Один.
— Ты его расстроил, Виктор, — сурово и строго произнес Кацуки, наблюдая за тем, как весьма расстроенный в душе, — но как всегда «холодный снаружи», — Юра удаляется в свою комнату. — Ты его очень расстроил, — японец ощущал себя иногда чересчур заботливым папой, но в контрасте со строгим Виктором это выглядело даже хорошо. — Я расстроил его тем, что запретил ему выбегать по ночам? — Никифоров поднял взгляд на Юри, что читал какую-то книгу. Они сидели в гостиной, наблюдая друг за другом настолько пристально, что порядком забыли, что один — читал, а второй — что-то писал. — Это неправильно, Юри. Я понимаю, что Юре по закону уже конечно можно, но и Питер город слишком большой и черт знает, какая падаль… — Уверен, сейчас для него падаль — ты, — равнодушно произнес брюнет, видя, как его голубоглазый названный супруг приоткрывает рот в очередном «аргументе против», но умолкает, понимая, что аргументов более нет. Кроме одного. — Только попробуй сейчас зайти туда, — Витя смирился с тем, что их романтика и откровенная сопливость отношений канули в Лету после того, как Юра обосновался у них окончательно — Кацуки, очевидно, не переносит скандалов и работает по принципу подушки безопасности: вот, Витя накричал на Юру, который кричит на него в ответ, а потом — вмешивается Кацуки и оба кричат на него, порядком даже подзабыв, отчего стали ссориться сами. — Попробую, — Юри усмехнулся и отложил книгу, поправив очки. Японца Россия «закалила», наверное, во всех смыслах. Парень проводит рукой по темным волосам, которые перед сном ему нужно обязательно помыть от геля, и поднимается, уходя в комнату к Плисецкому под злобное шипение возлюбленного. Не то, чтобы у них с Виктором в доме была лишняя комната. По факту, это узкое прямоугольное помещение когда-то было «местом для хлама», но Плисецкому так понравилась его отстраненность, что через пару месяцев они выгребли весь мусор, покрасили стены в какой-то нейтральный светлый цвет и даже сменили тому мебель. И если первые два пункта Юра перенес спокойно, то последний заставил его смутиться, ведь что может быть еще более смущающим, чем поход в мебельный магазин с родителями?! Плисецкий лениво лежал на диване-книжке, подложив под голову крупную подушку-тубус. Подлокотников у дивана не было, так как Юра все равно ими «не пользуется», да и они заняли бы больше места. Сейчас самое начало лета, хотя в школу ходить приходится на «отработки», и с момента внезапного переезда прошло уже достаточно много времени, так что немудрено, что комната преобразилась: светлые стены стали немного темнее; также они были завешаны какими-то постерами, наклейками на стену в виде львов и тигров. Прибитые полки, какие-то странные статуэтки, вечный бардак и шкаф-стул — Кацуки откровенно это раньше пугало, ведь в его семье такой «срач» разводить было не принято, но Юру видимо было не перевоспитать хотя бы в этом направлении. Если он и убирался, то порядок долго здесь не жил. — Пришел меня успокаивать, да, «папочка»? — Плисецкий фыркнул, и если бы не слишком заметное разочарование и некая обида, Юри бы попробовал обидеться. Японец лишь выдыхает и включает пару ламп, чтобы было не так темно: дверь вскоре запирается на щеколду, и диван скрипит под тяжестью еще одного тела. — Рассказывай, — Кацуки снимает очки и массирует уголки глаз, устало наблюдая за тем, как блондин фырчит, ерзает, усаживается и кое-как собирает себя в руки, стараясь оставаться таким же бесстрастным. Если бы, наверное, не хоть какой-то опыт в общении с детьми в юношестве, по средством «сидения» с соседскими близнецами, он бы тоже наступал на те же самые грабли, что и Виктор. — Я слушаю, Юрио, — парень не касается его, хотя так и манит прикоснуться к светлой макушке и погладить ее. Кацуки усаживается удобнее, закинув ногу на ногу, и вскоре выслушивает такой поток информации, который видимо копился в Юре очень долго. Из всего едва ли не выплаканного он понял лишь три вещи: Витя — козел, который не слушает и не понимает его, Кацуки — относительный козел, потому что иногда отчитывает его за что-либо, а Отабек — просто замечательнейший дар с Неба, которого он любит всем сердцем. Такое наблюдение повеселило японца, но он не решился даже улыбнуться — Плисецкий вскоре переместил голову на его бедра, обнимая пояс одной рукой, потому что ее некуда было деть.***
— Извинись перед ним, — заявляет с порога спальни Кацуки, выходя из душа. Уложив, будто дитя, Юру, японец знатно пропотел в его душной комнате, куда он не захотел ставить кондиционер, а окно не всегда спасало от этого. Брюнет вытер волосы, лицо и шею от лишней влаги. Спальная футболка все равно прилипла к его груди и спине, и это могло бы быть сексуальным, если бы не строгость и некая «родительская усталость» в голосе иностранца. — Нет, — Виктор фырчит, лениво раскручиваясь из одеяла. Эта привычка спать в «коконе» порою раздражала Юри, так как одеяла вечно не хватало. — Чего он тебе наговорил, м? — Никифоров знает о даре убеждения Плисецкого, так что мало ли, вдруг он применил сие, настраивая нежную котлетку Вити против него? — Я не скажу тебе до тех пор, пока ты не извинишься перед ним. А еще лучше, — Юри залез в постель, и сладко потянулся. — Если ты завтра оставишь его в покое и не будешь забирать с катка. Ясно тебе, чудо в перьях? — японцу очень понравилось это странное выражение, и он его часто применял в адрес Никифорова — почему в перьях, было непонятно, но реагировал он на это забавно. — Тебе не надоело играть в заботливого папу? — понимая, что сейчас он не в выигрыше, фырчит Виктор и обнимает Кацуки, чмокнув в макушку. — Тебе не надоело играть в строгого отца? — точно также фыркнув, Юри насупился и обнял любовника под лопатки, прикрывая глаза. И быть может, этот разговор ничего бы не значил, и упертость и гордость Виктора снова бы застилала ему глаза, если бы не одно но: в тот день Витя действительно не стал забирать Юру с катка, чем знатно удивил блондина. Настолько, что Плисецкий даже попытался как-то загладить свою вину за вчерашнюю ссору и вынес мусор без очередного напоминания!Два.
— Он идет не на убой, чтобы ты его так облапывал, — критично заметил Юри, улыбаясь. — Успокойся, Виктор, все хорошо. — Кацуки старался успокоить возмущенно-взволнованного мужчину, мягко обняв его за руку. Виктор лишь тяжело выдохнул, напоминая больше быка, из чьих ноздрей валит дым, и обнял Юри за плечо. — Спасибо, — фыркнул Юра, чьи щеки снова поалели. Он неловко переминался с ноги на ногу, самостоятельно проверяя, все ли на месте. Ключи, пластыри, которые всегда носил с собой, бутылка простой воды и так, по мелочи. — Ну… я пошел? — неуверенно проговорил парень, тут же встрепенувшись, как воробушек. — Иди, — одобряюще кивнул Юри, чуть толкнув любовника в бок, закрывая за этим тигренком двери. — Виктор, не делай то, что ты сейчас хочешь. — Кацуки прекрасно знает этот взгляд. — Слышишь? — Да. Но я не буду тебя слушать, — фыркнул фигурист и растеряно похлопал себя по карманам своего домашнего халата. — А… Ах ты чертов жук! — не найдя ни в одном из них своего мобильника, и наконец-то обратив внимание на то, с каким победным выражением лица стоит его Кацуки, Виктор возмущенно что-то прорычал, шлепнув себя по лбу ладонью. — Успокойся, Виктор, — отложив телефон Виктора на полку у самой входной двери, — это его первое свидание, и он без тебя взволнован, — Кацуки мягко улыбается и, как кот, обнял Никифорова за шею, поцеловав в подбородок. — И знаешь… его не будет еще долго, — ровно столько, сколько и их близости. Японец научился урчать и извиваться так, чтобы Витя не смог устоять перед ним, да и… чего греха таить, секс не только способен поднять обоим настроение, так еще и отвлечь от мыслей! Но чего не предусмотрел Юри, так это того, что слишком быстро и крепко засыпает. Хотя, как оказалось уже ранним утром, бояться ему было совсем нечего. Да, Виктор встретил своего названного сына в пять утра, сидя в кухне за столом, лениво потягивая энную чашку кофе. Юра уже приготовился снова выслушивать, что он безалаберный и вообще дурачье, что оставил мобильник дома, — хотя это было сделано специально, — но вместо этого его Виктор лишь спросил о том, как все прошло, и не попали ли эти двое под ночной дождь. Плисецкий учуял липовый подвох и даже попытался огрызнуться, но видимо, интуиция решила взять все в свои руки. Блондин обнял сидящего «отца» за шею, пообещав, что больше не оставит телефон дома, потому что мальчишке казалось, что именно поэтому Виктор его ждал, но почему-то, не отчитал. Виктор же пообещал, что не будет тревожить его на следующих свиданиях, попутно намекнув на то, что Юре стоит лечь спать прямо сейчас: то, как смачно блондин вписался в дверной косяк заставило сердце Вити сжаться — то ли от ужаса за нос блондина, то ли от подступающего смеха и хихиканья.Три.
— Pizdec. — громогласно произнес Виктор, осев на стул. — Ужин?! Юри, ты… — Он самый, — о, Кацуки давно привык слышать это странное русское ругательство, но притом бывало, активно его использовал, правда не сразу понимая, что оно значит. — Обычный семейный ужин, — японец солнечно улыбается, смотря на любовника. — Не волнуйся, я уже сказал Юре о том, что ты не против, — то, что Виктор ревнует Юру к Отабеку стало понятно после первой же совместной фотографии в инстаграме второго. Злосчастное фото, где Плисецкий, хихикая, жмурится, а Алтын целует его в щечку побудило Никифорова вылить столько слов из своих уст, что даже фикус рядом с ним испортился, завянув. — Какого хрена, Юри?! — продолжал возмущаться Никифоров, откровенно растерявшись. Если Юра уже в школе, то значит, уже давно отписал своему «любимому» об этом варианте вечернего времяпрепровождения. И отменить ничего уже нельзя — Кацуки просто не даст это сделать! — Ты… даже со мной не посоветовался! И вообще, этой мой дом! — Витя стукнул по столу, но больше показательно, так как на Кацуки это не произвело никакого впечатления. — Тебе нужно принять то, что Юра как минимум взрослый, — Кацуки улыбается, заливая курицу маринадом. — Я понимаю, что ты любишь его и ревнуешь, и именно поэтому он с тобой ничем не делится! Ты же горишь с ревности! Так нельзя, — качая головой, японец даже немного наигранно выдыхает, поправляя на носу очки тыльной стороной ладони. — Если ты еще сомневаешься, что он нас любит, то ты тупой, — фыркнул брюнет, убирая мясо в холодильник. Вообще, как бы Кацуки не хотел его задеть, это всегда выглядело очень мило: не умеет Юри ругаться, ну не умеет! И даже обзываться тоже! Пф! Но даже зная это, брюнет не старается делать в сим успехи, так как милые оскорбления переключают внимание беседовавшего с ним. — Причем тут это, — Виктор поднялся, пнув невинный стул. На мгновение мужчина «завис», нехотя все же признавая один-единственный факт. — Ты считаешь, что я зря его опекаю? — Никифоров порою не умеет «фильтровать» свои чувства. Юра дорог ему как ученик, протеже, «сын», в конце концов, и реагировать на такие изменения иначе он не может, пф! Видимо, в этом и есть искусство быть родителем. — Я знаю, что ты это делаешь, — Кацуки вытирает руки о фартук, и обнимает мужчину сзади, положив голову на плечо. — И так делать нельзя. Тем более, с Плисецким, — японец мягко отпрянул от Виктора и поцеловал его в щеку, — просто прими то, что он большой мальчик, и он не нуждается родительской любви и опеке в таком количестве, — признаться, даже сам Юри давно перестал считать Юру «не своим». Японец даже после своего вылета домой не смог толком ответить Мари, почему в его телефоне Юра записан не как-то… понятно, да, а как «Ю-сын», притом что Виктор как был «Coach-Luv», так и остался. — Кстати, ты делаешь в этом успехи! — В каком смысле? — Никифоров погладил Юри по бокам, стиснув талию. Он не любит в чем-либо признаваться, а особенно в том, что искренне задумался над словами японца и пытается это исправить. Хотя порою, эмоции застилают глаза! — Ты уже давно не ругал его за то, что он так поздно приходит, — о, обычно это целый скандал! Ведь «тебя же знают вдруг с тобой что-то сделают!», и Виктор даже плевать хотел на то, что Юру до дома подвозит не кто-то чужой в такси, а сам Отабек, который заставляет Виктора лезть на стену! — И за то, что его подвозит Отабек. Мне кажется, они хорошая пара, — Кацуки улыбнулся, даже как-то воодушевленно, глянув на плиту, где кипели овощи, на салаты. — Пойдем, поможешь мне приготовить все.***
Ужин прошел относительно хорошо. Несмотря на то, что в его первой половине царило невыносимое напряжение, вскоре оно спало как-то само собой, и Отабек сам завел разговор. Да, он не отказал в таком приглашении — все же, познакомиться с родителями Юры ему хотелось, но он сперва растерялся, увидев, что родителями-то являются эти двое! И Алтын не понял, как к ним обращаться, пока Виктор сам не предложил звать их по именам, ведь такую реакцию было несложно «предсказать». После ужина они переместились в гостиную, где после непродолжительного разговора за чашками чая отношения и вовсе стабилизировались в статус «нормально». Юра заметно расслабился, но до тех пор, пока Кацуки не предложил пойти и помочь ему вынести пару тарелок с печеньем. Подвох был слишком явен, но деться от него некуда. — Давно вы… ам, родители Юры? — Алтын хмыкнул, смотря в свою полупустую чашку. — Да, достаточно, — кивнул Виктор, переводя взгляд на собеседника. Рассказывать и объяснять, что это не так, и так далее — не было вообще настроения, так что проще было просто согласиться. Хотя, разницы как-то нет. — А что? — Я хотел сказать, что я… я серьезен в своих намерениях, — казах выглядел действительно серьезно и намного старше своих лет. Но даже это не помогло Виктору не подумать о том, что мол, «какая-серьезность-в-восемнадцать»! Хотя наверное, именно это и подкупило Никифорова — какой же папочка не хочет иметь такого прекрасного зятя?! Серьезного, пф! — Что ж, отлично, — выдавил из себя Виктор, вновь переведя взгляд на стену, где висела фотография с Маккачином и кошечкой Юры. — Любишь его, да? — Да, люблю, — с неким трепетом ответил парень, оставив чашку на столике около дивана, где они и сидели. — Поэтому я не хочу, чтобы между нами возникали сразу плохие отношения. Вы ему очень дороги, и он много о вас рассказывает, — Алтын не обделен таким чувством, как ревность, с коей рядом вышагивает неуютность. Иногда Юра так часто и так трепетно говорил о том, что «Юри сделал сегодня то-то, а Витя сделал это-то», что казах уже почувствовал напряжение и сомнение в душе — а понравится ли он им? Если верить тому, что Юра говорил, что он к ним чувствует, то проще было бы поладить с Николаем Николаевичем, — что кстати было сделано успешно и примерно месяц назад, — чем с Виктором! Ведь Юри пусть и не показывал своего собственного опекунства, но взгляд вишневых глаз заставлял чуть запинаться в словах. Виктор предпочел промолчать. Даже не потому, что ему нечего было ответить — оно было ненужно. Если бы не чашечка, что прикрывала рот Вити, то Отабек бы видел его улыбку — от Юры вообще нереально было услышать что-то хорошее в том количестве, в котором бы хотелось, но так очевидно было только дома. Если Алтын говорит о том, что Юра не молчит во время их поездок, то значит, Плисецкий просто старается показываться таким вот неприступным, вредным и «холодным», а на деле это не так. Никифорову было и приятно, и стыдно одновременно: признавать то, что Кацуки был прав в недавно состоявшимся разговоре он до сих пор не хотел, но теперь придется.***
— Вот, а ты боялся, — Юри потрепал Плисецкого по светлым волосам, с облегчением наблюдая за спокойствием, что царило в гостиной. Даже Маккачин и Мура, кошка Юры, выглядели умиротворенными в своем совместном сне. Кацуки чуть погладил себя по груди, в районе сердца: любовь, что он ощущает к Виктору греет его душу, особенно в такие моменты, когда его возлюбленный все же принимает очень важные, и ценные решения! — И правда, — грубовато хмыкнул Плисецкий, чувствуя, как к щекам прикасается румянец смущения. Любимый парень и никогда-не-признаваемый-вслух-любимый Виктор сидели в гостиной, и спокойно о чем-то беседовали. Судя по тому, как Виктор выпрямился, разговор его заинтересовал, только из-за шума чайника не было особо слышно, о чем они говорят. — Спасибо, пап, — Юра котенком зашипел, залезая Юри под руку. В росте тот почти не изменился, и пока Плисецкий еще маленький, потискать его представлялось возможным! Что собственно, счастливый донельзя Кацуки и сделал. Руки японца гладят его по затылку, чуть прижимая к себе. — Не за что. — голос немного дрогнул от накатившей волны умиления и легкого укола приятного счастья. — А теперь давай и правда принесем печенья? Твой казах же любит с шоколадной крошкой, м? — Юри отстранился от блондина и, услышав его вымученно-умиленный стон, усмехнулся. В конфетнице тут же оказались печенье с шоколадной крошкой и орешками, которые Юра специально купил для Отабека. Ну, с орешками сам и специально, потому что с шоколадом Алтын действительно любит, а много их не съешь!