Eros.

Виктор и сам не понимает, чем именно его зацепил Юри. Что он в нем нашел? Обыкновенный мальчишка, даром, что всего на три года младше, такой же наивный и восторженный, такой же вспыльчивый и неуверенный. Но что-то же заставило его подорваться с уютного дивана в его питерской квартирке, дернуло купить билет на первый же рейс до Хасецу! Виктор помнит выступления Юри на ФГП и, ранее, в Лиге Юниоров, когда следил за выступления Юрки Плисецкого по просьбе Якова («Вить, поднаправь мальца, ну чего тебе стоит»). Юри лажал чуть ли не в каждом прыжке, удивительно, как мальчишка вообще умудрился выйти на лёд. Создавалось впечатление, будто он боялся. Боялся всего — начиная от самого льда (а этого делать категорически нельзя, Виктор запомнил это с семи лет, когда испугался удара о лёд еще до того, как тот случился, лёд не любит трусов и не прощает храбрецам трусости) заканчивая самим собой, он будто боялся то ли ошибиться и налажать, из-за чего лажал еще больше, то ли не мог по-настоящему открыться, боялся людей, публики — и, трусливый, возвращался на лёд. Это было непростительно в любом случае. Виктор не понимал, тогда, почему Юри вообще встал на коньки. Зачем? Чтобы бояться? Так бояться можно и просто дома, лежа в кровати, или в секции юных натуралистов, или сидя за партой в школе. Но на видео Юри был совершенно другим! Вот что его зацепило! Он пробрался в саму суть Виктора, но, скопировав программу, добавил в нее что-то свое, новое. То, чего самому Виктору не хватало в этой программе. Спираль Керриган, например, которая самому Виктору, в силу длинных ног и невозможности выполнить её идеально, никогда не нравилась, у Юри получилась просто блестяще. Выверено, четко, больше, чем просто связующий элемент. Да что там, все это выступление, снятое на видео так, будто его никогда и никто не должен был увидеть, как сокровенная история, рассказанная в плену темноты и легкого опьянения на тесной кухне в маленькой питерской хрущевке. Виктор чувствовал себя немного неловко, как отъявленный вуайерист, будто подсматривал за чем-то очень интимным, не для его глаз, в замочную скважину. Но все равно! Ни одна спираль в арабеске, ни одна Керриган, ни один аксель или цак — всего этого, даже вместе взятого, было недостаточно, чтобы дернуть Виктора на такой шаг. На ФГП и на сборах Юри всегда был маленьким, незаметным, он, будучи довольно высоким, постоянно ссутулился, будто желая спрятаться. Страх, вот что мешало ему быть первоклассным фигуристом, но на этом видео он был больше, чем первоклассным фигуристом, он был актером, артистом, лицедеем, он создавал свое шоу, пусть и построенное на программе Виктора. Когда он приехал в онсэн семьи Кацуки, он был поражен. У Юри была семья, замечательная семья, которая поддерживала его всем, от мала до велика, которая ни разу не упрекнула его за пятилетнее отсутствие, которая приняла и поняла Виктора еще до того, как он сам принял и понял себя, и тем более до того, как это сделал Юри. И тем сложнее было для Виктора понять, почему Юри боялся льда. На видео — не боялся, на тренировках с ним — не боялся, но на прошлогоднем ФГП он четко видел страх, не мог ошибиться (к сожалению, он знал, как выглядит страх). Это, в первую очередь, и зацепило его, наверное. То, как карьера Юри была сплошь построена на борьбе. Нет, понятно, что любая карьера фигуриста построена на борьбе — начиная от необходимости защищать свою мечту перед сверстниками и их пустыми головами, в которых от одной стенки к другой не было ничего, кроме гулкого звона стереотипов и обидной горечи резких слов, заканчивая немалой стоимостью костюмов, оборудования и моральной необходимостью каждую минуту, проведенную на льду, доказывать, что ты достоин. Но то, с чем столкнулся Юри, было по-настоящему страшно. Виктор даже не мог себе представить, каково это — жить в постоянных сомнениях. Да, он не всегда решался выполнить очередной четверной, и тем более не всегда знал, как ему поступить в той или иной ситуации, но Юри, черт возьми! , он был как маленький испуганный зверек, при малейшем признаке дождя прячущийся в норку, даже если дождь — слепой. И тем приятнее, до будоражащего кровь предвкушения, отдать ему «Эрос». Эрос — страсть, искушение, непоколебимая уверенность — то, чего так не хватает его подопечному, но именно то, что было в нем на том видео. Юри трудно найти свой Эрос, но еще труднее признаться, что он его уже нашел. Поэтому когда Юри выходит на лёд и танцует так, будто от этого зависит его жизнь, его будущее, у Виктора перехватывает дыхание. Прежде, чем он понимает, что да, зависит, и как бы он не привязался к этому мальчишке за это недолгое время вместе, если он налажает и продует Юрке, то Виктору придется уехать. Уговор дороже денег, как говорится. Виктору хочется верить, что Юри возьмет руки в жопу, жопу в руки и откатает программу как надо, поэтому Виктор верит. Юри заходит на аксель с тройки, не до конца выжимает левую ногу, на следующих двух четверных теряет в заходе, и поэтому чуть не падает, но доделывает же! Выкладывается по полной, глаза лихорадочно блестят, будто только в тире на ярмарке животное какое игрушечное выиграл. Виктор намеренно старается не думать о том, какой в этот момент Юри красивый, поэтому пропускает момент, когда мимо него, злобно сопя, пролетает Плисецкий. Поначалу Виктору хочется умильно ухмыльнуться, как он всегда делает при виде Юркиных колючек, но ухмылка замирает на его лице еще прежде, чем он понимает, что только что произошло. Юри выиграл. Тут уже не имеет значения, каков исход, раз Юрка ушел, значит, он признал Юри, как минимум равным себе по силе соперником. Виктор достаточно хорошо знал Юрку, чтобы понять, что его разрешение остаться в Японии было им только что получено — и Виктор хмуро кивнул в спину уходящему Плисецкому, чтобы в следующий момент опять перевести глаза на лёд и увидеть, как Юри, на почтительном расстоянии, стоит у бортика и разговаривает с Юко. Та передергивает плечами в ответ на реплику Юри и, легонько подтолкнув его за спину к Виктору, отходит, напоследок подмигнув Никифорову. Юко нравилась Виктору, Япония нравилась Виктору, Юри тоже нравился Виктору, и тем веселее было его дразнить. Но к чему Виктор не был готов, так это к объятиям с Юри. Тесным, даже смущающим немного и очень-очень горячим, настолько, что Виктор выпутался из них прежде, чем понял, что это, вообще-то, был чуть ли не первый раз, когда Юри сам до него дотронулся. Путь к душе Юри был очень сложным, каменистым и проходил, по всей видимости, под девизом из знаменитой настольной игры с лестницами и змеями. Виктор делал шаг вперед, а потом где-то лажал и откатывался на две позиции назад. Хотелось бить кулаками по стенам в лучших традициях Халка или сжимать в бессильной ярости кулаки и зубы в лучших традициях Плисецкого, но вместо этого он вставал на лёд, и лёд подчинялся ему. Он звал Юри за собой, и Юри шел. Он приручал Юри, как дворового пса. Он выводил его на лёд, заново, как юнца, только пришедшего в секцию фигурного катания, и учил его верить льду. А вечером он укладывался рядом с Юри на футон, массажировал уставшие после целого дня работы ноги, рассказывал байки времен предыдущих ФГП, ждал, пока уснет Юри, и затем укладывал свою руку поперек его живота и закрывал глаза. Весь его быт был построен вокруг Юри, все время Юри было посвящено либо целиком Виктору, либо Виктору и льду. На стоянке, прямо перед выступлением Юри, Виктор ломает в нем ту хрупкость, из которой он создан. Соленая вода его глаз превращает Юри в податливую, хоть и обозлённую глину, и Виктор лепит из него того самого Юри, что он увидел на экране своего ноута в Питере, когда смотрел то злосчастное видео. Тот Юри покорил его сердце, а сейчас Виктор ваял нового Юри. Такого, который смог бы покорить его душу. Если честно, Виктор и сам не понимает, чем именно его зацепил Юри. Что он в нем нашел? Обыкновенный мальчишка, даром, что всего на три года младше, такой же наивный и восторженный, такой же вспыльчивый и неуверенный. Юри все еще лажал чуть ли не в каждом прыжке, удивительно, но он больше не боялся льда. Он жил льдом, он жил каждым акселем, каждым лутцом, каждой дорожкой шагов. Каждое его выступление было до последнего выверено и спланировано, но, когда Юри выходил на лёд, он очаровывал публику — и, в первую очередь, он очаровывал Виктора. Возможно, временно переехать в Хасецу не было такой уж плохой идеей, о чем Юри не забывал напоминать ему каждый день. Он выходил на лёд, уверенно чеканя шаг, и золотое кольцо приглушенно блестело в свете софитов, и, в такие моменты, Виктор готов был поклясться, что весь Эрос, воплощаемый Юри в своих программах, был предназначен исключительно для него, для Виктора.