Её Прометей

Она не знает, за что отец так ненавидел ее. C самого детства, с тех пор, как ее мать умерла вскоре после родов. Может, именно в этом дело — но Мередит мало интересовали причины, почему собственный отец всегда пытался подставить ей подножку. Маленькая Мередит рисовала ему ландыши акварелью — он выбрасывал их в мусорку, сминая листы бумаги в бесформенные комки на ее глазах. Повзрослевшая Мередит сдавала на отлично предметы в колледже, пытаясь не опозорить отца, президента огромной корпорации. Но тот лишь хмыкал, называя Мередит бестолковой зубрилой, не разбирающейся в предмете. Мередит пробилась в космическую программу без грамма чужой помощи, защитила докторскую диссертацию и получила четыре патента на изобретения — пусть папаша подавится. Но вместо этого он создал Дэвида. Биоробота, запоминающего и анализирующего столько информации, сколько не смогли бы и сорок ученых умов. Дэвида — идеального каждой чертой своего лица, каждой линией тела, каждым сорвавшимся с языка словом. Если бы отец мог это устроить, Дэвид бы давно управлял корпорацией вместо Мередит. К счастью, по законам роботы не имели права занимать управленческие посты. Но Дэвид стал ему сыном, окончательно вытеснив Мередит на второй план — может в этом и крылась проблема? По мнению отца Мередит просто не хватало члена? Яйца-то она давно себе отрастила. Мужчины ненавидели ее — за ум, карьерный рост и умение заткнуть рот любому. Но Мередит и не хотела их любви. Всю жизнь она стремилась добиться любви отца и потерпела поражение. Другие мужчины тем более не стоили попыток. Но Дэвид — Дэвид стал занозой в горле. Он всегда и везде был рядом — молчал, глядя на нее так, будто видел насквозь. Или делал тонкие, умные замечания, поправлял ее в работе и всегда оказывался прав. Отец ставил его в пример во всем — что само по себе было не честно. Раньше Мередит надеялась, что когда-нибудь сможет достигнуть идеала, но теперь планка стала недостижимой. С Дэвидом ей не сравниться никогда. Она кусала губы в кровь по ночам и била посуду, возвращаясь домой из офиса, продолжая на людях изображать самоуверенную стерву. А потом отец взял ее в программу «Прометей». Конечно же, вместе с Дэвидом. Полет за много миллионов световых лет с самым ненавистным для нее существом — что может быть забавней? Разве что идея найти Бога на чертовой планете в самом темном уголке вселенной, карту к которой нарисовали неандертальцы. Разве там может быть Бог? Разве есть Бог? Мередит никогда не думала об этом. У нее был лишь отец и цель. Такая же недостижимая как попытка найти объяснение человеческого существования за много миллиардов световых лет от млечного пути. Как хорошо, что весь полет они спят. За ними присматривает Дэвид — ему-то не нужно спать, есть, дышать и даже умирать. Кажется, Мередит чувствует его присутствие даже сквозь медикаментозный сон, больше похожий на кому. Ей что-то снится — обрывки воспоминаний, фантазий и страхов. В каждом из которых присутствует Дэвид. Он будит команду по достижению цели и Мередит ясно дает всем понять, кто здесь главный. Только на него одного это не действует. Может, у нее паранойя? Побочный эффект двадцатилетнего беспробудного сна? Но в его чертовой, едва заметной ухмылке мерещится подвох. А потом он зажимает ее в коридоре — волосы на шее Мередит становятся дыбом от такой близости. Может, виноваты магнитные волны? Ведь Дэвид, по сути, кусок железа. Покрытый биоволокном, во всем имитирующем человеческую кожу. И не ясно, зачем роботу член. Гладкий, длинный, анатомически правильной формы, словно с картинки. Глупо было надеяться, что хотя бы здесь он не идеален. Дэвид улыбается, словно ожидал этого. Будто знал, что однажды она сорвется. И это бесит. Программа по разработке биороботов изначально преследовала исключительно медицинские цели — ученые собирались создать анатомические протезы, которые прижились бы у любого больного. Цели они достигли, и пошли дальше, создав не только протез, но и человека целиком. Вот только зачем Дэвиду оставили эту половую принадлежность — неизвестно. Внутри него — сотни проводков с бегущими по ним электрическими зарядами, и Дэвид вряд ли способен испытывать что-либо напоминающее человеческий оргазм. Он живет в вечной гармонии с собой и окружающим миром, недоступной человеку. Но Мередит все равно становится на колени. Дэвид — ее идеальный мучитель, и она продолжит мучить себя и дальше. Он все же слегка дергается, когда Мередит высовывает язык и лижет головку. А потом всасывает его, медленно, наслаждаясь процессом и чувствуя, как намокают собственные трусики. Дэвид не издает ни звука — если ему не нужен воздух, то вряд ли он вообще умеет стонать. Но зато он толкается в ее горло, слегка оттягивая за волосы, а другой рукой поглаживая по виску. Мередит наслаждается тягучим, терпким привкусом его неживой кожи, заглатывая как можно глубже и кончает, даже ни разу не коснувшись себя. — Ненавижу тебя, — шепчет она опухшими губами и молча забирается на кровать, по пути стягивая одежду. — Просто сделай это, мать твою. И изобрази на лице заинтересованность. Дэвид улыбается, подходя к ней и разглядывая, как врач бы разглядывал пациента. — Я всегда заинтересован в тебе, Мередит. — Неужели. Показать, куда вставлять? — она пытается язвить, пытается получить контроль. Ведь он всего лишь робот, а она человек — венец создания. Идеальная здесь она, а он всего лишь копия. — Не утруждай себя. Мередит кричит — Дэвид явно знает, куда вставлять. Резко и на всю длину. У Мередит вышибает воздух из легких, она задыхается. А Дэвид начинает двигаться — методично и механично втрахивая ее в кровать, совсем как гребанный робот. Мередит жалеет, что не легла на живот — не видеть бы его глаза и этот странный, яркий огонек на самом дне таких обычных с первого взгляда зрачков. — Не смей вести себя со мной так… Я все… все знаю… — выдыхает Мередит. — Что же ты знаешь? — Дэвид улыбается. И меняет угол. Меняет программу, перегружает свой внутренний диск. Теперь он разнообразен. К нему невозможно приспособиться. Это слишком прекрасно, слишком идеально, слишком нечеловечно. Или бесчеловечно? Мередит не уверена в подборе слов и просто стонет, обхватывая его ногами, кусая губы, и царапая ногтями его кожу, на которой не остается следов. — Я знаю, что ты больше, чем просто робот… Дэвид прихватывает губами ее торчащий сосок и Мередит мгновенно накрывает. Опять. А Дэвид улыбается и продолжает, только медленнее, наблюдая за ее реакцией — изучает, запоминает, анализирует. Мередит чувствует, как медленно теряет рассудок от накатывающего возбуждения. Она толкает его в грудь и переворачивает на спину, оказываясь сверху — передышка, видимость контроля ситуации. Только видимость, потому что бедра сжимают пальцы, которые с легкостью могут сломать ей кости, а его член входит в нее под слишком правильным углом, попадая точно в нужную точку. Она стонет, опираясь ладонями на его живот, чувствуя как под кожей перекатывается пресс — или что там у роботов его заменяет. Дэвид лежит, слегка приоткрыв рот и глухо постанывая — это неожиданно. Старается для нее? Мередит склоняется над ним, прижимаясь к слегка шершавым губам. Дэвид мешкает секунду и отвечает на поцелуй, играя с ней языком, одновременно фиксируя за бедра и вколачиваясь снизу. Нервные окончания будто закручивает в тугую спираль, а потом резко отпускает — Мередит уже не может стонать, она просто утыкается лицом в его шею, пытается не потерять связь с реальностью. Если он вздумает продолжить, то просто убьет ее. И, пожалуй, Мередит не будет возражать. Но Дэвид гладит ее по спине и прижимает ближе. Мередит слышит его сдавленное дыхание, чувствует легкий тремор. Неужели? Или это спектакль для единственного зрителя? Плевать. Она лежит сверху на идеальном роботе — обессиленная, изможденная, и кажется, впервые совершенно свободная. Как глупо было лететь за этим на сотни миллиардов световых лет от дома. Как глупо будет за это умирать. Но Мередит привыкла платить по счетам. Она целует Дэвида в ключицу и проваливается в сон.