**
Он начинает преследовать ее ненавязчиво, то провожая взглядом, то пропуская вперед в кафетерии. Нура не обращает внимания; самонадеянные выскочки интересуют ее в самую последнюю очередь. Тогда Вильям Магнуссон начинает наступать. Сатре то и дело натыкается на его словно чего-то выжидающий взгляд, поначалу просто игнорирует, а потом недовольно хмурится. Он находит ее в коридорах, подкрадываясь со словами "привет, красавица", досаждает ей сообщениями, и Нуре, конечно, льстит это вездесущее внимание вперемешку с восхищением, но ломаться под напором испорченного Магнуссона она не собирается. — Самое время сдаться, Вильгельм. Она намеренно использует прием подавления — спасибо сериалу — но на нем эта техника не срабатывает; черта с два. — Что? Я не собираюсь сдаваться. Нура почти краснеет и определенно смущается, скрыться из виду и не попадаться ему на глаза становится делом первостепенной важности. Она не верит в искренность его слов и намерений — слишком прочно засела мысль о его неисправности. Нура твердит себе, что никогда не влюбится в такого типа, как Магнуссон, а сама незаметно для себя все чаще наблюдает за ним издалека. «Мне нравится, что ты сидишь там и смотришь на меня». «Я не смотрю на тебя». И взгляд предательски задерживается на нем снова. Она ничего не может с собой поделать: Вильям Магнуссон захватил ее мысли и ядом распространился по всему телу, держаться холодно с каждым разом все тяжелее. Нура понять не может, что происходит, ее пресловутый самоконтроль летит к чертям, стоит ей столкнуться с ним в коридоре, и она готова придушить себя за слабость, но что толку, если битва уже проиграна.***
Нура слишком устала держать маску незаинтересованности, которую Вильям с легкостью пробивает одним лишь взглядом; сдаться кажется ей самым правильным из всех возможных вариантов. Она читает очередную тираду о его эгоизме и самонадеянности, и звучит это так, будто она убеждает в этом себя; забавно. В его взгляде нет привычной нахальности, ни следа от высокомерия — только обида тонкой пленкой и уязвимость. Он качает головой, словно разочаровываясь, и Нура теряет контроль над собой, жизнью и происходящим. Она срывается с места и почти врезается в него, обнимая, находит губы, а дальше для нее все как в замедленной съемке — выглядит почти отчаянно, как от безысходности. Что ж, выхода у нее и правда не было; то было единственно верное решение, и счастливая улыбка теперь сама собой расцветает на губах. Вильям держит ее лицо в ладонях, и темнота вокруг озаряется его безмолвной радостью.***
Просыпаться в объятиях Вильяма Магнуссона от невесомых поцелуев в макушку значительно приятнее, чем от оглушительного звонка будильника. Нуре кажется, что она вот-вот растает от удивительной теплоты и нежности, но время идет, он лишь крепче прижимает ее к себе, а она остается на месте и водит пальчиками по его руке. В его улыбке столько детской невинной радости, что Нура смеется. — Доброе утро, Вильгельм. Вильям наигранно рычит и шутливо кусает ее плечо; начинается битва, в ход идут одеяло и подушки, в итоге Сатре побежденной нежится в объятиях победителя и выцеловывает узоры на его ладонях. Атмосфера неповторимого уюта царит в комнате, и никто из них не собирается ее рушить. Нуре кажется, что она могла бы провести здесь всю жизнь — к черту карьеру и самореализацию, зачем нужны планы, когда рядом есть он. — Нура Амалие Сатре, теперь тебе нужно быть осторожной, потому что ты собираешься чертовски сильно в меня влюбиться. Осторожность тут не поможет, думает Нура и смеется над ним вслух, про себя думая, что влюбилась уже давно; она определенно безнадежна.***
Вильям открывается ей с совершенно другой стороны, в нем столько мягкости, нежности и любви, что Нура поначалу не верит даже. Вскоре жить без его поцелуев становится просто невыносимо, и она не знает, можно ли растворяться в любви с такой готовностью. Хотя ей, по правде говоря, все равно, чувства ведь не допускают правил. — Я люблю тебя. Говорит он, и реальность плавится от ощущения несбыточности. Нуре кажется, что быть такой беззастенчиво счастливой в их несчастном обществе просто-напросто незаконно. Двадцать первый век на дворе, казалось бы, чувства вышли из моды еще столетие назад, но Сатре с головой бросается в омут, позволяя себе жить без оглядки на завтрашний день. Вильям рядом, значит, ничто не страшно. Нура в его глазах такая обалденно-притягательная, бесконечно близкая, а Вильям слишком влюблен; игривая мягкость ее улыбки стирает любые сомнения. Людям нужны люди. Вильяму нужна Нура. Все просто.***
Все становится куда сложнее, когда появляется Нико и все летит к чертям. Нура хотела бы обвинить Вильяма или его брата-психопата, но правда в том, что разрушила все она сама. Сатре больно ударяется о счастье; оказывается, хуже потерять, чем не иметь вовсе, и ей хочется кричать и рвать на себе волосы, останавливает только потрепанное самообладание и тихое "все будет хорошо" от Евы. Тайное становится явным, ни для кого не секрет, это было лишь вопросом времени. Когда почти озверевший от боли и ярости Вильям уходит от нее, Нуре ничего не остается, кроме как бежать вслед, цепляясь за него отчаянно, сильно, запрыгивать, удерживать, главное не отпускать, не дать ему исчезнуть. Он уходит, Нура глотает слезы, сидя на холодном асфальте. На нее устремлены десятки глаз, но единственное, что имеет для нее значение сейчас и впредь — тот факт, что она его потеряла. Нура мечтает отмотать время и оказаться умнее, доверять ему больше, чем лживому Нико, но шансов на это ноль, значит, остается только попытаться все исправить.***
Вильям уезжает в Лондон, а Сатре кажется, что как минимум на другую планету; он так далеко, что дотянуться не представляется возможным. Он выстроил между ними не пробиваемую ни смс, ни звонками стену отчуждения, и Нура бьется, бьется, как птица в клетке, а все без толку. Сама виновата, девочка, греби теперь свое горе ложками. В конце концов Нура сдается. Ощущение, будто ее обесточили, будто выкачали из нее все желание жить вместе с надеждами на лучшее будущее. Она теряет аппетит, почти не разговаривает и не разрешает себе плакать — не заслужила послабления. Забота Эскиля и остальных трогательна, но Нура огрызается и отталкивает их, она не в силах простить себя и не заслуживает поддержки тоже. Мир вокруг становится серым, она сливается с ним, не подводя губы алым, и хочет исчезнуть. Как можно делать богатенького старшеклассника центром своей вселенной, а, Нура? К жизни ее возвращают Вильде, Ева, Сана и Крис. Нура находит в себе силы выстоять против натиска Нико, начинает даже ходить в школу и улыбаться через раз. Жить без него можно, хоть и невыносимо. Возвращение Вильяма приходится отрезвляющей пощечиной; Нура не готова отпустить его, она не может позволить себе — и ему — забыть о том, что между ними было. Она требует и добивается встречи, но когда видит его у машины Криса, теряет всякую уверенность. Сатре не просит его не уезжать в Лондон, она надеется лишь, что после того, что она скажет, ему самому не захочется. — Я не люблю тебя. У нее ноги подкашиваются, но она держится, держится прямо и говорит. Говорит о его несчастном детстве, о брате-ублюдке и жалости к себе, говорит о любви, судьбе и необходимости сохранить то, что они создали. Ее посыл прост — людям нужны люди, Вильяму нужна Нура. Она верит, что он останется. Он садится в машину и уезжает. Нура едва удерживает себя от того, чтобы сесть посреди дороги и зарыдать; нужно по крайней мере дотерпеть до Евы. Она достает телефон и судорожно набирает номер; пальцы сводит как от нестерпимого холода. — Ева? Вильям уехал. Вильям бросил меня, Вильям... уехал в Лондон. Голос дрожит, она едва владеет собой. Нура чувствует, что она совершенно одна, потеряна в безграничном холоде Вселенной. — Он сказал, что больше не любит меня и что у него самолет в шесть. Сатре спрашивает, можно ли приехать, ни на секунду не сомневаясь, что Ева примет ее с распростертыми объятиями и назовет Вильяма мудаком. Она также ни на секунду не сомневается в том, что легче ей от этого не станет. Но она понимает, что если останется одна, то просто не выдержит; она слишком много себя отдала этим отношениям, вот-вот иссякнет окончательно. Слезы встают в горле комом, безысходность ситуации доходит уже до уровня глаз, когда чьи-то сильные руки вдруг разворачивают ее к себе. Нура выдыхает прерывисто и сталкивается взглядом с Вильямом; он слабо улыбается и притягивает ее к себе, сжимая в объятиях так сильно, что становится больно дышать. Нура поверить не может, что он вернулся, поверить не может, что Вселенная дарит им еще один шанс, но сейчас и не надо верить. Главное обнимать, держать так крепко, чтобы никогда больше не посмел уйти.***
Когда все возвращается на круги своя, Нура снова просыпается от робких поцелуев в макушку и почти плачет от счастья. Она вообще-то не истеричка, но после произошедшего заметно сдала позиции — слишком сентиментально. Вильям рядом, он целует как никогда нежно, и Нура отдается ему вся, без остатка. Она дала бы и больше, но уже некуда. Они собираются переехать в Лондон и жить там вместе; это настолько идеально, что кажется нереальным. Смотреть на мир через призму любви и счастья — нечто запредельно прекрасное; все вокруг никогда не кажется таким добрым и светлым, как во времена, когда любишь.***
Оказаться на пороге старой квартиры страшно; ощущение, будто какой-то сумасшедший водоворот лишил ее земли под ногами и выбросил в прошлое, оставив за собой шлейф до дури знакомого одиночества. Нура опускает чемодан, в котором на самом дне лежит его рубашка, бессовестно смятая и отвратительно любимая, смахивает с лица упавшую прядь порядком отросших волос и с чувством выполненного долга выдыхает, стараясь убедить себя в том, что все, в общем-то, хорошо; у нее отчаянно не получается. Мечты устали сбываться еще в Лондоне, теперь только повседневность смотрит на нее глазами удивленного Исака, и желание заснуть лет эдак на десять скребется внутри все сильнее. Нура хочет по-прежнему обнимать Вильяма, зарываясь носом в его шею и щекоча дыханием, чувствовать его любящий взгляд на своей коже и сцеловывать предрассудки с его упрямо сжатых губ. Нура хочет быть с Вильямом, а не убеждать в том, что она и так с ним, сочувственно вздыхающего Эскиля, заплетающего ей косы, и жалостливую Линн. Нуре не нужна жалость — скорее хорошая оплеуха от бесчувственной реальности и грамм сто виски от истерики. Ее "мы не разошлись, просто взяли перерыв" выглядит жалко; Сатре внезапно чувствует себя девочкой, рассказывающей сказки снисходительно настроенным взрослым. Об этом не говорят вслух, но про себя думают: у их любви вышел срок годности; любовная лодка села на мель отчужденности, самое время отпускать бумажные кораблики надежд в свободное плавание. Нура устремляет долгий взгляд в зеркало в конце дня и не находит в себе ни одной знакомой черточки; Вильям стер ее и переписал набело, как неудавшуюся сначала историю. Нура Сатре знает, какой историей она хочет быть. Она стирает с губ помаду вместе с воспоминанием о его поцелуях и обещает себе, что завтра все будет иначе.***
Следующим утром Нура в идеально отглаженной рубашке и с запасом концентрированной иронии на любой случай, прямо как прежде. Она заставляет себя держать спину ровно и возвращается в Ниссен почти с радостью, бодро заталкивая неуместные воспоминания в самый дальний угол сознания. Ее сердце в целости и сохранности бьется в груди — никаких осколков и сожалений. Она слишком умна, чтобы прибегать к утрированным метафорам, и до крайней степени независима; ее свобода вырывается глубокими вздохами, словно выпутавшись наконец из любви. Ева рядом светится от счастья и то и дело порывается ее обнять, вызывая одну за другой самые искренние улыбки, а Вильде вдохновленно распространяется про их новую группу для укрепления своего социального положения, чем заслуживает такой привычно скептический взгляд и ехидный комментарий. Прежние времена поднимаются из пыли, и все кажется уже не таким чужим. Со временем разговоры о Вильяме сходят на нет. Он не приезжает за ней из Лондона, только звонит пару раз в неделю, чтобы убедиться, что она все еще с ним. Однажды Нура с улыбкой на губах говорит ему, что им пора расстаться, и превращает свою боль в искусство. Статьи из-под ее пера теперь выходят сильными, бьющими наотмашь откровенностью и глубиной. Никаких обнадеживающих "людям нужны люди"; бумажные кораблики давно были отправлены в океан и уже, вероятнее всего, затонули. Нура прекрасно знает, что бессмысленных отношений не бывает. В ней все еще живет любовь к Вильяму и благодарность; ей кажется, что это именно он научил ее любить. Возможно, ей бы немножко, самую капельку хотелось, чтобы все наладилось, но Нура также знает, что очень важно уметь отпускать. И отпускает.