твоя вкусная кровь.

Противный писк резко ударил по ушам сквозь остатки сна. Дима морщится и размахивает рукой в воздухе, пытаясь прихлопнуть источник раздражения, визжащий порядка минуты. Парень раздраженно скидывает одеяло, резко встает с кровати, пошатывается от помутнения в глазах и на ощупь вырубает злополучный будильник. 6:10 утра. В квартире наступила звенящая тишина, нещадно надавливающая на виски. Дима шумно вдыхает и с дрожью в голосе выдыхает спертый комнатный воздух, разрывая белую плёночку мучительной тишины. Ларин в задумчивости хмурит брови, пытаясь вспомнить, с какой стати будильник прозвенел так рано. Не ответив на свой же вопрос, он ватными шагами поплелся в ванную. Парень набирает полные ладони ледяной воды и выплескивает все на лицо. Вода стекает вниз, по шее, на майке темнеют мокрые пятна и прохлада обжигает кожу. Руки от плеча до ладони усеяны пластырями, свежими и кое-где отрывающимися, с торчащими липкими краями. В промежутках между ними виднеются рубцы и зажившие тонкие полосочки шрамов. Дима облокотился руками о край раковины и равнодушным взглядом уставился на собственное отражение в зеркале. «Стоп, какого черта?» На мокрой шее четко проглядывается красное пятно, похожее на… засос? — Да неужели, — вслух произносит Ларин, с ухмылкой на лице, выражающей смешанные чувства. Он знает его. Своего соулмейта. Даже ближе, чем хотелось бы. Он привык к этим чёртовым кровоточащим порезам, ведь ничего хорошего из уст своей «второй половинки» он не надеялся услышать. Но почему после каждого шрама от обиды до боли сводит скулы? Ярким костром вспыхивает желание подойти и врезать равнодушной мрази, но его тут же тушат чувства, словно это был не костер, а тлеющий окурок. В груди теплится странное ощущение и медленно ползет вниз, загустевая где-то внизу живота. А сейчас, когда в зеркале Дима отчетливо видит доказательство того, что эта «мразь» сказала про него что-то хорошее, это ощущение вспыхнуло вновь. Кровь бешено стучит в висках, а жгучее тепло разливается по телу волнами легкой дрожи. Ларин вздрогнул, когда звонок в дверь прервал тяжелые размышления и вернул его в реальность. Он даже не попытался взглянуть, кто побеспокоил его таким ранним утром и медленно повернул ключ в замке. По телу словно пробежал электрический заряд, когда на пороге он увидел Хованского. Своего соулмейта, который сам того не ведая, заставлял его бегать в аптеку за новой партией пластырей и проводить бессонные ночи наедине с ненавистью, плавно перетекающей в жгучую любовь. Юра роняет на пол пустую бутылку пива, пошатнувшись, вваливается в квартиру, чуть не сбив с ног ошалевшего Ларина.  — Дима, твою мать, — парень вцепился в его плечо и стал громко дышать в шею, вызывая у него целое сонмище мурашек.  — Я тебя обожаю. Люблю. Блять, — Юра снова пошатывается и впечатывает его в стену, не отрывая пристального взгляда. На шее Димы появляется засос, еще ярче, чем предыдущий. Ларин хочет что-то сказать, возразить, но чувствует, как к горлу подступает болезненный комок. Хованский перехватывает его руки, еще крепче вжимает в стену и едва касается губами шеи. Бешеный ритм сердца Димы, кажется, слышит даже Юра. — Чушка ебаная. Дима стискивает зубы от резкой боли — на руке появляется свежий порез. Теплая багровая кровь набегает крупными капельками, стекает и попадает на руки Хованского. — Юра, ч-что ты творишь, твою мать? — Дима сглотнул комок и попытался унять дрожь в голосе, что у него плохо получилось. Хованский наклоняется и припадает губами к шраму, медленно слизывая кровь, оставляя языком мокрую дорожку и демонстративно облизав губы с ехидной ухмылкой. Дима окончательно съехал с катушек, потерял ритм дыхания, задыхаясь огромными порциями кислорода и прижимаясь ближе к телу Юры. Горячо. Больно. Приятно. До помутневшего сознания Ларина с ужасом доходит, что он хочет еще. Юрий будто читает мысли. — Картавая сучка. Он снова вкушает чужую кровь, шипит, как дикая кошка и кусает руку на месте шрама. С губ Димы сорвался глухой стон. — Заткнись. Юра расплывается в нахальной улыбке, хватает Диму за волосы и грубо затыкает глубоким поцелуем, облизывая контур губ. Оба чувствуют железный привкус на языке. Руки бесконтрольно блуждают по телам друг друга, пытаются сорвать вспотевшую одежду, языки переплетаются в диком танце, а вкус крови так и остается на губах. Вкусно. Мокро. Еще. Безумие резко прерывается. — Знаешь, у тебя такая вкусная кровь, моя любимая чушка, — задыхаясь после длительного сладкого поцелуя, тихо произносит Юра, уткнувшись Диме в шею. — Я люблю тебя, моя мразь, — шепчет в ответ Ларин с непривычной ему нежностью в голосе. Проступают новые засосы, почти не оставляя чистой кожи на шее. А шрамы… Их больше не будет, как бы они не оскорбляли друга. Ибо с этого момента все сказанные ими слова значат лишь любовь, может, слегка странную… Но зато самую горячую и сильную.