Another love

Раньше Тони был действительно счастлив. Не важно, шёл ли дождь, звучала ли его любимая песня, или его команда выигрывала дерби. Раньше… Сейчас все это в прошлом. Лукас с трудом пытался вспомнить, когда видел его счастливым последний раз. Теперь он ненавидит дождь, перестал смотреть матчи — да, даже если это были игры Мадрида, — а его некогда любимая песня, звучащая из динамиков, превратилась лишь в очередной повод, чтобы выпить. Грустно видеть знакомого человека, который проваливается все глубже и глубже. Испанец скучал по своему прежнему другу. Скучал по тому, как его голубые глаза вспыхивали, а губы растягивались в красивую смущенную улыбку, в то время как он нервно переплетал пальцы из-за нехватки испанских слов. Лукас скучал по тому, как он бесился, если кто-то теребил его светлые шелковые волосы, как краснел, если кто-то говорил ему что-то приятное, а такое бывало довольно часто - его талант трудно было оставить незамеченным. А теперь Тони был холоден. Ни одна из этих вещей не волновала его больше, и Лукас не мог вспомнить, когда последний раз видел на его лице что-то кроме каменного выражения. Да и самому Тони это тоже было неприятно. Ему было страшно от того, как легко удаётся сводить собственные эмоции на нет в любой момент. После того, как он настолько к этому привык, он забыл снова «включить» их, он не дал себе возможности чувствовать. И, на самом деле, это была далеко не его вина. Как бы ему снова хотелось нести бред и громко смеяться, до слез, до сводящей боли в животе. Как бы ему хотелось снова любить, но… Мысли о человеке, с которым он вряд ли заговорит когда-нибудь снова, были куда больнее и острее, застревали комом в горле. После шести месяцев постоянных мыслей об Иско, он был абсолютно опустошён. Он настолько свыкся с этим, что больше не чувствовал боли. Просто долгими вечерами бездумно сверлил взглядом потолок с изредка пробегающими огнями желтых фар. Он хотел ощущать злость, но не мог. В конце концов, Альваро едва ли был виноват в том, что вернулся. Он всегда был и будет первой любовью Франсиско, так что… Тони это прекрасно понимал, но легче от этого не становилось. А Лукас пытался, действительно пытался. Это началось с мелочей, к примеру, он приносил Тони кофе по утрам перед их тактическими занятиями. Или писал ему коротенькие записки, чтобы хоть как-то сделать его день ярче. Парень надеялся, практически молился, на какую-либо реакцию. И совершенно не важно, улыбнётся ли ему Тони или наоборот накричит, все, что угодно, только не равнодушие. Но немец просто брал свой кофе с лёгким кивком и уходил. Лукас считал Тони своим другом, поэтому он не мог оставить все это просто так. Он пытался больше разговаривать с ним, иногда ненадолго заходя в гости. Обычно он приносил с собой конфеты и какой-нибудь ненапряжный фильм, а в глубине души надеялся, что все это не зря… Лукас двигался крошечными шагами, прекрасно понимая, какие глубокие душевные раны были у его друга. Где-то спустя месяц он добился первого маленького успеха. Шёл сильный дождь, и Лукас стоял на пороге дома немца вымокший до нитки с коробкой пиццы в руках. Он готов был поклясться, что на долю секунды заметил беспокойство на лице хозяина дома, которое быстро сменилось привычным непроницаемым выражением. Испанец стоял, опустив глаза в пол, до тех пор, пока не услышал тихий, красивый, чуть хриплый голос:  — Ты не должен этого делать. Лукас поднял взгляд и встретился с парой таких знакомых голубых глаз, и улыбнулся:  — Я знаю, но… Я хочу. Тони просто открыл дверь шире и отправился на поиски полотенец. В тот вечер Лукас уснул в толстовке Тони, на его диване, и ему было так хорошо, как никогда раньше. Спустя некоторое время это превратилось в их маленький ритуал. Лукас приходил в гости к Тони с какими-нибудь вкусностями, они болтали о чем-то — Лукас видел в этом значительный прогресс — после чего испанец оставался на ночь. Медленно, но верно Тони стал открываться чуточку больше, говорил с Лукасом обо всем, смотря вместе матчи по телевизору. Лукасу было приятно осознавать, что немец очень привязан к своей команде и любит её всем сердцем. А ещё было приятнее то, что они действительно стали ближе друг к другу. Это снова был крошечный шаг, которого, однако, хватило Лукасу, чтобы оказаться у немца в постели, а не на диване в гостиной.  — Так будет удобнее, — сказал Тони однажды. Слова Лукаса были приятны, но не шли ни в какое сравнение с Его словами. Лукас красив, без сомнения красив. У него тёмные волосы, такие же тёмные, как у Него. У него красивая улыбка, которая может осветить комнату и растопить лёд, но это была не Его улыбка. Тони отмечал про себя, что у Лукаса красивые глаза. И если бы он мог чувствовать, то ему наверняка было бы стыдно, потому что он не помнил их цвет. И всякий раз, когда он пытался их запомнить, глаза испанца были закрыты. Он тихо спал, неуловимо напоминая ангела. Тони подумал бы, что он действительно ангел, если бы не знал наверняка, что это не так. Хотя… Он помог ему почувствовать себя лучше, подарил давно забытые ощущения счастья и безмятежности. Лукас был невероятным, практически идеальным, но не для Тони. Возможно, он стал бы таковым для него когда-нибудь, когда его сердце снова будет целым. Но не сейчас. Потому что Лукас не заслуживает половины его разбитого сердца, он достоин большего. Тони вздохнул и повернулся на другой бок, спиной к спящему. Он и не подозревал, что тот открыл глаза в эту секунду. Прекрасные карие глаза.