — Ты чего? — голос удивленный, обеспокоенный, успокаивающе-тихий. Рука сама тянется за очками, и в следующий миг мир вновь приобретает относительную четкость.       Никифоров смотрит взволновано, его рука тянется к щеке, тонкие пальцы касаются ее, приятно холодя кожу. И Кацуки понимает, что все, он окончательно разревется. И вот уже не сдерживает слезы, текущие по щекам, не пытается отстраниться, когда его прижимают к себе, убаюкивают, словно ребенка. А он ревет, ревет, ревет…       На ухо шепчут что-то успокаивающее, тонкие губы иногда прижимаются в неловком поцелуе ко лбу или опухшим от слез глазам, собирая соленые капли. И вскоре Юри успокаивается; спокойно, тихо и размеренно дышит, будто спит, смотрит на Виктора, но… Смотрит он как-то отрешенно, и тот пугается, пытаясь понять, что происходит с японцем.       И, не зная, что делать и как поступать, делает это.       Холодные губы касаются теплых, сминая их в нежном, почти детском поцелуе. От разных температур создается опьяняющий, буквально сносящий крышу контраст, заставляющий температуру тела метаться, бросая Никифорова то в холод, то в жар. А казалось - всего-то соприкосновение.       Пальцы на ногах у Кацуки поджимаются, и он на миг застывает, пытаясь переварить происходящее. А потом отдаётся невинному безумию, обвивая руками шею соулмейта, кусая того за нижнюю губу.       Когда от нехватки кислорода уже закатываются глаза, Никифоров отстраняется, тяжело дыша. Ладони, все это время держащие лицо Юри, мокрые, но Виктор и не думает их вытирать. Русский фигурист слепо утыкается носом куда-то в шею, вдыхает запах льда, родной ему с детства - ровно как японец, породнившийся недавно. А Кацуки просто тихо дышит и счастливо улыбается, до сих пор обнимая Никифорова за шею. — Ты пахнешь Сакурой, - выдает Юри, нарушая тишину. — А ты льдом. Фигурным катанием.       Фразы настолько милые и повседневные, что Виктор готов просто расплакаться из-за того, как глупо они звучат в этой ситуации. И при этом есть ещё одна причина: как они наполняют сердечную пустоту обоих одинаково, до краев.       Юри тихо и мило сопит, склонив свою голову на плечо Виктора. И тот просто отмечает про себя, что никому не отдаст этот маленький комок счастья.