...желая следовать к будущему, стоит довериться и протянуть руку к тому, кто не даст оглянуться назад.
Уже четыреста тридцать дней Люси не вспоминает о правиле "Прячься, будь послушной". Не вздрагивает от каждого шороха и шага позади. Уже четыреста тридцатый день Люси живет, не запирая дверь на замок, боясь услышать тяжёлые шаги по ту сторону. ...а призраки прошлого таятся где-то в тени, поджидают нужного момента, когда её душа будет уязвима, и момент этот наступает именно на четыреста тридцатый день. День, когда весь негатив, витающий вокруг неё, впивается стрелами в сознание. Тучи медленно, но верно сгущаются.* * *
Она мне уже все мозги затрахала во всех мыслимых и немыслимых позах.
Я каждое утро просыпаюсь с гадким чувством, что всё это... Это не моя жизнь. Мне осточертело лицо жены, с которой у нас уже давно не было нормального разговора. И меня дико раздражает бегающая из комнаты в комнату дочь, которую я готов назвать сгустком нескончаемой энергии. Но ещё больше мне тошно от самого себя.
Я не хочу возвращаться домой, где меня никто не ждёт.
Я уже не выношу этого мудака, который портит жизнь мне и моей матери. Она-то терпит. А я больше не могу...
Ещё немного, и мои родители загонят меня в могилу. Самое пугающее состоит в том, что я даже не преувеличиваю.
Я никак не могу его забыть.
Я видел её вместе с...
Я...
Мне...
Я...
— О-о-о, чёрт!.. — повторяя движение сегодняшней посетительницы, которую по жизни преследуют сердечные неудачи, Люси резко опускает голову на барную стойку, даже не удосуживаясь подставить руки для предотвращения удара о твёрдую поверхность. Ушей достигает тихий и короткий смешок, который бармен поспешил подавить, что ограничилось протяжным громким выдохом. — Вот только не хватало, чтобы ты смеялся надо мной. Тело невыносимо ломит от напряжения, а голова так и разрывается от потока вырвавшихся из уст посетителей страданий. Люси даже не смотрит на Роуга, чтобы увидеть, уставший у него вид или же бодрый, ибо знает, что под описание его состояния абсолютно верно подойдёт именно второй вариант. Потому что привыкший. А она нет. Каждый раз, когда бар открывается, она полна сил и уверенности в том, что под конец рабочего дня будет чувствовать лишь небольшую усталость, однако стоит выслушать уже с десяток подобных душевных угрызений, как львиная доля тех переживаний оказывает не абы какое влияние на самочувствие. И для неё до сих пор остаётся загадкой, как Роуг сумел к такому привыкнуть, когда, казалось бы, сами стены бара пропитаны всем негативом, которым был переполнен каждый посетитель без исключения. Словно по заказу, из музыкального центра доносится тихая, спокойная мелодия, после которой следует расслабляющий женский голос. Люси чувствует, как усталость берет своё, из-за чего глаза, не следуя воле своей хозяйки, сами по себе закрываются, и казалось бы, можно прямо вот тут и уснуть, только вот мысль о том, что Роугу всё ещё нужна её помощь, не даёт окончательно провалиться в сон.Я уже не выношу этого мудака, который портит жизнь мне и моей матери.
Она резко вздрагивает, будто её ни с того ни с сего ледяной водой окатили, лихорадочно втягивает носом воздух и тут же словно наяву ощущает сильные пальцы, сжимающие её горло. Не так давно скрытый в глубине души страх вновь вырывается наружу, терзает девичье тело изнутри, безжалостно сжигает те крупицы такого желаемого умиротворения и обволакивает прочной пеленой сознание.— Ты и твоя мать мне по гроб жизни обязаны, так что не выёбывайся и марш в свою комнату, чтоб до утра я не знал о твоём существовании.
Тревога незримой тенью подбирается всё ближе и, в конце концов, просачивается под кожу, сводя на нет все потуги хоть как-то шевельнуться. «Вдох-выдох, Люси» Не помогает. «Вдох-выдох, Люси» Бесполезно.— Если не откроешь дверь, тебе точно не поздоровится! Ты знаешь, на что я способен!
Стук тяжелых кулаков о хлипкую дверь становится созвучным со стуком её сердца, удары которого ощущаются чуть ли не у самого горла, а крики отчима кажутся настолько явными, что создаётся впечатление, будто кричит он над самим ухом, заставляя Люси безуспешно закрывать руками уши, наивно веря в то, что это поможет. «Вдох-выдох...» — Люси, — беспокойный голос бармена и его ладонь, опущенная на дрожащее плечо, вытаскивают девушку из её собственного кошмара. — Всё хорошо. Роуг ужасается, стоит Люси поднять на него свой взгляд, который мужчина надеялся у неё больше не видеть. Такой она была при их первой встрече — тогда, полтора года назад, когда она была беспризорной девчонкой с рубцами на сердце и буквально непосильным грузом душевных терзаний вкупе с преследующими по пятам воспоминаниями о тиране, который поганил всю её сознательную жизнь. Люси чувствует, как приступ паники постепенно отступает на задний план, выпуская её из своих прочных, обездвиживающих цепей, вместо комбинации мужских криков и глухих ударов кулаков о двери, на слух колыбелью ложится всё та же спокойная песня. — Снова? — ответом ему служит неуверенный кивок и апатичный взгляд карих глаз. Роуг раздражённо вздыхает, после чего берёт тарелку с едой, которую Люси даже не заметила на барной стойке, будучи отделённой от реального мира приступом внезапно подступившей тревоги, и идёт в сторону столов, у которых вместо стульев расположены удобные диваны. — Пошли. Девушка послушно слезает с высокого стула, заправляя выбившиеся из-за уха золотистые пряди, тем самым приводя себя в порядок, и идёт за барменом, всё ещё пытаясь отдышаться после недавней панической атаки. Стоит ей сесть — едва не упасть — на диван, тело медленно, но верно расслабляется, когда разум, в свою очередь, всё ещё терзаем мыслями о человеке, что нещадно разрушил её детство, наглядно показал, что являет собою животный и всепоглощающий страх, и вбил в голову то, что в этом мире она никто, и звать её никак. Люси какое-то время незряче смотрит на тарелку с ужином и пытается постепенно приводить мысли в порядок, думая о том, что ей не стоит переживать ни об отчиме, ни о том, как прожить следующий день, не попав под горячую руку. Исподволь она переводит взгляд на сидящего напротив Роуга — на того, кто собирал и всё так же продолжает собирать её душу по кусочкам, кто не прошёл мимо, оказавшись единственным прохожим, обратившим внимание на сбежавшую из дома девушку, кто не дал окончательно сойти с ума и помереть от голода и холода.~ ~ ~
— И как долго ты тут ещё сидеть собираешься? Едва заметная улыбка появляется на её устах, когда дробь дождевых капель больше не хлещет холодными ударами по плечам, чуть ли не грозясь добраться до самих костей. Люси ловит себя на мысли, что с удовольствием бы подняла голову да посмотрела бы в глаза тому, кто обращается к ней, только вот голова оказывается слишком тяжелой и неподъемной, и ей не остаётся ничего другого, кроме как и дальше оставаться всё в том же положении: согнувшись в три погибели в попытке согреться и вжав голову в колени, обхватив те руками. Прохладный ветер обволакивает девичье тело и заставляет невольно вздрогнуть, просачивается под кожу, от чего Люси вздрагивает уже в который раз. Обнаженных плеч касается что-то тёплое, чего девушка не замечает из-за того, что кожа довольно сильно замерзла. — Ты меня слышишь? Молодой человек обхватывает пальцами её руки и молча поражается тому, что она ещё в состоянии сидеть, пускай и сжавшись в комок в тщетной попытке согреться; оттягивает в стороны и настойчиво, но не грубо, надавливает на девичьи плечи, стараясь взглянуть той в лицо. Сердце пропускает несколько учащенных ударов, а к горлу подступает ком, вставший поперёк и мешающий нормально втянуть кислород в лёгкие. Прохлада, исходящая от её кожи, не идет ни в какое сравнение с тем холодом, что идет в комбинации с отчаянием, плескавшимися в её взгляде. Пред ним сидит кукла, оболочка — с остатками изрезанной души и испещрённым шрамами сердцем, отбивающим тихие, размеренные ритмы. Роуг оцепенел, впервые за несколько лет не знает, что нужно делать. Он рефлекторно снимает с себя куртку, не отводит взгляда от её лица, пытаясь найти в её глазах хоть что-то "живое", и тут же накидывает тёплую вещь на девушку. Тот час же его вновь прошибает дрожь, когда Люси давит из себя улыбку, пытаясь хотя бы так отблагодарить за такой жест помощи. Она едва заметно шевелит бледными губами, старается так же выдавить из себя хотя бы простое "спасибо", однако её попытка не даёт никаких результатов. Роуг уже и не знает, сколько они вот так вот сидят, сколько он смотрит на её губы, вслушивается, дабы услышать то, что она хочет сказать. Дождь усиливается, где-то поодаль грохочет гром, словно прогоняя их в место по-теплее, но они так и сидят, не шелохнувшись. Молодой человек тянет края куртки в свою сторону, тем самым ещё лучше кутая в нее Люси, и не прерывает зрительный контакт. А она словно заворожённая. Подаётся вперёд, опуская колени, тихо кладёт голову Роугу на плечо и слабо сжимает рукой ткань его кофты в области груди. — ...спасибо. - - - — Это... мне? — у Люси взгляд растерянный, а голос тихий-тихий, практически неслышный. Она, не веря собственным глазам, смотрит на тарелку перед собой, боится моргнуть лишний раз, словно та исчезнет. Желудок нестерпимо сводит от голода. Сколько она не ела? Два дня? Три? Нет. Так она не ела уже несколько лет. А Роуг не знает, что сказать. Всё ещё приходит в себя после того, как впервые посмотрел ей в глаза. Именно сейчас её взор не такой — он уже вмещает в себе хоть какие-то эмоции. Только вот где-то на задворках его разума словно открывается дверь, скрипит, создавая собой подобие жуткого смеха, и страхи, что он так старательно забивал вглубь своего сердца, выползают наружу. Обволакивают, как вторая кожа, впиваются в вены ледяными осколками и смешиваются с кровеносным потоком. Пред глазами всплывают образы, картины, которые по ночам превращаются в настоящие ночные кошмары. Его выводит из транса движение со стороны девушки, и всё его внимание приковано к ней вновь — только бы не углубиться в воспоминания, только не это. Лицо Люси меняется, когда маленький кусок отбивной оказывается у неё во рту. Она замирает, стоит прожевать всего два раза, и смотрит, будто сквозь пространство. У Люси сердце стучит, по ощущениям, где-то аж под горлом, когда душа впервые за столь долгое время чувствует, что вот оно — то желаемое чувство умиротворения, к которому она стремилась уже несколько лет, живя в нескончаемом кошмаре. — Я, конечно, не гениальный шеф-повар, но надеюсь, что... — Вкусно, — слёзы жгут щёки, она кусает вилку до боли в дёснах, сосредотачивая на этом все свои усилия, чтобы не заплакать навзрыд от того, что к ней впервые кто-то так добр. Люси с удовольствием съедает ещё один маленький кусочек и ещё один. Слёзы катятся, не переставая, рыдания царапают горло и сжимают грудную клетку, не давая нормально вдохнуть. — Спасибо, — она переводит взгляд на Роуга и тут же понимает, что лучше бы этого не делала. Теперь уже плачет, не пытаясь это скрыть. — Большое спасибо, — прерывисто дышит, сжимая в руке вилку и вдавливая её в деревянную поверхность барной стойки, после чего и вовсе роняет её, трёт раскрасневшиеся глаза и, наконец-то, улыбается с крошечным намёком на счастье. — Спасибо.
~ ~ ~
Роуг выжидающе смотрит на официантку, но ничего не говорит — излишнее давление в сложившейся ситуации тут ни к чему, да и Люси сама прекрасно понимает, что именно он ждёт. Она устало проводит похолодевшими руками по лицу, опускает их на стол и облокачивается на него, собираясь с мыслями и концентрируя своё внимание на том, что именно её сегодня начало так глодать. «Вдох-выдох, Люси» Действует. — Это было лет восемь назад, когда мама слегла с простудой и её отправили в больницу. Тогда я впервые осталась с ним на ночь, — Люси водит плечами, из-за чего лопатки соприкасаются, и тут же будто наяву снова чувствует хлёсткие удары. — Ты как раз спрашивал, откуда у меня эти два шрама на спине, — у Люси перед глазами не лицо Роуга и не уютная обстановка бара. У Люси перед глазами лишь обшарпанные стены её комнаты, дверь, срывающаяся с хрупких петель, и чувство неизбежного ужаса, вихрем ворвавшееся в её разум. — Он напился тогда так, как ещё никогда не напивался, — у Люси в ушах не приглушённая музыка, льющаяся из музыкального центра, и не тихое мужское "Продолжай". У Люси в ушах эхом отдаются шаркающие шаги, грубые слова, с яростью брошенные в её сторону, и сумасшедший пульс, от которого нестерпимо ноют виски. — Откуда-то из воздуха надумал себе, что мама оставила мне на сохранение какие-то деньги перед тем, как её положили в больницу, — у Люси сейчас не ощущение умиротворения, присутствие которого радовало её вот уже который месяц. — Я не знаю, чем он меня бил, но бил, не щадя, — Люси чувствует на себе весь круговорот тех эмоций, состоящих из страха, паники и лютой ненависти; тех звуков, вмещающих в себя матерные выражения, свист чего-то эластичного, рассекающий воздух, и собственные рыдания; тех ощущений — остервенелые удары о спину, пощёчины и грубые швыряния по кровати. Роуг, не медля ни секунды, садится рядом с ней, аккуратно берёт за руку и несильно сжимает, тем самым стараясь добиться того, чтобы мыслями Люси была уже тут, а не там, в прошлом, которое затягивает её в свою беспроглядную тьму и не собирается отпускать. Она срывается уже тогда, когда Роуг успокаивающе прижимает её к себе, гладит по волосам, нежно пропуская светлые пряди сквозь пальцы, и тихо произносит слова утешения, которые она, к сожалению не слышит. Она прижимается к нему ещё сильнее, ищет защиты, сжимает пальцами ткань его рубашки, невольно впиваясь кончиками пальцев в мужское плечо, и содрогается от плача. — Назови мне даты, Люси, — приблизившись к её уху, Роуг говорит тихо, чтобы Люси постаралась сконцентрироваться на его голосе и, тем самым, понемногу успокаиваться. — Даты, с которыми у тебя связаны хорошие воспоминания. — Девятое июня, папа дарит мне огромного плюшевого медведя в честь моего пятилетия. Пятое сентября, мама и папа везут меня в парк аттракционов, чтобы отпраздновать мой поход в первый класс, — лёгкая улыбка идет в контраст со слезами, которые Люси старательно утирает. На душе всё ещё паршиво, однако мысль о том, что в её жизни было хоть что-то светлое, дарящее счастье, невольно успокаивает. Пускай и ушло в один момент, не оставив и следа, но всё же было. — Двенадцатое марта, почти полтора года назад... — Люси чувствует, как ладонь парня аккуратно проводит по её спине, по шрамам, ноющим каждый раз, когда перед глазами всплывают картины того вечера, и расслабленно прикрывает глаза, чувствуя, как охватившие её тревога и отчаяние отступают на второй план, постепенно растворяясь, — наша первая встреча. С каждым сказанным словом её голос становится тише, напряжение отпускает её тело из своей клетки, а осознание того, кто она и где находится, снова возвращается. Роуг понимает, что Люси успокаивается, но всё никак не может прекратить гладить её по спине, уделяя особое внимание двум рубцовым полосам, которые, пускай и не отчетливо, но всё-таки чувствуются сквозь тонкую ткань блузки. — Прости, сегодня что-то совсем расклеилась... Сама не ожидала, — сонно произносит Люси, не в силах даже приоткрыть глаза. — С каждым разом ты справляешься быстрее, хвалю. Она не видит его лица, но уже по голосу понимает, что он облегчённо улыбается, едва приподняв уголки губ, а в ответ сказать что-то сил уже нет, сонливость мало-помалу утаскивает ее в свой плен и сводит на нет все попытки поднять голову с мужского плеча, чтоб окончательно не провалиться в сон.* * *
Освежающий ветер, проникающий в дыхательные пути, даёт ощущение бодрости, когда сигаретный дым изнутри обволакивает лёгкие и успокаивает пуще горячего чая. Взгляд алых глаз устремлён в сторону города, который начнёт оживать через пару-тройку часов. Помощница, спящая на кровати, ворочается и тихо-тихо бормочет что-то под нос, после чего замолкает и дальше продолжает спокойно спать, сильнее укутываясь в плед. Казалось бы, обычная ситуация, но после сегодняшнего неприятного инцидента это прямо-таки бальзам на душу — тишина, витающая в воздухе и прерываемая лишь негромким шумом листьев, колыхающихся на деревьях от потока несильного ветра, помогает отсеивать ненужные мысли о посетителях, жалующихся на непростую судьбу. Делает очередную затяжку, выдыхает через пару секунд и плавно поворачивает голову в сторону кровати, всматривается в темноту и взгляд его выхватывает из сгустка теней Люси. Роуг никак не может избавиться от назойливой мысли, что видит в ней себя. Больше десяти лет назад он видел в зеркале такой же отрешенный взгляд, какой когда-то увидел у Люси, — лишённый всякой надежды на конец всего этого кошмара; такие же синяки на кистях, плечах. Те же шрамы, ноющие каждую ночь, когда тишина сама по себе нагоняет мысли о прошлом. Люси всё не привыкла к тому, что это клеймо, высеченное у неё на спине, даёт знать о себе после каждого воспоминания об отчиме. Душа воет волком, только слёзы стали редкостью, застревают комком в горле, причиняют дискомфорт, и от этого вдвойне хуже. А Роуг уже свыкся. Смирился.