***
Дружба втроём – определённо не самая удобная вещь. Люди легче сходятся попарно, а в такие отношения зачастую ведут к дисбалансу: есть двое, кто тянется друг к другу, точно двойные звёзды, и есть аутсайдер – экзопланета этой двойной системы – который либо не находит равносильного притяжения, либо добровольно остаётся в стороне. Это может быть едва заметно, может устраивать всех троих, пока общая атмосфера позволяет всем чувствовать себя комфортно и ощущать связь силы достаточной, чтобы оставлять всё как есть. Может быть спокойно, беспроблемно и красиво. Но в дружбе Чанёля, Чонина и Кёнсу всё гипертрофированно. Кто-то мог бы сказать, что их отношения нездоровы, с какой стороны ни посмотри, хотя и вся жизнь человеческая – сплошная неизлечимая болезнь... Ужасно странно любить собственного друга. Лучшего. Двоих лучших друзей. Нет, одно дело дружеская привязанность, именуемая любовью, как любовь к родителям, к своей собаке и прочее-прочее. Но если не так? Чанёль не мог бы вспомнить ни точной даты, ни времени года, ни просто общих черт момента, когда всё это началось. Существовала ли вообще отправная точка? Были просто трое соседских мальчишек, чья дружба завязалась сама собой: Пак Чанёль, неугомонная бестолочь с пожизненным шилом в заднице; рассудительный, но готовый к мелким шалостям До Кёнсу и тихоня Ким Чонин, предпочитавший куличи в песочнице лазанию по деревьям (как он вообще связался с этими разбойниками?). И никакие подростковые потасовки, разные средние школы и прочие внешние обстоятельства не развели их путей. Ничего особенного, в общем. Только со временем внутри их круга что-то стало незаметно преображаться. В детское время было позволительным путать одни чувства с другими, граница казалась почти неосязаемой, но с началом взросления пришло новое понимание и новые грани уже знакомых вещей. К симпатии и нежной привязанности примешалось ещё и жгучее желание. Чанёль не помнил начала, но никогда бы не забыл свой первый поцелуй. Поцелуй с Чонином. Тот попросил об услуге – Чанёль не отказал. Им было по четырнадцать, и им обоим нужна была практика. Они сидели на кровати Чана, Чонин наклонился, положив руки на его плечи, Чанёль кивнул и зажмурился. Да, этот поцелуй не был отправной точкой, лишь моментом осознания. Чанёля тогда будто током прошибло. Он украдкой поглядывал на лицо Чонина, которое было теперь так непривычно близко, и нерешительно сжимал футболку на его талии. В комнате было душно, сердце стучало где-то в висках, а язык Чонина вводил в транс, неумело, но эффективно. Потом он ещё долго заливался смехом, повалившись на спину и лениво протягивая палец в сторону арбузно-красных ушей Чанёля, горящих, точно китайские фонарики, а Чан всё сидел, нахмурив брови и удивляясь незнакомому вкусу арбузной жвачки у себя во рту. Именно тогда к нему пришло понимание, что нет больше невинного малыша Нини, хвостом бегающего за своими приятелями. Теперь есть только этот парень с играющими гормонами и бесоватым взглядом из-под ресниц. И его короткие шорты и длинные ноги делают всё только хуже. Потому что невинного малыша Чанни тоже нет. С тех пор не проходило и дня, чтобы Чанёль не заглядывался на стремительно хорошеющего друга. Вместе с тем он всё чаще смотрел и в сторону Кёнсу, ведь взрослый интерес и желание Чана проснулись не только к Чонину, но ко всему, что он любил этой особой любовью, и Кёнсу также значился в этом коротком списке. Су был всё ещё чист в его глазах и ощущения вызывал совсем иные. Если от Чонина веяло чувственностью и знойными полднями, то от Кёнсу – спокойствием и свежими рассветами. От Чонина закипала кровь, от Кёнсу путались мысли. Кён обгонял своих приятелей по части мышления, но вот его тело начало взрослеть несколько позже. В то время как Чанёль и Чонин уже заметно вытянулись и стали шире в плечах, Кёнсу по своей комплекции всё ещё напоминал ребёнка, и даже к выпускному классу, когда он всё же окончательно сформировался в складного юношу, разница в росте осталась чем-то укрепившимся в его положении. Этот момент не доставлял никакой радости самому Кёнсу, зато создавал много привилегий для Чанёля. К примеру, поездки в автобусах, когда вместо высоких поручней Кён держался за его предплечье или лямку рюкзака. Пак влюблялся в него даже сильнее обычного, смотря с высоты своего роста: так ресницы Кёнсу казались ещё длиннее, а глаза – ещё больше. И хотя его серьёзность и образ мыслей заставляли Чонина и Чанёля тянуться за Кёнсу, как за старшим, его внешний вид вызывал лишь два разнополярных желания – либо защитить, либо напасть. Чанёль любил Чонина и Кёнсу, любовью по-юношески неотёсанной, грубой, но чистой и полной надежд. Он хотел бы кричать об этом, а лучше шептать на ухо ласково и проникновенно, но мир, полный предрассудков, и собственные страхи заставляли его молчать, глотать свои слова и чувства. Он хотел бы быть ближе, настолько близко, чтобы не было границ, но оставался на месте, боясь оказаться выброшенным за край. «Что скажет Су?», «Как отреагирует Нини?» - эти сомнения встревали камнем в его глотке. «Это не нормально. Да кто вообще захочет таких отношений?». Конечно, Чанёль задумывался о признании, но сама ситуация подобного разговора сразу с двумя людьми представлялась ему абсурдной. Так он и продолжал тихо перекипать внутри, долгое время не замечая происходящих вокруг изменений. Какого же было удивление Чана, когда его замыленный взгляд всё же начал замечать странности в поведении друзей: их беспричинные улыбки, сияющие глаза при взгляде друг на друга, прикосновения невзначай и частые уединения – они были влюблены, но влюблены не в него. Пак Чанёль оказался у самого края даже без своих отчаянных и обречённых попыток. Теперь Чонина и Кёнсу связывало нечто большее, чем то, на что мог рассчитывать Чанёль. Теперь их заботой было «что же скажет Ёль?». Они и сами боялись быть раскрытыми, но со временем, когда вопрос об осведомлённости друга плавно перешёл в разряд риторических, эти двое всё же раскрыли правду. Чан помнил, как Кёнсу стыдливо уставился в пол, как Чонин держал его за руку и как слова о надежде на понимание и ценности их с Чанёлем дружбы неловко слетали с пересохших губ Кима. Это было похоже на вымаливание благословления у отца невесты, только Чан не выглядел хмурым, рассерженным или напыщенно важным, скорей… виноватым. Виноватым и потерянным. Его глаза озадаченно бегали с одного приятеля на другого, а рот был приоткрыт, будто парень выжидал секундной заминки, чтобы вставить своё слово, но всё-таки не решался перебить. Единственное, что он тогда ответил, было дрожащее, приглушённое «Всё в порядке, я… догадывался». Кён и Чонин, не встретив никакой неприязни со стороны Чанёля, почувствовали значительное облегчение и готовы были двигаться дальше как ни в чём не бывало. Только периодические минутки задумчивости и вымученные улыбки Пака они ещё долго не знали, на что списать. Чанёль продолжал любить их обоих, любовью безысходной, безответной и немой. Другой человек в другой ситуации мог хотя бы винить и ненавидеть того, кто увёл его возлюбленного. Но что же делать, что же чувствовать, когда одну твою любовь уводит другая любовь же? Чанёлю было больно, одиноко и обидно, но он попросту не мог злиться на Кёнсу и Чонина. Ненавидеть их? – никогда. И потому он злился на одного несчастного себя, ненавидел свои «странности», свою слабость по отношению к друзьям. Он уже не перекипал, он горел так, как горят подземные шахты, рискуя спалить дотла собственные сердце и рассудок. То было в старшей школе, а за несколько месяцев до выпуска вдруг наступило кратковременное затишье. Чанёль, казалось, остыл. Нет, его особенные чувства никуда не делись, просто… словно воспаление ненадолго спало. Он точно абстрагировался на время. Хилые отговорки вроде «По крайней мере, они рядом. По крайней мере, они счастливы» с натягом, но работали. Усиленная подготовка к экзаменам также тому способствовала, позволяя забить чем-нибудь мысли. Чанёль был морально истощён, и, чтобы хоть как-то облегчить своё существование, старался изо всех сил не слышать собственной боли – как если просто делать громче музыку в салоне своего автомобиля, лишь бы перебить нервозный скрип подвески и щелчки под капотом. Что касается Чонина и Кёнсу, то они окольными путями почти дошли до истины, но всё ещё не могли с точностью сказать, кому именно из них принадлежало сердце Чанёля. Им было жаль, но в этой ситуации они ничего не могли изменить – Чан был для них не больше и не меньше, чем другом. Близким другом, но не потенциальным любовником, как бы хорош собой он не был. Ближе к выпуску влюблённые всё чаще стали задумываться о болезненном, но, вероятно, спасительном для Чанёля и необходимом для них двоих шаге, и самым гуманным из придуманных способов оказалось расстояние. Как показалось парням, Чанёль на удивление спокойно воспринял новость об их отъезде после экзаменов. Они сочли это за хороший знак. Изначально трое друзей собирались поступать в один университет, но Чонини и Кёнсу внезапно поменяли своё решение, и подали документы в другой иногородний ВУЗ, в тот, куда ни за что не прошёл бы Чан. Друзья, конечно, не намеревались обрывать все связи, им просто нужно было временно оградить Чанёля от себя и себя от Чанёля. Во время прощальной вечеринки, состоявшейся в доме Чана накануне их отъезда, тот впервые пил алкоголь без родителей, однако не было никакого ощущения свободы. Наоборот, парню казалось, будто цепкий плющ чувств и воспоминаний опутывает его руки, ноги и сердце, тянет к земле, не давая двигаться, в то время как его друзья легко покидают его. Он чувствовал себя так, словно в этот день что-то внутри него должно было умереть. Чонин и Кёнсу с грустью наблюдали за тем, как Чан заливает пожар в груди холодным виски, как топит боль и отчаяние в алкогольном дурмане. Пряча ком в горле за горькой улыбкой, он находил в себе силы для шуток, но всё больше погружался в пучину воспоминаний, совсем забывая о себе. Друзья его не останавливали, смеялись в ответ, надеясь, что их компания и высокоградусная отрава хоть ненадолго принесут облегчение. Их надежды рухнули, когда звонкий, хоть и дрожащий изредка голос Чанёля вдруг стал тише и будто охрип. Фальшивая улыбка вмиг сползла с его лица, а взгляд спрятался под чёлкой. - Не оставляйте меня, - тихо простонал он. В голосе сквозила безответная мольба и страх неизвестности. Чонин и Кёнсу переглянулись, понимая, что Пак вот-вот сорвётся. - Чанни… - Не оставляйте, - теперь уже громче и надрывнее. Чанёль поднял голову и чуть слышно всхлипнул. – Я не знаю, что мне без вас делать. Чонин, сидевший рядом с ним на кровати, вздохнул и положил руку на его плечо. - Всё будет в порядке, Чанёль, - вкрадчиво начал он. – Ты больше не маленький мальчик, мы все выросли, и нам пора задуматься о своём будущем. - Как что-то может быть в порядке?! – вскрикнул парень, и холодные огоньки показались в его глазах. – Вся моя сознательная жизнь была связана с вами! - Мы не бросаем тебя, глупый. Это лишь временная мера, ты же знаешь. - Но вы мои единственные друзья! - В том-то и дело, Пак Чанёль! Не друзей ты в нас видишь! Чанёль застыл на долю секунды, ошарашенно распахнув глаза, а затем вдруг набросился на Чонина, привалив того к кровати и тяжело упёршись руками в его плечи. - Что? – тихо выдохнул он. - Мы перестали быть просто друзьями, Ёлли, - так же тихо повторил нахмурившийся Кёнсу, сидевший в кресле недалеко от приятелей. Чан отпустил плечи Чонина и опустился на его бёдра. Он поморщился, и солёная влага показалась в уголках его глаз. Они знали. Они знают, и потому он теряет их. Никому не нужна была такая правда. Из-за неё всё стало хуже. - Чанёль, кого именно из нас ты так не хочешь отпускать? – вновь подал голос Су. - Тебя… - прохрипел Пак, - и Чонина… Он наклонился к Чонину и обнял его за шею. Парень под ним тяжело вздохнул. - Чего ты хочешь от нас, Чанёль? Нам всё равно придётся уехать, ты же понимаешь, - Чонин запустил тонкие пальцы во взъерошенную копну волос Чана. – Давай просто проведём этот вечер без сожалений. - Тогда, - Чанёль приподнялся и навис над другом, - хотя бы сегодня, позвольте мне быть с вами наравне. Быть ближе, всего раз. Быть частью вашей лиги. Чонин понял всё без лишних объяснений и, слегка смутившись, посмотрел в сторону Кёнсу. Тот лишь коротко кивнул, выказывая своё согласие, и поднялся с кресла, чтобы налить себе немного красного вина. Смуглая ладонь легла на крепкую шею Чанёля, мягко опуская его голову к лицу Чонина. Они слились в жарком поцелуе, почти как тогда, несколько лет назад. Пак сминал пухлые губы друга, жадно изучая языком его рот. Мелкая дрожь пробирала Чонина от грубоватых прикосновений чужих рук под его футболкой и острого колена, упирающегося меж его ног. В таком положении он находился впервые, и это пугало и возбуждало одновременно. Чанёль оторвался от его губ и, едва отдышавшись, прошептал: - Су… - Твоей жадности нет предела, Пак Чанёль, - усмехнулся Ким. Кёнсу поставил бокал на журнальный столик и спокойно направился к кровати, расстёгивая рубашку по пути. Он нежно поцеловал Чана, от чего сердце парня пропустило удар, и протянул отпрянувшему Чонину увлажняющий крем. Кёнсу спустил свои брюки и наклонился к ширинке Чанёля, оглаживая скрывающееся под ней возбуждение, и вскоре чувственные губы сомкнулись на набухшем члене, уверенно двигаясь к основанию и обратно. Пак стонал, перебирая мягкие волосы Кёна, а Чонин водил рукой по собственному стояку, погружая пальцы всё глубже в тело возлюбленного. Оторвавшись от своего занятия, он наклонился к Кёну и прижался губами к его плечу. Су оставил Чанёля и принялся принимать полные любви поцелуи от своего парня. Невооружённым взглядом можно было понять, как близки были друг другу Чонин и Кёнсу. В каждом их прикосновении сквозило нежностью, заботой и вместе с тем необузданной страстью. Чанёль растянулся на кровати, не в силах им мешать, но ждать пришлось недолго. - Нини, - выдохнул Кёнсу в губы Чонина, - не поможешь нам? Неловкость и слабое чувство вины угадывались в его интонациях. Кёнсу оседлал бёдра Чанёля, приподняв ягодицы, а Чонин направил сочащийся член Пака между ними, опуская Кёнсу за талию. Кён опёрся рукой о живот новоиспечённого любовника и болезненно поджал нижнюю губу. Капли пота выступили на его напряжённых висках, поблёскивая в приглушённом свете лампы. Чан приподнялся на локте и обхватил его за талию одной рукой, прижимая к своему рельефному торсу. Он прижался лбом ко лбу Кёнсу и осторожно двинулся внутрь. - Чонин, - едва слышно проскулил Су и протянул к тому руку, на что получил раздражённый толчок, вогнавший член Пака на всю длину. Ким принялся успокаивающе зацеловывать тонкое запястье Кёнсу, склонившего голову к плечу Чанёля, пока последний терпеливо набирал темп, дожидаясь инициативы с обратной стороны. Когда тело Су наконец привыкло, он повалил парня на спину, и начал умело покачиваться вверх и вниз, доставляя наслаждение им обоим. Чонин переключился на грудь и ключицы Пака, покрывая засосами его лоснящуюся кожу, а тот оставлял фиолетовые отметины от пальцев на молочных бёдрах Кёнсу. - Погоди, - сказал Кён неизвестно кому и вдруг остановился. – Нужно подготовить Чонина. «В этом весь Су», - с улыбкой подумал про себя Пак. Даже к занятию сексом его друг подходил с полной серьёзностью, да и выражение его лица сейчас немногим отличалось от того, что можно было увидеть на какой-нибудь контрольной по математике – сосредоточенное и беспристрастное. Кёнсу примостился на боку и похлопал рядом со своей головой, подзывая Чонина. Кадык под бронзовой кожей поднялся и опустился, выдавая волнение и смятение – Ким прекрасно понимал, какая подготовка ему предстоит, и это тоже было для него в новинку. Чанёль устроил одну ногу Кёна у себя на плече и вновь принялся разжигать его нутро толчок за толчком. Кёнсу занял рот членом Кима и провёл влажными пальцами по сомкнутым мышцам. Всё тело Чонина рефлекторно сжалось, будто морская губка, но ему не оставалось ничего, кроме как довериться Кёнсу и позволить ему делать то, что тот намеревался. Чанёль вдруг навалился сильнее, всё жёстче вбиваясь в жаркую тесноту, обволакивающую его возбуждение, и накрыл ладонью подрагивающий член Су. Вскоре младший зашёлся трепетной дрожью, пуская стонами горловые вибрации по болезненно напряжённому органу Чонина. Кёнсу подался бёдрами навстречу Чанёлю, и Пак почувствовал, как чужие мышцы непроизвольно смыкаются на его пульсирующем члене, возвещая о достижении наивысшей точки. Тяжело дыша, Кёнсу упал на спину рядом с двумя любовниками и бросил томный взгляд в сторону Чонина. Ким пристроился между его ног и прильнул губами к горячей шее. Он прошёлся короткими поцелуями от ушка к ключице и ещё раз крепко поцеловал в губы. Нежные бёдра сжали его бока, и в следующее мгновение Чонин погрузился в податливое тело возлюбленного, наслаждаясь сладким протяжным стоном, выпущенным в ответ. За ними было приятно наблюдать, Чанёль признавался себе в этом. Между Чонином и Кёнсу было что-то совершенно особенное, что и тенью не могло промелькнуть между ними и самим Паком. С ним они словно бы отдавали долг, в то время как друг с другом были предельно откровенны, отдавались с радостью и упоением. И тем не менее Чанёль был благодарен им сегодня за то, что мог почувствовать хотя бы физическую близость, за то, что сегодня их внимание и ласка принадлежали ему. Когда Чонин поднялся, выпрямив спину, Чан обнял его сзади одной рукой и оставил влажный поцелуй на шее. Он снова наклонил его вперёд и приставил вновь набухшую головку к входу. Ким задержал дыхание, пока Чанёль не вошёл в него на всю длину. Пока Чан совершал первые болезненные движения, Кёнсу то ли обнимал Чонина за плечи, то ли удерживал его. Ким еле заметно дёрнулся и подался назад, когда Чанёль прошёлся, наконец, по его чувствительному месту. Заметив это, Пак сжал его бока на уровне тазовых косточек и совершил несколько толчков под нужным углом, наслаждаясь хриплыми стонами друга, а затем отпустил, позволив тому вспомнить о Кёнсу. Чонин вбивался в мягкую плоть Су, подстраиваясь под темп Пака. С обеих сторон его накрывало блаженное наслаждения. Казалось, парень готов был лишиться рассудка в любую минуту. Когда Кёнсу и Чонин уже кончили, сжимая друг друга в крепких объятиях, Чан потянул младшего на себя и усадил его на своих бёдрах. Ещё несколько раз он грубо вошёл в Чонина, пока внутри того не разлилось горячее семя. Оба обессиленно повалились на кровать рядом с Кёнсу и проспали в объятиях друг друга до самого утра. А на утро, когда яркое солнце пробивалось сквозь веки, Чанёль проснулся совершенно один в своей комнате. Он поднялся, оглядывая пустые бутылки и помятые запачканные простыни. Картины прошедшей ночи одна за другой всплывали в голове парня, постепенно собираясь воедино, а затем смешались с огромным грузом воспоминаний, нахлынувшим без всякого порядка. Чанёль сидел на кровати, и слёзы безостановочно катились по его щекам. Этот здоровенный детина восемнадцати лет отроду рыдал в полном одиночестве, спрятав заплаканное лицо в ладони и сгорбив обнажённую спину. В его голове и в жизни был такой же бардак, как и в его комнате. Он был оставлен позади, брошен и забыт. Всем, что осталось ему от горячо любимых друзей, была лишь маленькая записка знакомым подчерком на изголовье кровати. До того, как пелена слёз застелила глаза, Чан успел заметить в ней только короткое «Отпусти…».«Отпусти себя, Пак Чанёль»