Марфа Прекрасная

      Марк не мил и не благороден. Он угнетен и подавлен, но еще не окончательно.       Он идет, сносимый метелью, идет, сильно наклонившись вперед, мучительным усилием сдерживая свой цилиндр. Поднятая рука, крепко схватившаяся за полу цилиндра понемногу отмерзает, пальцы уже не чувствуют приложенного усилия. Острые снежинки полосуют лицо не хуже когтей кошки, Марк щурит глаза и хмурит брови.       Марк не может вспомнить ничего. Заметенные снегом, как пылью расколотых зеркал и стекол, пейзажи не вызывают никаких воспоминаний. Даже о том, что снег в мороз режет голые руки, что кора деревьев шершавая.       Пальцы замерзли настолько, что их хозяин не знает, держат они все еще цилиндр или нет, и вообще, его ли они или уже нет. Стеклянный холод. Острый мороз. Марк злится и плачет. Ему больно. Он таракан, застывший в янтаре, расплющенная мошка. Даже его высокоорганизованная человеческая душенка, этот депрессирующий комок жалости и отчаяния — ничто перед суровостью природы.       Слезы бередят раны, оставленные кинжальными снежинками.       Марк готов упасть на колени и перетерпеть любые муки, лишь бы умереть. Но осталось еще немного. Там скоро тепло. Скоро. СКОРО.       Рот искажается — сложно понять, улыбка это или гримаса ужаса.Марк радуется совершенно по животному, потеряв все человеческие черты, кроме своих грустных, но пустых глаз: приветтепло, прощайметель. Тепло, тепло, тепло. Согреться. Убежать от мороза.       Марка встречает жар камина и пьянящий сумрак, это все — духи Марфы. На диванах, коврах и подушках привольно раскинулись разгоряченные тела женщин и мужчин. В помещенни стоял густой шум, заполняющий пространство, часто пьяные компании взрывались смехом, отчего начинали смеяться другие, потом смех утихал, потом снова… Люди праздновали. Здесь собрались все, кому больше некда было бежать от одиночества, кому нигде больше нельзя было согреться.       И среди общего безумного вожделения Марк увидел только Марфу. И разозлился. Он от всей души ее ненавидел. Но она была здесь управляющей, пока ее сестра, хозяйка этого заведения, где-то пропадала.       Марк прошел к камину, кивнув Марте.       Его колотило от холода, злости и отвращения.       «Грязная, пошлая женщина. Шлюха, строящая из себя невесть кого. Думает, что она королева, изображает из себя недотрогу. Делает вид, что никому не дает. Ха. Ведет себя как мужик, лесбиянка хренова. Давно пора ей вставить по самые гланды и показать, где ее место. Она же всего лишь шлюха. Она, черт ее дери, просто женщина — игрушка для плотских утех. Господи, как же хорошо», — Марк, растворившись в удовольствии, доставляемым жаром огня, прикрыл глаза. Его пробрала крупная дрожи.       Немного согревшись, он более трезвым, не замутненным собачьим холодом взглядом посмотрел на Марфу.       «Что ни говори и как ни злись, а она вызывает восхищение. Хотя и совсем не в моем вкусе. Но как же она пьянит…»       Марфа. Черные кудри, болотного цвета глаза и цыганская кровь. Сухой степной ветер навсегда впитался в смуглую кожу, не прикрытою белой пудрой. Эту кожу покрыла дорожная пыль невозможных путей, в нее впиталось масло горящих свеч и фонарей. Марфе только и быть, что с цыганами: сидеть ночью у входа в палатку на дорогом ковре, привезенным из несуществующих стран, сидеть, освещенной фонарями их лагеря, брести в затерянные деревни. Марфа. Горячая, желанная, безразличная. Смотрит немного презрительно, с усмешкой, сидит вольготно, как мужчина. Одна рука с сигарой, другая лежит на подлокотнике дорогущего кресла, оббитого парчой. Марфа: пряная, пропахшая шлюхами, алкоголем и табачным дымом.       Марк, улыбнувшись, подошел к ней. Как бы он не злился, как бы ее не ненавидел, с ней было хорошо. Обычно Марфу всегда окружала компания молодых куртизанок. Они ее обожали, она была их богиней, а они — ее рабынями, жрицами ее храма. Мужчины безумно завидовали этим женщинам, ведь им нельзя было даже и думать об этой богине.       Но сейчас она была одна — слишком много было клиентов, нельзя было растрачивать столь ценные ресурсы, как куртизанки, на себя.       — С Наступающим, Марфа. Все, я так понимаю, заняты?       — И тебя так же, дорогуша. Подожди немного, все равно сейчас уже кто-нибудь откинется. Слабаки.       Марк встал неподалеку.Он был недоволен. Марфа дала ему бутылку бренди, чтобы скоротать время.       Он не мог перестать думать об этой… Прекрасной, хоть и не в его вкусе, чаровнице. Вся атмосфера этого места, этот творящийся праздник, еще не до конца отпустивший холод и глоток бренди, обжегший не привыкшее еще горло, сводили все мысли к ней, к этой пряной парфюмерше. Она сидела в кресле, пошлая, собственноручно пропитавшая все духами, сотканными ею из самых вызывающих ароматов. Но, как говорили девушки, окружавшие Марфу, если провести всю ночь, положив голову ей на грудь, под утро (конечно, если повезет проснуться перед рассветом) можно почувствовать исходящий от Марфы запах костра и воспоминаний о былых путешествиях, но он быстро рассеивается. Никто точно не может сказать, сон это или реальность.       Девчушка, на ходу поправляя сползающее платье, подбежала к Марфе и упала ей на грудь. Медленно подняв глаза, она наткнулась на взгляд своей богини, исполненный презрения, усмешки и желания.       Марк чуть не поперхнулся бренди. Марфа в какой-то жалкий миг предстала для него с иной стороны. Она и как женщина, и как мужчины, с той лишь только разницей, что не является ни тем, ни другим. Она ничья. Это остальные принадлежат ей. Она мечта женщин и недостижимая мечта мужчин. Томная, пьющая, курящая. Парфюмер.       «Марфа такая же, как я — разочарованная, потерянная. С той лишь разницей, что она нашла себя», — Марк вливает в себя еще немного бренди прямо из горла.       Марфа нашла свою маску и свои занавески. Она развесила эти занавески по своему дому и закрыла все окна и двери. Ароматы-занавески неподвижно висят и обволакивают все вокруг непреодолимой преградой. Марфа в домике. Она нашла себя и спрятала. Она заглушает отчаяние алкоголем, дорогими сигарами и женщинами, будто лечит раковую опухоль чаем с малиной. Обвешивается ароматами, словно амулетами, защищающими от злых духов.       Марфа отстраняет девушку и указывает ей на Марка:       — Ступай.       А сама откидывается на кресло и закуривает еще одну сигару. Она улыбается. Эта ночь обещает быть такой же отличной, как и остальные ночи, проведенные среди милых сердцу женщин. Она уже не спрашивает себя, счастлива ли она. Ей просто хорошо, и этого достаточно.       Марк идет, уводимый куртизанкой — светловолосой, тонкой, с карими глазами.       «А вот такие женщины мне по душе».       Он пытается забыться с помощью алкоголя и женщины. Ему пробирает жуткий холод, как на улице. Он горит и не боится сгореть. Марк даже рад бы выгореть совсем.                     Но после шлюхи и прощальной усмешки Марфы, его снова ждет освежающий холод и обжигающий мороз, только уже нового года.       Себя он не нашел, да к тому же, оказалось, все-таки потерял свой цилиндр.