Чудо

      Больше всего Рамуда ненавидит, когда это случается ночью. Стоит только мерзкому першению подобраться к горлу, он вскакивает с кровати, пытаясь выпутаться из рук Дайса и Гентаро (а в случае Дайса — ещё и закинутой ноги), одновременно прикрывая рукой рот, прежде чем он запачкает кровью хоть что-то. Каждый раз это хочется сделать всё неслышно, чтобы не тревожить своих парней, но они оба слишком привыкли спать невероятно чутко, поэтому он неизменно чувствует, как его тощую согнутую спину прожигают две пары глаз.       Он хватает конфету, прежде чем унестись в туалет и, склонившись над раковиной, наконец, зайтись в тяжёлом кашле, с которым, кажется, возможно выплюнуть все внутренние органы. Впрочем, нет, нихера не кажется. Если его состояние ухудшится, а оно ухудшается с каждой секундой, с каждой тратящейся конфетой, он действительно будет плеваться кусочками тканей внутренностей, пока не выплюнет каждую составляющую себя.       Он не хочет умирать.       Он боится смерти.       Хотя можно ли вообще назвать то, что протекало эти несколько недолгих лет, жизнью? «Живут люди, а ты не человек, Амемура Рамуда», — вбивается в голову голосом блядской рыжей суки, и к ротовой полости снова подкатывает кровь, которую он сблёвывает в раковину и поднимает взгляд на собственное отражение в зеркале.       Даже сейчас, когда он чувствует, что ещё немного, и сдохнет, он выглядит как сраная куколка, поищи получше на теле, и обязательно откопаешь штрих-код, даже кровь, стекающая по подбородку не сильно портит впечатление.       Удивительно даже, что он извергает не приторный розовый сироп, которым поливают сладости ко Дню Святого Валентина (ха-ха, день, когда он родился!), что его кровь тёмно-красная, не отличимая от человеческой. Это даже напоминает какую-то ебучую издёвку, плевок в лицо, тяжесть каблука на преклонённом теле — вполне в духе Чууоку. Создать нечто настолько похожее на человека, но изо дня в день, из раза в раз напоминать о его природе.       Рамуда запихивает в рот конфету и рассасывает, наполняя рот сладостью, от которой уже тошнит, которую в приступе самоненависти хочется выблевать вместо внутренностей, чтобы посмотреть, сколько в сухом остатке в нём есть человеческого. — Эй, Рамуда? — стук в дверь отталкивает прочь мысли вместе с хриплым после сна голосом Дайса. — Тебе нужна помощь? «Я в порядке», — хочет сорваться с языка по старой памяти, но Рамуда прикусывает его прежде, чем очевидная даже для немного наивного Арисугавы ложь будет сказана.       Он трясущимися руками открывает кран, чтобы смыть с раковины кровавый налёт, и умывается, стирая кровь с губ и подбородка. — Пожалуйста, не молчи, — теперь рядом с дверью слышится ещё один голос — мягкий, полный беспокойства, принадлежащий уже Гентаро. — Мы волнуемся о тебе.       Ножом в сердце. Слова эти влетают именно так, заставляя всего его пойти дрожью по худощавому телу, закусить губу и зажмуриться, сдерживая слёзы, которые вот-вот покатятся по щекам. Рамуда подходит к двери, замирая секундно, чтобы мысленно убедить себя снова, что это всё не сон, что Гентаро и Дайс действительно реальны, что их слова — правда, и только после этого дёргает за белую ручку, открывая и выходя к своим самым близким людям.       Первое, что он чувствует — руки Дайса на талии, крепкие, сжимающие его в отчаянно сильных, но не причиняющих боли объятиях, от которых дух захватывает. Дайс всегда такой — невероятно порывистый, искренний во всём, что он делает в своей жизни. Будь то азартные игры, рэп или отношения.       Гентаро мягко обнимает его со спины, и его руки ложатся поверх рук Дайса с нежностью и лаской. Он наклоняется, утыкаясь носом в розовую макушку, и Рамуда может почувствовать его неровное дыхание.       А ещё биения сердец — быстрые, сильные, наверняка до боли, до отстука о рёбра. — Я не хотел вас будить, — Рамуда чуть сконфуженно утыкается лицом в грудь Арисугаве, гладит и его, и Гентаро по рукам, чувствуя их невероятную разницу, но при этом одинаково сильную любовь, которую они выражают. — Бля, Рамуда, ты серьёзно думаешь, что меня волнует это? — Дайс ворчливо фыркает, и когда Амемура поднимает взгляд, в выражении лиц обоих его парней нет ничего кроме взволнованного беспокойства.       Конечно же он понимает, он не дурак, пускай и не все спектры человеческих отношений пока может охватить своей эмпатией. Он помнит, как Дайс и Гентаро защитили его, как приняли его со всем дерьмом, что он натворил, даже не зная его целиком.       Как пообещали сделать невозможное. И пускай Рамуда, каким бы инфантильным не казался, не верит в чудеса, в этих двух людей он искренне хочет верить. И это позволяет лишь усмехнуться на тот ворох мыслей, что кружил в его голове всего минуты назад.       Создан искусственно? Ну и пусть. Для кого-то недостаточно человечный? Ну и ладно. Пока Дайс и Гентаро рядом, Рамуда чувствует, что всё, что ему всё это время говорили суки из Чууоку — блядская херня, не стоящая и выеденного яйца.       Рамуда льнёт к чужим объятиям, как котёнок, которому не хватало ласки, наконец, улыбаясь — немного вымученно, одними уголками губ, но так искренне, как только способен. — Пойдёмте посмотрим фильм. Мне лучше, правда-правда! — он смеётся, наконец, полностью убеждаясь, что приступ отступил.       Вряд ли сейчас они все трое смогут заснуть, и хорошо, что у них с Гентаро работа с ощутимо гибким графиком «сам себе хозяин». Значит, если что, отоспятся днём, или потерпят до следующей ночи.       Даже если Рамуда живёт с нависшим над ним дамокловым мечом, то и ладно, пусть. Он не верит в чудо и судьбу. Не верит в мистических богов и богинь в игральных костях. Но верит в силу действия и людских связей.       Хочет верить изо всех сил, ведь это его единственная надежда.       Чёрт знает, как Гентаро и Дайс собрались спасти его, но Рамуда готов поверить в них, готов положиться, готов всучить на блюдечке свою бессмысленную ранее жизнь всю без остатка, и знает, что они делают для него ровно то же самое.       Он понятия не имеет, что за опыт за их плечами, не знает драм за их душами, но это не делает их связь менее настоящей.       Ему достаточно знать, что, живя на улице, Дайс привык спать чутко, готовый в любой момент бежать от опасности. На его крепком теле хватает ран, оставленных различного рода отморозками, выбивающими долги, — Рамуде нравится водить по каждому из них, нашёптывая тихие детские присказки «от боли», даже понимая, что они не помогают, и магическим образом ран не исцелят. Таких чудес не существует. Но есть другие. Например, втягивать Дайса в какие-то авантюры или быть готовым втянутым в них им. Согласиться почти на трезвую голову стащить игровые автоматы из казино, предложить пройтись по краю крыши многоэтажки — и смотреть, как смуглая кожа покрывается мурашками от всплеска адреналина, как фиолетовые глаза заполняются азартом и жизнью. Это — чудеса, которые он может делать для Дайса каждый божий день.       Он знает, что чуткий и внимательный к деталям Гентаро одинок среди толпы почитателей его творчества, а рядом с ними чувствует себя хоть чуточку счастливее. Наверное, поэтому, примерно прикидывая у себя в голове часы посещения Гентаро друга в больнице, он после них неизменно предлагает собраться у него. Рамуда не волшебник, и не способен исцелить его друга. Таких чудес не бывает. Но бывают другие. Иногда они делают друг другу маникюр, и, несмотря на общую ухоженность, руки у Гентаро довольно натруженные, будто он долгое время выполнял тяжёлую ручную работу. Кожа на ладонях немного загрубевшая, и Рамуде очень нравится во время нанесения увлажняющего крема их заботливо оглаживать, неизменно чувствуя, как при этом вздрагивает Гентаро, как неуверенно ложится на его губы тёплая улыбка. Он самый настоящий трудоголик, упрямый и целеустремлённый, часто они с Дайсом приходят к нему домой, заставая за написанием романа, которое приходится прерывать прежде чем его рука отвалится от усталости, а он сам не вырубится за столом даже после банки-другой энергетика. Это те чудеса, которые Рамуда может делать для Гентаро каждый божий день.       Но это всё ещё несравнимо с тем, что эти двое хотят сделать для него.       Рамуда сидит на диване перед телевизором, устроившись на коленях Дайса, а ноги закинув на Гентаро, пока тот положил на плечо Арисугавы голову. Они смотрят какую-то из частей «Звёздных воин», но Амемура даже близко не улавливает смысла происходящего в кадре, глядя на своих возлюбленных: Дайс обнимает его за тощую талию, чуть проходясь грубыми пальцами по боку и заставляя ёрзать и хихикать, а другой рукой приобнимая Гентаро. Тот, обнимая Дайса в ответ, сам устраивает ладонь на коленке Рамуды и чуть её поглаживает, иногда чуть хмуря брови, когда тот, ёрзая, чуть ею подёргивает.       Ради такой идиллии, Рамуда чувствует, он и был создан. Когда он вот так вот сидит рядом с Гентаро и Дайсом, понимая, что в момент беды они всё для него сделают, он чувствует, что он живёт.       Рядом с ними Амемура Рамуда чувствует себя настоящим человеком, и это главное чудо, которое они делают для него из раза в раз.       Ради того, чтобы продолжать испытывать это ощущение и дальше, ещё долгие-долгие годы… он обязательно выживет.       Он не знает, каким чудом он это сделает, но это точно будет не по мановению волшебной палочки и не по стечению случайных обстоятельств.       Настоящие чудеса творятся собственными руками.       И Рамуда верит рукам Гентаро и Дайса. Так же, как они верят его.       Ведь… так строятся настоящие отношения?