что если бы вместо лезвий, у него в руках были красные фломастеры
Впервые Джош решился подойти к Тайлеру, когда им исполнилось пять. Дети играли во дворе школы во время перерыва между классами, и Тайлер выглядел непозволительно красиво со своими большими, как у Бэмби, карими глазами и бледными веснушками на скулах. Джош наблюдал за ним издалека с августа, и тот всегда казался ему игроком высшей лиги, пропуск в которую выдавался только избранным и за определённую, не всем посильную, цену. Одарив Джоша обаятельной кривозубой улыбкой, Тайлер назвал её: — Ты позволишь мне причинить тебе небольшую боль. Это звучало меньше, чем вопрос, скорее — предсказание. Поморщившись, Джош инстинктивно отшатнулся. — Возможно, ещё не время, — печально заключил Тайлер, и Джош досадливо прикусил щёку до неприятного солёно-красного привкуса во рту. Он не испугался и не начал плакать или звать взрослых, как другие дети, и Тайлер робко улыбнулся и опустил голову так низко, что его подбородок коснулся ямочки между ключицами. Учительница громко позвала детей возвращаться в класс, после чего отдельно подошла к «Бэмби» и уговаривающе-сладко назвала его — Тайлер. Джош запомнил это на будущее. Не только имя, но манеру поведения женщины: мягкую, ненастойчивую, слегка опасливую. Глаза Джоша лихорадочно блестели: перед ним только что родился его собственный лидер в лице тихого и кажущегося неприступным ребёнка, такого же, как он сам, но более сложного и от того вызывающего неподдельное любопытство и восхищение.**
Восемь месяцев спустя, Джош решил повторить попытку. Тайлер следил за тем, как мальчик в зелёных шортах, футболке и такого же цвета кепке направился к нему от заполненной детьми площадки с разноцветными качелями и горкой. Он походил на стручковую фасоль. — Ты напоминаешь мне стручковую фасоль, — Тайлер начал разговор, и Джош изумленно изогнул брови, — я буду звать тебя «фасолинка». — Но... меня зовут Джош, — промямлил он, теребя край футболки. Она была инопланетной, а не бобовой — Джошу стало обидно. — Хорошо, я запомню, Джош-фасолинка, но твоё имя слишком ценно, чтобы озвучивать его каждый раз, не считаешь? Джош завороженно кивнул. Ему казалось, что Тайлер знал всё на свете, а он сам был таким глупым, несмышлёным дурачком. — Ты уже знаешь, о чём я тебя попрошу, не так ли? Джош опустил глаза и еле слышно выдохнул: — Ладно, — и продолжил уже громче: — Если это плата за твою дружбу, наверное, всем приходится через это пройти, я же сильный, я не боюсь боли. — Какие ещё «все», фасолинка? Настала очередь Тайлера удивляться, впрочем на его прекрасном, золотистом, как у статуи, лице эта эмоция была едва замена. — Твои друзья. Ты, должно быть, жутко популярный, а другие дети боятся к тебе подойти, потому что считают себя недостойными. Тайлер едко рассмеялся, так что Джошу стало неуютно, и он почти решил отступить. — А ты фантазёр, Джош, — Тайлер с наслаждением слизнул взглядом восхищение, мелькнувшее в глазах Джоша, когда тот услышал своё имя. — У меня нет друзей, и я совсем НЕ популярный. — Для меня ты такой, — упрямо пробубнил Джош и, обхватив хрупкое даже под слоями рубашки и толстовки, запястье Тайлера, увёл его прочь от посторонних глаз. — Давай, делай то, что хотел. Они остановились за шершавым грязно-серым углом школьного корпуса, в пяти метрах от которого устремлялась вверх ржавая пожарная лестница, а в десяти — неплотно закрытые ворота, через которые утром по понедельникам большой грузовик ввозил в столовую продукты. Джош подумал о пакетах с холодным молоком и об упаковках трубочек с разноцветными шариками, которые окрашивали обычный напиток сладко-фруктовыми вкусами. — Возможно, мне придётся попросить о подобном одолжении ещё несколько раз. Тебе и правда так хочется быть моим другом? — вот теперь это больше походило на вопрос. — Я постараюсь сделать как можно менее больно, но ты не можешь никому проболтаться, хорошо? — Договорились, Тайлеррр, — по позвоночнику Тайлера разбежались мурашки, левую щёку взрезал уголок улыбки. — Что именно от меня требуется? Джош нетерпеливо переступал с ноги на ногу под какой-то причудливый, только ему знакомый ритм; и Тайлер поймал себя на том, что подвисает, следя за его движениями. Ему вдруг захотелось танцевать с ним в унисон, но он пока не понимал, как. Из оцепенения его вырвал голос Джоша: — Хэй, если ты передумал, учительница может скоро заметить, что нас нет, так что... — Верно, я в деле, выбирай место, фасолинка. Не зная, что именно задумал Тайлер, Джош осмотрел себя со стороны взглядом родителей и попытался прикинуть, где эта «небольшая боль» была бы заметна меньше всего. Оперевшись спиной на стену рядом с лестницей, и приподнял ткань шорт над левым коленом на несколько сантиметров. — Самое очевидное место, но мальчишки постоянно разбивают коленки, умно, — похвалил Тайлер и вытащил крошечный, словно игрушечный, складной ножик. — Теперь потерпи немного и помни, никто не должен узнать. Тайлер провёл линию, и изо рта Джоша вылетело короткое «ох»; гранатовые капельки тонким ручейком побежали вниз, но Тайлер собрал их пальцем до того, как они оставили пятно на белых носках Джоша . Достав влажную салфетку, он вытер руки, а затем — уже чистой — продезинфицировал ранку. Дав крови застыть, Тайлер бережно заклеил порез пластырем с летающими тарелками. Эта часть понравилась Джошу больше всего. Тем же вечером он заявил родителям, что отныне будет мыться сам, потому что он уже взрослый мальчик. Добродушно рассмеявшись, они обменялись между собой гордыми взглядами и предупредили Джоша не закрывать дверь на замок, не то они не смогут ему помочь, если он вдруг поскользнётся на мокром дне ванной.**
Тайлер ненавидел причинять боль — это нравилось Блёрри. Внутреннее чёрно-красное чудовище гладило его одобрительно урчащим «молодец», каждый раз, когда кровь появлялась на его руках, и улыбалось губами мальчика сквозь его же слёзы. Он пытался перечёркивать причиняемое Джошу зло линиями на своих же запястьях, и это работало до тех пор, пока Блёрри не приходил за следующей жертвой. Он не делился своими страхами с родителями, сиблингами или учителями, потому что Блёрри не был похож на привычного подкроватного монстра, который исчезал, стоило только включить свет. Джошу он тоже ничего об этом не говорил, хотя иногда ему до безумия хотелось. В такие ночи он просыпался задолго до рассвета, заклеивал рот скотчем и бесцельно пялился в приоткрытое окно, пока его братик Заки не принимался сонно ворочаться. Молчание, годами копившееся на тетрадных страницах в виде чёрных убористых буковок, стало его личным омутом. Иногда оно наглухо заполняло уши Тайлера, забивало горло и нос, оставляя только глаза, чтобы видеть, и язык, чтобы ощущать вкус еды, которую приходилось вталкивать в себя на автомате, запивая огромным количеством воды, чтобы она не полезла обратно в ту же секунду. Иногда по вечерам после школы Джош приходил к нему домой, и, пока мама Тайлера суетилась на кухне, нежным голосом выдавая поручения помогавшей ей Мэдисон, Тайлер с Джошем рисовали крайоновскими карандашами на листах А3. Тайлер обычно сразу же забирал чёрный с красным, заполняя белый лист бессмысленными для всех, кроме него самого, символами. Помимо прочих цветов, Джошу доставался зелёный, поэтому он мастерски наловчился рисовать все до единого растения, которые они проходили по ботанике в шестом классе. А когда Тайлер уходил в туалет, он дотягивался до голубого карандаша, постоянно оказывавшегося под диваном, и докрашивал художества Тайлера, словно инструментом заливки в пэйнте — превращая все белые прорехи в кусочки воскового неба. Когда Джош впервые так с самовольничал, Тайлер весь вечер был сам не свой, разговаривая ещё меньше обычного и избегая смотреть семье или Джошу в глаза — он с ужасом гадал, как на это отреагирует Блёрри. Но той ночью монстр не появился, а когда, десять мучительных дней спустя, всё же вернулся к Тайлеру, он одобрил голубой, сказав, что этот цвет поможет ему отыскать дорогу к Блёрри во взрослой жизни. Тайлер стал прятать голубой ещё дальше под кровать, но Джош или Мэдисон непременно его находили.**
Методично, из года в год Тайлер выводил непонятный узор из рубиновых палочек на бледной коже Джоша, которые потом заживали в шрамы-ниточки, отливающие холодным белым в свете луны. Джош никогда ему не мешал, потому что когда-то в детстве они дали друг другу обещание, потому что это не было такой уж высокой ценой за дружбу, потому что Джошу хотелось узнать, что получится из тайлеровых каракулей в итоге. Пока все носили джинсы с громадными дырками на коленках, Джош разрезал штаны всегда только с одной стороны — правой. Тайлер каждый раз самозабвенно улыбался при виде этой выходки, потому что только он знал её настоящую причину. Впрочем, вскоре уже пол школы переняло моду, «предложенную» Джошем, который, несмотря на выкрашенные в клубничный цвет волосы, стал всеобщим любимчиком, каким когда-то давно представлял себе Тайлера. Каким ни один из них не видел себя. Но школа и мнение толпы решали за тебя**
В пятнадцать Тайлер прекратил оставлять порезы, вместо этого он заманивал Джоша на пыльный чердак, чтобы трахнуть. Первые несколько раз вышли просто ужасными без практики, теоретических сведений и элементарной смазки. Они оба хотели, оба пытались, но не могли сообразить, что нужно было сделать по-другому. Джош, поскуливая, кусал себя за запястье, чтобы не завопить, пока Тайлер виновато целовал его щёки и стискивал рёбра дрожащими ладонями. Этот новый вид боли затоплял глаза чернотой, которую однажды пронзила серебристая вспышка удовольствия, и она стоила всех перенесённых мучений. Ещё больше их стоила счастливая улыбка облегчения, расцветшая на губах Тайлера, когда тот заметил, что Джош перестал жмуриться и уворачиваться, вместо этого подаваясь навстречу его движениям. Тайлер научился двигаться очень медленно, заставляя Джоша извиваться, стонать ему в ключицы, умолять, царапать по задней стороне шеи короткими ногтями. Они всегда делали это в привычной, почти чернильной темноте, где даже очертания предметов было не различить, и после никто из них не мог вспомнить, что это было за место, но это и не имело значения. Измождённые и довольные, они бессильно разваливались на полу, и Тайлер забывал о Блёрри. Джош обвивал пальцами его тонкое запястье с частоколом белых шрамиков и проваливался в некрепкий сон, от которого Тайлер расталкивал его спустя час, и они вместе шли в ближайший супермаркет, чтобы забить свежие ранки на искусанных губах солёными крошками вкусовых добавок из чипсов со сметаной и зеленью.**
На пороге семнадцатилетия они стали так близки, что казались одним человеком. На страницах блокнотика со стихами Тайлера выведенные умелой рукой Джоша всё чаще появлялись эскизы парных и раздельных тату. В блокноте, который он не показывал вообще никому. В котором упоминалось имя Блёрри. Предплечья, бёдра и спина Джоша стали полотном для не сходящих, вечно обновляемых строчек ещё ненаписанных песен. Трудно было понять, какой вид связи из всех возможных между двумя людьми, определял то, кем они являлись друг для друга. Не кровные братья, лучшие друзья, друзья детства, с привилегиями, глупые влюблённые подростки… — всё и сразу, или каждое и по очереди. Они знали друг о друге так много, что почти всё, но Джошу никак не давала покоя мысль, будто бы он упускал что-то важное. Много раз он пытался спросить «зачем», но слова не сходили с его губ, а Тайлер никогда сам не понимал эту тему. Однажды осенью Тайлер вытащил Джоша с химии, чтобы заняться сексом в душевой физкультурной раздевалки. Он разрешал Джошу вести уже несколько месяцев подряд, и у того это получалось даже лучше, чем у него самого Тайлера. Он позволял Джошу обводить остро-выпирающие контуры своих рёбер и тазовых косточек, избавлять себя от одежды, оставлять ровную дугу — грёбанное ожерелье — сливовых засосов под ключицами. Он выгибался всем телом, когда Джош настраивал воду и направлял душ на его разгорячённое тело так, что струи воды щекотно шелестели по чувствительной коже. Травянистые кудри Джоша намокли, и он отбросил их назад, проведя по ним рукой, изображение дерева на которой идеально гармонировало с волосами. Тайлер даже ненадолго отвлёкся на это зрелище, открывая глаза. Потом Джош облил его лицо водой и сразу же увлёк в мокрый и развратный, словно в Дневнике памяти, поцелуй, только с душем вместо дождя. От контраста тёплой воды с ещё не нагревшимся воздухом помещения соски Тайлера затвердели; ухмыльнувшись, Джош принялся крутить и посасывать их, пока Тайлер беспомощно не ударил кулаком о стену, к которой был прижат спиной. Тайлеру казалось, что под его кожей пылают угли, а прикосновения Джоша раздувают их докрасна, как кончик сигареты, которым легко обжечься... Тайлер пожалел, что не додумался до этого раньше. Джош дрочил Тайлеру сквозь поцелуй, растягивая его второй рукой, а затем, оторвавшись от налившихся вишнёвым губ, вынул пальцы и толкнулся внутрь, закинув одну ногу Тайлера себе на талию и наслаждаясь беззвучной гримасой, исказившей его лицо. Пытаясь увернуться от проникновения, Тайлер приподнялся на носочки, но Джош опустил руки на его узкую задницу и резко столкнул их бёдра, отчего Тайлер высокого вскрикнул. Изображения в голове расплывались, потому что комната, наконец, наполнилась паром, а гормоны подпортили способность фокусироваться на чём-то, что непосредственно не касалось его чувствительной кожи. Тайлер больше не открывал глаза; уткнувшись лбом в скользкое плечо Джоша, он вверил ему бразды правления. Ускорившись, через несколько толчков, Джош излился теплом внутри него, одновременно обернув руку вокруг члена Тайлера и надрачивая так мастерски, что Тайлер сам не смог бы лучше. Разум заполнили бракованные хлопушки без конфетти, и сквозь паровую мглу Тайлер благодарно клюнул Джоша в щёку и в губы, пока тот заботливо растирал пальцами его затёкшее бедро. Перекрыв воду, они повязали вокруг талии полотенца. Тайлер с жутко виноватым лицом потянулся к левому колену Джоша, проводя пальцами по едва выступающим линиям, и надломлено прошептал: «Позволишь мне закончить?». Теперь он не требовал — почти умолял, и Джоша снова пронзило то тревожное ощущение, незнание чего-то невероятно важного. Вздрогнув от полузабытого фантомного ощущения острого предмета, рассекающего кожу, Джош утвердительно кивнул. Отчасти ему было любопытно, он надеялся, что когда Тайлер завершит свой «шедевр», ему что-нибудь станет ясно. — Да, Тайлеррр, ты можешь. — Пообещай не заглядывать под пластырь, пока не заживёт, ты уже знаешь, когда это. — Когда станет щекотно, — ответил Джош. — Точно, фасолинка. Тайлер выудил лезвие из нагрудного кармашка валявшейся на влажном полу рубашки и принялся за работу. Нервная мысль о том, что Тайлер всё ещё носит с собой острые предметы, предупреждающе вспыхнула, но быстро погасла в обжигающих вспышках боли. Линий на этот раз было значительно больше; некоторые из них пересекали старые отметины, и Джош пытался проследить за хитрым узором или хотя бы сосчитать количество холодно-острых прикосновений, но не мог сосредоточиться. Этот раз казался ему самым интимным — самым невыносимым, — так что Джош запрокинул голову и уставился в белый потолок, на котором метафорически отпечатывались розовато-красные пятна, как под закрытыми веками при взгляде на яркий источник света. — Готово. Тайлер залюбовался оставленными полосочками с гордостью творца, и впервые при взгляде на них его губы задрожали. Джош накрыл их своими и целовал до тех пор, пока дрожь не унялась. Ловко обработав ранки, Тайлер залепил их непривычно крупным, но всё таким же цветным детским пластырем. — Ты не хочешь об этом говорить. Это не прозвучало как вопрос, но как принятие, как попытка понять. Джош никогда не судил его, и Тайлер, слабо сжав его пальцы в своих, сказал, что скоро прозвенит звонок на перемену.**
— Я люблю тебя, Джош. Каждое слово Тайлер выговорил тихо и чётко, глядя прямо в зелёно-карие глаза напротив, до боли сжав плечи Джоша в недообъятиях. Этим вечером он не поцеловал его, как обычно, когда тот остановился у крыльца дома Джозефов, лишь ещё раз повторил: — Люблю, Джош. Тайлер едва заметно дрожал, но Джош списал это на волнение из-за момента; возможно, ему казалось, что и он сам дрожал вместе с ним. И только, когда Тайлер скрылся за сетчатой синей дверью, Джош понял, что это и был ответ. Тот самый ответ, которого он ждал так давно: Тайлер делал ему больно, потому что любил его. Потому что хотел делиться с ним всем, даже самым тёмным и пугающим. Джош шёл домой, ощущая лёгкое головокружение, словно после крепкой сигареты, выкуренной на голодный желудок. Только перед тем, как провалиться в сон он вспомнил ещё кое-что: Тайлер назвал его Джошем, а не фасолинкой.**
На следующий день вместо вечно просыпающего и опаздывающего Тайлера на первый урок пришёл полицейский. Понимание произошедшего почему-то пришло сразу, минуя фазы гнева и отрицания. Джош ждал, что его вот-вот затопит вина, мысленно готовясь утонуть в волне самобичевания, но первой накрыла отрешённость. Всё будто исчезло. Потеряв звук, цвет и вкус, всё утратило смысл. Он раньше читал о панических атаках (и это была не она), потому что Тайлер от них страдал. Джош верил, что должен был знать всё, чтобы помочь ему, но в итоге так и не добрался до самой главной проблемы, запрятанной мрачном, управляемом чёрно-красным демоном с размытым лицом, углу подсознания. Джоша мутило, пока взрослые осыпали его вопросами и говорили что-то про похороны не по христианскому обычаю для самоубийц. Коленка под пластырем горела так, будто там началась гангрена, но боль ещё не была щекотно заживающей, как учил Тайлер, поэтому Джош кусал щёки и запястья, силясь отвлечься, чтобы не сдёрнуть с ноги заплатку с пришельцами раньше времени. Ему хотелось выть, потому что ощущение было такое, будто его приложили лопатками и затылком о бетон, а потом с разгона вогнали в грудь трубу, по диаметру подходящую для того, чтобы вместить в себя его сердце.**
Он не появлялся в школе несколько недель. Директор и родители относились к нему с пониманием и старались лишний раз не трогать Джоша, давая ему время прийти в себя. Еженощно отец задерживался в дверях его спальни, проверяя, включает ли он свет перед сном. После самоубийства Тайлера они нередко заходили в заполненную даже посреди дня тенями комнату, находя сына дрожащим, забившимся в угол и обхватившим колени руками. В такие моменты его мать спускалась вниз за мятным чаем, но прежде зажигала ночник — детский подарок Тайлера, — сквозь дыры в абажуре которого прорывались зеленоватые лучи, подсвечивавшие потолок на манер прожекторов НЛО. Но ни его родители, ни полицейские, ни администрация школы — никто не знал, что Тайлер оставил ему предсмертную записку; всего одну, но такую, которую невозможно было потерять, но и невозможно найти, если не знать, где искать. На левой коленке Джоша было всего одно слово, выведенное аккуратным почерком Тайлера, «слишком ценное, чтобы озвучивать его каждый раз»:Т а й л е р
___
'Sometimes we will die And sometimes we will fly away Either way, you're by my side Until my dying days And if I'm not there and I'm far away I said, don't be afraid I said, don't be afraid We're going home'