Burn the pages

Уоррен не считал, сколько раз ему говорили, что он свернёт на ту же скользкую дорожку, что и его отец. Даже в его выпускном альбоме стояло ласковое напоминание — он сжёг чёртов альбом. Ему было немного жаль Уилла. Любовь всей его жизни годилась ему в матери, сидела в тюрьме для людей со сверхспособностями и мечтала уничтожить его, а лучшие друзья один за другим становились суперзлодеями. Вот уж действительно не задался год. Или жизнь не задалась. У доброй докторши было рентгеновское зрение, но видела она гораздо дальше, как оказалось. Предложила ему леденец, потрепала по плечу, а потом прошепелявила: «Проблемы с контролем агрессии». — Дорогой, если бы ты просто начинал светиться, это не стало бы проблемой, — вела старуха, упрямо пихая ему леденец, — но огонь, ох, огонь сам по себе неуправляем и требует сосредоточенности и хладнокровности. А тут раз — и ты вспыхнешь как спичка, выражаясь фигурально и буквально. Кто-то может пострадать. Эта компания напарничков с Уиллом во главе ждала его под дверью, тут же бросившись с расспросами. С чего это ему понадобилось к доктору? Что случилось? — Что болит? — взволнованно теребила рукав его куртки Лайла, поджимая искусанные обветренные губы. Он отцепил её пальцы от себя, один за другим, и пробормотал что-то о головной боли. Голова и вправду раскалывалась, но скорее от вечной суматохи вокруг него. Несмотря на прогнозы и отвращение ко всей этой супергероике, после выпуска Уоррен зачем-то поддался на уговоры попробовать себя в спасении мира. В реальности всё замкнулось на роли плохого копа при Уилле. Через два года его жизнь плавно вернулась в свою колею, потому что избивать злодеев и прочих ублюдков было нельзя, а ещё нельзя было поджигать им волосы, оставлять им небольшие ожоги в качестве напоминания, запугивать их — ничего этого нельзя было, и Уоррен взорвался. У него сила такая, не летать и крутить грузовики на мизинце, а управлять огнём, жечь, сжигать. Поэтому их тандем натолкнулся на айсберг и потонул с концами (последней каплей для Уилла стала злодейка со способностями к криогенезу, чей костюм загорелся прямо на ней). Лайла официально числилась как компаньон Уилла, но предпочитала контролировать ситуацию за компьютером, так что в основном её присутствие на поле боя ограничивалось голосом в наушнике. Наушник ему остался как сувенир. Когда Уоррен пришёл забрать последние вещи из их штаб-квартиры, она была там. Зелёный свитер из конопляных нитей, глупая прическа, явно вдохновлённая аниме, потёртые джинсы и слетевший с ноги шлёпанец. Она задумчиво жевала рыжую прядь, нахмурила брови, вертя в руках толстый конверт из плотной бумаги. — Что там? — он совершенно не желал начать с ней разговор, нет, нет и нет, это вырвалось случайно, ей-богу. Ответа он не дождался, только непрошеных объятий и сухого поцелуя в щёку, её обветренные губы царапали щёку, а его небритая щека наверняка царапала губы. Позже он узнал, что в конверте было приглашение. Лайла получила работу в лаборатории Лагранжа, заправского сумасшедшего ботаника, в чём призналась шепотом, будто выдала какой-то постыдный секрет. Потом она принялась оправдываться, ну естественно, она их не бросит, они команда, она совместит научно-исследовательскую работу и обязанности помощника супергероя, всё будет хорошо, ничего не изменится… Уоррен улыбнулся её сбивчивым обещаниям, а потом заметил, что её надзор над ним не работа и не обязанности, а целиком и полностью блажь. Он всё равно отключал её на время самого патрулирования — незачем ей было слышать, как он выбивал дерьмо и информацию из всяких отбросов — изредка лишь давал ей задания, чтобы создать видимость команды. После этого изменилось всё. Лайла не выходила ночью на связь, и судя по тем слухам, что доходили до него, голос в наушнике смолк и для великого Уильяма Стронгхолда. Уоррен принял это как данность, но каждую ночь упрямо таскал с собой уже бесполезную штуку. Данность, само собой разумеющееся, повторял как мантру Уоррен, стоя перед её дверью и не решаясь позвонить. Дьявол, замечательно, из малоприятного парня-изгоя он превратился в охотника за головами, нагоняющего страх на весь нечестной народ, а теперь незаметно переквалифицировался в сталкера. Продолжай в том же духе, прошипел сам себе Уоррен. Была и другая отмазка: он просто хотел проверить, всё ли у неё в порядке. Нравилась ли работа. Не скучала ли по супергеройству. Ну, или по нему. Благими намерениями дорога в ад вымощена. Домой она приходила редко, всё чаще оставалась ночевать в лаборатории. Изучала растения, изучала саму себя, свои способности. Уоррен почти завидовал. Теперь отчитываться было некому, и сдерживаться стало в стократ труднее. Говнюки эти как специально стали несговорчивее, раздражали всё сильнее, настаивали на каких-то правах. Уоррен подносил объятый пламенем кулак к их раздувшимся от кровоподтёков рожам с чёрными следами от его костяшек. — Какие такие права, вы, жалкие куски мяса? — рычал он. Что им тюрьма, таких только могила исправит — он с совершенно спокойной совестью пускал их, верещащих, с крыш многоэтажек и небоскрёбов, как только они выдавали ему всё, что знали. Ледяная девчонка была случайностью, преступники — необходимостью, эти крысы — удовольствием. Вскоре он научился зажигать любую часть своего тела — если кто-то пытался напасть со спины, получал ожог третьей степени. До него дошли байки, что даже глаза его горели — и это пугало пуще любых угроз с его стороны. А потом он услышал о выброшенном в ядовитые отходы женском теле. Среднего роста, рыжие волосы, длинная хиппи юбка, туфли с огромными пряжками, на футболке затейливо нарисованный знак мира — на этой детали Уоррен подавился, задохнулся, часто заморгал. Допрашиваемый завизжал от боли, так как его голова оказалась крепко зажата между двух полыхающих ладоней. Уоррен даже не обратил внимания, а когда вышел из ступора, в руках уже была только обугленная головёшка. Уилл сам позвонил ему. — Ты ведь знаешь что-то об этом, ты можешь добыть любую информацию, не так ли? — взмолился он. — Лайла пропала. Лайла пропала, Лайла пропала, пропала — как милосердно, такая формулировка оставляла надежду, что она ещё могла найтись, могла вернуться к ним. Уоррен решил по старой дружбе разрушить эту дурацкую надежду. Лайлу убили. Убили и выбросили в ультсырьё, чтоб никто не нашёл тело. — Тогда помоги мне найти виновного, — Уилл плакал в трубку, а он разглядывал бурую токсичную реку, на дне которой лежала славная, жалостливая Лайла, в жизни не причинившая никому зла. Видимо, Уилл решил, что исполнит её посмертную волю, вернёт Уоррена обратно на светлую сторону. Он почему-то вбил себе в голову, что если ему ответили на его звонок, то хотели того же. — Нет уж, — ощерился, не желая ни чужих слёз, ни чужого горя — у него своего навалом, на кого бы повесить, — ты хочешь найти этого выродка, чтобы отдать его под суд. Я ищу его, чтобы отомстить. Уоррен выпил столько, что сам себе уже казался ходячей тикающей бомбой. Пропитанный спиртом, стоит черкнуть спичкой, и он загорится и накроет огнём целый город. Расчёты, сколько боли можно причинить человеку, прежде чем он впадёт в болевой шок или сдохнет, чертовски помогали, несли его сквозь ночные улицы, отражались в глазах, не иначе, потому что люди охотно выдавали ему все свои секреты, выкладывали всё как на духу, никаких больше разговоров о правах и законах, никаких увёрток — его боялись до чёртиков. Через пару недель он наконец вышел на Лагранжа. Чертов сукин сын, задуривший Лайле голову, проводивший нелегальные эксперименты, разрабатывающий планы по захвату миру — типичный фанатик, мерзкий червяк. Лайла нашла подозрительные чертежи и разработки, ведь это Лайла, и пошла с ними к своему боссу. Доверчивая сердобольная Лайла, поверившая, что он был ни при чём, пока он не отравил её какими-то редкими дрянными египетскими травами и не приказал бросить в отходы, чтобы никто никогда не нашёл. Он прокручивал в голове, что сделает с этим ничтожеством, когда доберётся до него на расстояние вытянутой руки. Но Лагранж словно испарился. Все его вещи оставались на местах, машины стояли в гараже, денежными средствами никто не пользовался, дом пустовал. Исчез и всё тут. Никто не знал, понятия не имел, куда он делся, кто-то отчаянно предложил, может, не выдержал и стрельнул в висок, но Уоррен тут же поджарил тупицу. За кого они его принимали, если бы подонок Лагранж убил сам себя, он бы уже знал об этом. Нашлось бы тело, нашлось бы что-то. Но ничего не было. Уилл не сразу поверил, что это не его рук дело, Уоррен даже нехотя попробовал обосновать — ему было бы легче, если бы это был он, а так вся неизрасходованная ярость только кипела внутри, крутилась словно раненное животное, заходящееся в предсмертном вое. Но легче это было бы уже не о нём. Когда он зашёл в свою квартиру, то сразу учуял чужое присутствие. Кто-то выбрал очень плохой день, чтобы поджидать его. Огонь вспыхнул в руках машинально, Уоррен, крадучись, двинулся по коридору, прислушиваясь. Незваный гость не особо старался скрываться, дышал тяжело и с перебоями. Уоррен толкнул ногой дверь и ввалился в собственную гостиную, готовясь зажарить вторженца живьём — и остановился как вкопанный. Жар спал. Перед ним в кресле сидела в слезах Лайла. Сырые спутанные волосы прилипли к грязному лицу, мокрые лохмотья совсем не согревали, так что её била мелкая дрожь, обуви не было, а под босыми ногами уже растеклась мутная лужа. Её глаза были широко распахнуты, но расфокусированы, она смотрела прямо на него, но не видела. Похудевшая и совсем зелёная, она пыталась обнять саму себя в напрасной попытке согреться — Уоррен отметил обломанные ногти и бесчисленные царапины — тихо завывая. Прошла всего секунда, но ему казалось, что он реагировал недостаточно быстро: подскочил к ней и прижал к себе, слушая бешеный стук её сердца и рваное дыхание. Это и вправду была Лайла. Не иллюзия, не мираж, не плод его воспалённого воображения. Живая. Испуганная, но живая. В его руках. Сердце ёкнуло, когда он понял, что изорванная тряпка на её груди когда-то была светло-зелёной футболкой с затейливо нарисованным знаком мира. Уоррен, не теряя больше времени, отнёс её в душ, смыл ил и вязкую грязь, не заботясь, что скорее всего отправлял в водопровод чистую отраву. Привёл её более-менее в порядок (внешне), подыскал что-то подходящее из своей одежды. М-да, разница в росте и телосложении у них, конечно, та ещё была, но она не в том положении, чтобы жаловаться — хотя она и не пыталась. Дыхание чуть успокоилось, и Лайла послушно выполняла все просьбы. Сидела смирно, пока он подкатывал ей штанины и натягивал на ноги носки — перед этим вынув из стоп все осколки да прочий мусор и промыв раны дезинфектором. Только в тот момент, когда он уже усадив её с чашкой чая на неудобный диван, накрыл одеялом, вытер пол и сел рядом, обследуя её взглядом, пытаясь предугадать, надо ли ей ещё что-то, не забыл ли он о чём-то важном, Лайла позволила себе выдохнуть. — Холодно, — упавшим голосом призналась. Уоррен силился придумать, чем же ей помочь, а она виновато съёжилась. — Прости, я не знала, куда мне ещё податься, — на глазах снова выступили слёзы, но она решительно сморгнула их, — прости за это. — Иди сюда, — почти свирепо приказал он, и не дожидаясь ответа, сам выудил её из-под одеяла, отставил в сторону чашку и стиснул в объятиях. Попробовал осознанно вызвать то щекочущее ощущение, возникающее перед тем, как он загорался. Судя по всему, подействовало, и его кожа начала излучать тепло, так как она прижалась к нему ещё теснее, потянулась и провела по шее ледяным носом, так что он весь покрылся гусиной кожей. — Спасибо, — её голос стал немного другим, грубее, словно она сломанное радио с помехами, или он находился под толщей воды, а она пыталась докричаться до него. Её кожа всё ещё отдавала зеленым, а волосы наоборот стали ярче. — Что-то произошло со мной, — эхом отозвалась на его мысли, — что-то внутри меня изменилось. Я чувствую себя другой. Уоррен перебирал её волосы, не перебивая, отмечая, что ему нравилось то, что она пахла его шампунем и его гелем для душа. Что она пришла из всех людей к нему. Не к родителям, не к Итану/Мадженте/Заку, не к Уиллу. К Уоррену Пису. — Я искала его, — он вопросительно посмотрел на неё, и Лайла поспешила объяснить, — Лагранжа. Как только я проснулась — меня выкинуло на берег — я не могла думать ни о чём другом. — Я тоже искал его, но этот паскуда как сквозь землю провалился. Лайла слегка улыбнулась на последних словах. — Я нашла его, Уоррен, — в её взгляде не было ничего, кроме торжественности, — я убила его. Его замкнуло. Сердце пропустило удар. — Мои силы словно возросли во сто крат, к тому же я как будто вобрала в себя всю ту пакость, что была в той реке, он пробовал снова вколоть мне тот яд, и ничего не произошло. Оно не действует на меня. Ничего не действует. Мне было так плохо, что я перепробовала всё. Успокоительное, обезболивающее, наркотики, яды — ничего. Зато на других очень даже. Я просто прикоснулась к нему, думая о том, как хочу, чтобы его жалкая лживая туша сгнила прямо здесь и сейчас — через пару секунд он начал корчиться… и гнить. Плотину прорвало, она продолжала говорить, а он молча слушал её исповедь, водя большим пальцем по зеленоватому плечу. — Когда смогла остановиться, там уже набралась целая куча. Понимаешь? Я убила их всех. Одно прикосновение — и кто-то корчится в муках. Одно прикосновение — и кто-то умирает, даже не успев понять, что произошло. Одно прикосновение — и человек теряет сознание. Начинает беспрекословно подчиняться мне. Не может солгать, даже если от этого будет зависеть его жизнь. Что я такое? Но Уоррен знал, что на самом деле она спрашивала. Как ей с этим жить? Как жить с осознанием, что ей понравилась эта сила? На мгновение. Всего на малюсенький миг. И она совершенно потеряла контроль, вспыхнула как спичка в сухом лесу. Даже Уилл не стал бы осуждать её за это. Скорее всего, он просто сойдёт с ума от радости, что его компаньон, его подруга, его Лайла жива — так что даже не спросит, какой ценой. Но Лайла убила не только Лагранжа, она чокнулась, слетела с катушек, тронулась умом, перебила десяток людей, а потом, используя свои способности, захоронила их так, что и следа не осталось. Как сквозь землю провалились. Уоррену на их жизни было откровенно наплевать, да ради бога, если ей хочется — пусть ещё десяток перетравит, пожалуйста. Его волновало лишь то, что эта ошибка убивала её изнутри, травила её в то время как ни один смертельный яд больше не мог. Лайла не могла быть больше героиней, да и помощницей героя тоже. До горького комка в горле знакомая ситуация. Его мама была героиней, его отец был злодеем, и результатом этого излома стал он, чтобы и дальше тянуть эту агонию, пытаться притворяться героем, спасать мирных жителей, которые не благодарили, а только тряслись от страха перед ним, да критиковали. «Он зашёл слишком далеко в этот раз». «Да, он преступник, но даже преступники не заслуживают такого обращения». «Девочка-сосулька была уже задержана! Она ведь была совсем юной!» К чёрту их всех. К чёрту, к чёрту, к чёрту. Лайла сама зашла к Уиллу, чтобы сообщить, что жива. И попрощаться. Уоррен мялся в двери, закатывая глаза, но в конце концов, и сам подался вперёд, чтобы пожать непонимающему парню руку. Почему-то он даже не пробовал спорить, не пробовал переубедить или остановить; Уоррен всё ещё не мог привыкнуть к новым силам Лайлы, ведь она предупредительно поцеловала друга в щёку, после чего тот сразу расслабился и даже слабо улыбнулся. Когда они уже развернулись, чтобы уйти, Уильям Стронгхолд попросил прощения у них обоих. Не уберёг, не смог спасти. — Много на себя взял, — хмыкнул Уоррен. — Иногда спасение утопающих — дело рук самих утопающих, — мягко возразила Лайла. Они уехали на его машине (уж кому-кому, а ему она точно была только для виду) и обчистили банк в следующем же городе. Оба не подозревали в себе слабость к драматизму и фееричности, но уйти со сцены решили с помпой. Приехавших полицейских встретило пепелище в обрамлении джунглей. Следующей машиной, перешедшей в их собственность, стал белый кабриолет — они ехали спиной к солнцу, и ветер развивал её рыжие волосы, она барабанила пальцами по рулю. На ней солнечные очки в чудовищной зелёной оправе и широкополая шляпа, она объявила, что ехала туда, где жарко. Лайла крутанула руль, вписавшись в крутой поворот, покосилась на него — ну как, она же отлично справилась? Уоррен сидел с откинутой головой, лениво повернулся к ней, чтобы одобрительно кивнуть. Да, вот это моя девочка. Она широко улыбнулась, она снова улыбалась, и он тут же потянулся к ней, чувствуя, что горел без огня. Поцеловал как в первый — и в последний — раз в жизни, провёл языком по её нёбу, прикусил её нижнюю губу, вжался, передал ей фитиль и крикнул, чтобы зажигала. Она зажгла без команды, целовала его с чувством в ответ, а потом вдруг отшатнулась — глаза у него рефлекторно зажглись от жажды — и что было сил надавила на тормоз. Шины заскрипели, вокруг летели искры, но они всё же врезались в перегородку, снесли её к чертям, и завертелись как волчок. — Господи, прости, Уоррен, прости, — лепетала она, плохо понимая, что только что произошло. Уоррен ошалело смотрел на раскуроченные доски перегородки, на дымящийся капот, на перенервничавшую Лайлу, сжавшую руль до побелевших костяшек. — Эй, — он отцепил её пальцы от руля, один за другим, — всё в порядке. Ты не ушиблась? Смотри, на мне ни царапины. Она посмотрела, проверила, не поверила ему на слово. Не удержавшись, Уоррен фыркнул. — Пойдём голосовать, пока кто-нибудь не согласится подвезти нас до ближайшего населённого пункта? — подколол, помогая ей вылезти из машины. — Итак, что сейчас поднимет тебе настроение? В ближайшем населённом пункте они ограбили китайский ресторанчик, унося с собой пять кило печенья с предсказаниями.