Где нет дня и ночи

День у Гарри Стайлса с утра не задался. Все началось с того, что он умер. Смерть вышла довольно нелепая — Гарри вышел на улицу, чтобы купить себе бутылочку пива да провалился в открытый люк, где мгновенно обварился на смерть. Но ладно бы только это! Оказалось, что очередь к святому Петру — а именно в ней он и оказался, стоило ему помереть — буквально бесконечна, и, к несчастью многих в очереди, без его вмешательств, увы, в загробном мире не обходилось. Во всяком случае, из той части туннеля, где находился Гарри, жемчужных врат совсем не было видно. Впрочем, Стайлс уже примерно их себе представлял, потому что разговоров только о них и было. О них, да об адских вратах. Это вроде как были местные достопримечательности. Правда, Гарри не очень повезло на информацию. Соседи спереди и сзади разговаривать с ним не хотели, а это очень помогло бы разрешить его внутреннюю дилемму. Впереди стоял мнительный и очень нервный старик, у которого при жизни был ревматизм, а посмертно — привычка его вспоминать каждые пять минут, а сзади переминалась с ноги на ногу прыщавая девчонка с суицидальными наклонностями, которая вслух размышляла, спустит ли Петр ей самоубийство или придется жариться в аду до скончания времен. Очередь тянулась медленно, Стайлс успел порядком устать. Часов с собой у него не было, и что-то подсказывало, что здесь время течет немного по-другому, но все равно Гарри был уверен, что прошло минимум несколько часов с момента его смерти. Хотя, Стайлс успел немного продвинуться и, на свое счастье, физической усталости он не испытывал. Зато успел с горечью подумать о том, как расстроятся мама, сестра и лучший друг. Кому-то же еще придется доставать его тело из люка. Да и ритуальные услуги, говорят, нынче стоят недешево. Во всяком случае, именно так громогласно утверждала женщина, стоящая от него через три ряда очереди. Гарри подумал о том, как расстроится его кошка, которую он укладывал рядом с собой перед сном и долго гладил, проваливаясь в сон, слушая размеренное урчание. Больше не будет завтраков, подумал он, мама не сделает чудные тосты с маслом, Джеммс не расскажет, как прошел её день за ужином, Найл не сбренчит на гитаре мелодию из двух нот на выходных. Стайлс вздохнул — ну, может, хотя бы в раю он не будет думать об этом. Застрянет на вечном рок-концерте, прерываясь лишь ради того, чтобы поплавать в океане из британских котят или щенят долмантинцев. Но день действительно не задался, потому что когда перед Стайлсом осталось всего десять заблудших душ, в очередь внезапно ворвался лихой смуглый парень с густыми черными блестящими усами в широкополой шляпе и проскочил прямо перед мнительным дипломатом, который умер своей смертью, не успев никому ничего завещать. – Ваше имя, – проговорил святой Петр, глядя в экран монитора. – Год и место рождения, причина смерти. Он сидел за новеньким компьютером, с экрана монитора которого даже не была снята защитная пленка. В ящике рабочего стола угадывалась старая учетная книга, которая использовалась еще до модернизации, рядом — скрученный свиток, предшественник книги, а на самом столе, помимо монитора и клавиатуры, угадывалась рамка с фотографией, но кто именно был там изображен, Стайлс со своего место не мог рассмотреть. Усатый парень бодро подошел к столу и по-свойски облокотился на него. – Филипп Брайан Лоуренс, – заявил он, лихо поправив шляпу двумя пальцами. – 1970-ый год рождения, Таскалуса, штат Алабама. Причина смерти — множественные пулевые ранения, уличная перестрелка. Мирный житель, сэр. Петр задумчиво прокрутил колесико мышки — на экране замелькали сотни тысяч имен и фамилий с крошечными фотокарточками, но зоркий взгляд хранителя ключей от рая будто прочитывал информацию со скоростью молнии. – Вас нет в нашей базе данных, – сказал он задумчивым голосом и покосился на Филлипа Брайана Лоуренса семидесятого года рождения из Таскалусы штата Алабамы, умершего во время уличной перестрелки будучи мирным жителем. Гарри заметил, что у парня отклеился ус, чего сам Филипп, к слову, еще не заметил, а вот Петр, скорее всего, обратил внимание. – Э-э... я из другого филиала, – сказал он, глядя в лицо Петру честными глазами. – Видите ли, в нирвану сейчас довольно большая очередь, и мне сказали, что через жемчужные врата будет немного быстрее... – Понятно, – проговорил Петр и внезапно рванул прибывшего за усы, параллельно отбрасывая его шляпу в сторону. Сомнений не было, он с самого начала понял, кто перед ним стоит. – Малик! – прогремел хранитель ключей от жемчужных врат, заставляя парня вжать голову в плечи. – Опять ты! Парень поспешил закрыть нижнюю часть лица ладонью и отвернуться. – Меня здесь нет, – заявил он, пытаясь изменить голос, но у него не очень получилось, и парень решил сменить тактику. – Меня подставили! Это все вот этот тип, – наябедничал он, указывая на дипломата, который чуть не умер от сердечного приступа повторно. На Петра его тирада впечатления не произвела. Гарри показалось, что это представление происходит здесь не в первый раз, и Малик прекрасно знает, что его сейчас выставят из очереди смачным пинком. И он не ошибся — святой Петр выглядел разъяренным, на сколько это вообще было возможно для святого, который хранил ключи от рая. – Ну, на тот раз ты так просто не отделаешься, Зейн Малик, – бормотал Петр, быстро щелкая что-то на клавиатуре, заполняя очередной бланк, видимо, дополнительный. Пальцами он взял изображение парня прямо с экрана, начертил поверх какую-то закорючку и снова что-то напечатал во всплывающем окошке. – Семьдесят лет в чистилище будут тебе уроком. Парень выглядел довольно обескураженным и картинно заломал руки, чтобы показать свою полную беспомощность. Гарри удивленно поднял ладонь и увидел, что она полупрозрачная и почти неплотная. Однако, понял Стайлс, поправляя волосы, относительно него самого эта рука вполне рабочая. Вокруг не было ничего материального — кроме разве что туннеля — и Стайлс не мог попробовать поднять это. – Что? – тем временем возмущался парень, похоже, абсолютно не боясь гнева Петра. Да и Петр, как понял Гарри, хмурился лишь для проформы, видимо, уже привыкший к перебранкам с этим Зейном. – Нет! – Да! – ответил хранитель ключей, разворачивая экран монитора в сторону Малика. – Тебе показалось несправедливым мое первоначальное решение, но вместо того, чтобы его обжаловать, ты уже третий раз пытаешься меня обмануть. Еще один проступок, и я передам твое дело в руки Люцифера, – добавил он. – Но Люцифер меня не любит! – пожаловался Малик, потирая пятую точку, как бы говоря, что уже познакомился с его вилами. – Интересно почему? – хмыкнул святой и закрыл окошко. Похоже, Зейн успел набедокурить во всем загробном мире. – Разговор окончен, – отрезал Петр. – Ступай в чистилище. Увидимся через двести пятьдесят лет. Намеренно топая ногами, чтобы сделать побольше шума и помешать Петру работать, парень, подняв шляпу с пола и высунув язык, отправился в противоположную сторону, где, как понял Гарри, и находилось чистилище. Дальше очередь двигалась побыстрее — чувствуя, что у Петра немного испортилось настроение, никто больше не решался его раздражать. Разобравшись с дипломатом и остальными доходягами — Гарри с ужасом наблюдал, как какой-то бедняга провалился в люк под полом — Петр, наконец, обратил свой взор на Стайлса, который, пока находился в очереди, успел порядком напугаться и запутаться в правилах загробного мира. – У тебя довольно хорошее резюме для рая, – вполне добродушно проговорил Петр, листая его файл. – Утешил незнакомую плачущую девушку! Это перевесило пару значительных грехов... Будь у духов сердце, Гарри мог бы похвастаться учащенным пульсом. Ну, хоть одна хорошая новость за сегодня, подумал Стайлс, вытирая со лба несуществующий призрачный пот. Петр покачал головой. – Но, боюсь, сейчас ты не сможешь пройти сквозь жемчужные врата, – подытожил он. Стайлс почувствовал себя обманутым и, против своей воли, занервничал. – Но... но что я сделал? – спросил Гарри, испуганно глядя под ноги, ожидая, что провалится в люк с минуты на минуту. Правда, Петр не спешил дернуть за рычаг. Может, можно уговорить его? Стайлс мгновенно одернул себя и отвесил самому себе мысленный пинок. Дать взятку хранителю ключей от райских врат! Да за одни только мысли об этом гореть ему в аду до скончания времен. Гарри покосился в сторону святого — на его лице совершенно ничего нельзя было прочитать. Может, посмертно он уже не знал, что происходит в душах? Хотелось бы верить, иначе еще один грех в таблицу. – Я распечатаю тебе список, – тем временем ответил хранитель ключей, быстро щелкая мышкой в окошке. – Тебе придется пятнадцать лет работать в чистилище. – Пятнадцать лет — не так уж и много, – угодливо сказал Гарри, наблюдая, как из принтера вылезает теплая бумага. Петр заботливо вложил список в руку, и Стайлс бегло пробежался по нему глазами. – Вовремя не покормил кошку? Не помог маме убрать листья в саду прошлой осенью? Нелегально скачивал порнографию? – Бог не поощряет пиратство, – назидательно заметил святой Петр, всем своим видом показывая, что разговор окончен. – За нее следовало заплатить. – Поверить не могу! Я же не специально, – вяло возразил Гарри. – Это первый сайт, который вышел, я думал, он официальный. – В чистилище, – повторил Петр и знаком велел Стайлсу уйти. Гарри смял бумажку и засунул её за пазуху, идя назад по туннелю. Все-таки Петр — слишком суровый привратник. В списке никаких тяжелых проступков. Гарри даже особенно никого не обманывал при жизни. Разве что маму пару раз провел, еще пока в школе учился. Но мытье посуды и влажная уборка отлично перевесили эти грехи. Можно было и уменьшить срок — Стайлс как будто шагал в тюремную камеру. Поток душ никак не уменьшался, туннель не заканчивался (впрочем, Стайлс не особенно хотел видеть его конец, догадываясь, что с обратной стороны по идее должен быть ТарТар, раз уж шел он со стороны Рая), и Гарри заподозрил, что заплутал в нем, что было мало возможно, учитывая, что туннель — это не лабиринт. Гарри, по крайней мере, надеялся на это. – Простите, – робко спросил он, наконец, какого-то ветхого старичка, в руках которого был бланк с надписью: «на обжалование». Ему не совсем хотелось мешать очереди, но старик выглядел не очень враждебно. – Вы не знаете, где здесь чистилище? – В первый раз? – понимающе спросил старик. На его лице горели только глаза. – Иди вдоль по туннелю и не доходя до адских врат сверни направо. Там будет большая такая дыра, не ошибешься. – Спасибо, – улыбнулся Гарри. Впрочем, уже через мгновение он понял, что чистилище — не повод для улыбок. Вполне возможно, там не лучше, чем в аду, учитывая, что именно в этом месте он должен каким-то образом искупить жизненные грехи. Тем более, тому Зейну явно не нравится это дело — значит, существование в чистилище явно не сахар. – Пожалуйста, – ответил старик, с удовольствием зачеркивая в бланке пункт «бескорыстная помощь». Гарри поспешил прибавить шаг. Быстрее начнет, быстрее закончит. Ему только что пришло в голову, что пятнадцать лет в чистилище могут длиться, как сто пятьдесят, когда он начнет работать. Тем более, часов здесь ни у кого не было. Равно как не было Солнца, Луны и других светил, которые помогали бы исчислять время. Вечные сумерки, понял Гарри и поежился. Очередь разрасталась и ветвилась — туннель расширялся, позволяя каждой конфессии найти свое место. Кто-то спешил в мусульманский рай, дрожа от восторга, видя окраины великолепного райского сада, кто-то безуспешно старался проскочить в Нирвану, пока его не успели вернуть в колесо Сансары, пара грубого вида мужчин пытались найти очередь в Вальгаллу, была и довольно внушительная очередь на адские муки, где стояли те, кому и консультация Петра не нужна была. Гарри краем глаза заметил пару человек, отправивляющихся на Адские Локи, размышляя вслух, как скоро родственники соберут достаточное количество жертвоприношений, чтобы вызволить их и позволить переродиться. Несколько японцев пожимали друг другу руки, прежде чем вернуться на землю в виде духов. Стайлс даже задержался, чтобы посмотреть, как какой-то парень восточной внешности слушает песню земного шамана, дабы отправиться в новую точку существования, ведомый его духом. Расталкивая грешников, в ад неслись фанатичные сатанисты и сетианцы. Радостно пожимали друг другу руки последователи церкви эвтаназии. Гарри чуть не сбила с ног толпа, спешащая на встречу с невидимым розовым единорогом. К сожалению, он все время разминался с последователями, так как был невидимым. А между тем, его последователям было просто необходимо с ним поговорить. Тупое создание, к не счастью, до сих пор не создало ни рая, ни ада, ни придумало способа возвращать мертвых к жизни, а более старшие товарищи, включая летающего макаронного монстра, были слишком заняты, чтобы просветить его. Вход в чистилище оказался огромной дырой в стене, а само чистилище — сомнительным местом. Гарри снова оказался в вечных сумерках, каких-то мутно-зеленых, совсем не теплых, без солнца. Куда ни глянь — простиралась чахлая полустепь, неподалеку высился холм, заканчиващийся обрывом. Стайлс увидел крошечные домики, наскоро построенные из подручных материалов, пару питейных заведений, кто-то пытался возделывать сухую неплодородную землю около горизонта. Не зная, чем ему заняться, Гарри двинулся вперед, оглянувшись на туннель — дыра, через которую он вошел, затянулась. Духи, такие, как он, прибывали справа и слева, сверху и снизу, удивленно обнаруживая, что дыра-вход исчезает сразу за ними. Чистилище было везде. Возможно, даже внутри них самих. На холме Гарри заметил фигуру, которая, при рассмотрении, оказалась тем самым Зейном, который некоторое время назад спорил со Святым Петром. Парень сидел у самого обрыва и болтал ногами, задумчиво глядя вниз. Не зная зачем, Стайлс пошел к холму. Взобраться на него оказалось делом не легким. Чем больше шагов он делал, тем выше становилась вершина. Но Гарри был упорным. К тому моменту, как он оказался на вершине, прошло, наверное, часов двадцать — во всяком случае, холм успел превратиться в приличную гору. Еле передвигая ногами, Гарри плюхнулся рядом с Зейном и отдышался, правда, скорее по привычке, чем из надобности. – Холм упрямства не самое лучшее место для первого путешествия, – заметил он и протянул руку. – Зейн Малик, автокатастрофа. – Гарри Стайлс, упал в люк, – ответил Гарри, пожимая руку и с удивлением отмечая, что в загробном мире принято добавлять причину смерти, как в мире живых — место рождения. Рукопожатие было крепким — Гарри счел это дружелюбием и даже немного обрадовался. Было бы глупо в первый же день в загробном мире обретать врага да еще и в лице такого парня, как Зейн Малик. – Как-как? В люк? – усмехнулся Зейн. – Так бывает? В его глазах блеснуло что-то веселое и обнадеживающе теплое в этих болотно-зеленых сумерках. Гарри бы махнул пару положительных пунктов из своего списка за то, чтобы хоть что-то в чистилище приобрело такой мягкий, древесный оттенок. – Ну, хотя бы не так банально, автокатастрофа, – фыркнул Стайлс, впервые с момента своей смерти пытаясь шутить. Матерь божья! Неужели он теперь будет исчислять события с момента своей смерти. Он ведь умер всего только этим утром, а казалось, будто целую вечность назад. Сначала эта длинная, утомительная очередь, потом неблизкий путь до чистилища, затем долгие часы на вершину холма, который по мере подъема становился горой. Уйма времени, которую и исчислить толком невозможно. – Я ехал на розовом пикапе, – объяснил Зейн будто бы обиженным голосом. Стайлс сделал вид, будто признает, на сколько это важная деталь, и они снова обменялись понимающими улыбками. – Зачем полез на холм? – Я не знал, что он такой странный, – честно признался Гарри. – Со стороны ведь холм, как холм. А вообще поздороваться хотел — видел тебя в очереди. Зейна эта ремарка очень обрадовала, и он бесстрашно свесился над обрывом, заглядывая внутрь. Гарри помнил — внизу под холмом был просто клочок земли, но здесь Стайлс видел бездонную пропасть. Возможно, это была часть странной метаморфозы холма. – А-а... очередной провал, – хмыкнул Малик, равнодушно махнув рукой. – Я догадывался, что Петр поймает, но скучно здесь, захотел попытать счастья. Гарри хотел поразиться тому, как Зейн просто взял и со скуки заработал лишних семьдесят лет в чистилище, но вслух спросил совершенно другое. – То есть, можно выходить в туннель? – удивленно выпалил Стайлс. Он ожидал, что Зейн посмеется над ним или посмотрит на него взглядом: «ну, ты и наивная душонка», но Малик ничего подобного не сделал. Он вообще весь был какой-то добродушный, несмотря на показную дерзость. У Гарри отлегло от души. – Нужно, – назидательно заметил Зейн. – В смысле, будешь помогать в туннеле — он тоже часть чистилища для нас, пару грешков тебе точно скинут, – со знанием дела объяснил он, снова заглядывая в бездну. – Только сегодня туда не суйся, – предупредил он. – У пастафарианцев с утра была ежегодная сходка, а днем произошел теракт. Двести этих чудиков вынесло под чистую. Носятся по туннелю и действуют всем на нервы. Гарри показалось, что по спине пробежал холодок — это было мало возможно, учитывая, что кровь в его жилах уже не текла. – Это же было месяц назад, – робко заметил Стайлс, вспоминая, как смотрел вечерние новости и все ужасался происходящему. Зейн не преувеличивал, когда говорил «под чистую». Гарри не мог назвать себя слабонервным, но видео с место события ему, мягко говоря, не понравилось. А уж крутящиеся последующий месяц повторы он, к своему стыду, и вовсе переключал. Мир не мог похвастаться своей стабильностью, а Гарри не мог похвастаться желанием раз за разом травить себе душу, наблюдая за этой трагедией. – Здесь время течет по-другому, – объяснил Малик, начертив в воздухе что-то похожее на знак бесконечности и вздохнул, глядя на сумеречное небо. Даже облака на нем не шевелились. Ветра не было. – И быстрее, и медленнее одновременно. Гарри поверил на слово. В следующие сутки длинною в вечность он пытался исследовать чистилище, впрочем, довольно безуспешно. По словам Зейна, который провисал здесь уже давно, торопиться не было никакого смысла. Все равно все деяния нужно было делать от чистого сердца, а у Гарри не было никакого желания что-либо совершать в непонятном ему месте, где никогда не было ночи и дня, а также чего-то логичного. Например, никто в чистилище не нуждался в еде. Тем не менее, Зейн показал ему бар, где была довольно сносная выпивка, и когда Гарри сделал глоток, пиво не пролилось сквозь его тело, показывая, что есть в этом мире вещи очень даже материальные. Еще Стайлс не нуждался во сне, но во время прогулки увидел довольно много построек. Ближе к горизонту обнаружилось несколько отелей, где вновь прибывшие даже могли отдохнуть. Наверное, быт был устроен по привычке, потому что в отдыхе грешники тоже не особенно нуждались. Кроме тех моментов, когда вручную расширяли границы чистилища с помощью лопат и кирок. Физический труд в чистилище изнурял не хуже каторги, но подобного рода ощущения возвращались только во время работы или в странных местах, вроде Лощины Угрызений Совести, где можно было испытать страшные муки, которые должны были перевесить список плохих дел. Стайлс побывал в центре реабилитации. Там обитали души, которым довелось коротать время в аду, но получившие своеобразную индульгенцию. Если работать там, заметил как-то Зейн, время пройдет быстрее. Никто не хочет маяться с ними. Но и Стайлс не хотел — его эти чудики ввергали в ужас. Были там, конечно, души, которые готовились к реинкарнации, но Гарри не знал, как им помочь, а проходить обучение — значит, тратить время. Лучше работать регулировщиком в туннеле. – Мама сейчас, наверное, горюет, – грустно вздохнул Гарри, когда Зейн показывал ему, что горизонт существует — он отдалялся до тех пор, пока не начинался край, довольно ровный, как внутренний угол параллелепипеда, который можно было парадоксально продолжить, с помощью кирки и лопаты. – Сколько уже земного времени прошло... как ей там плохо из-за меня. – Вот, – почему-то обрадовался Зейн, похлопав Стайлса по спине. – Отлично. Продолжай в том же духе. Угрызения совести помогают. – Я не поэтому грущу, – просто ответил Гарри. Угрызения совести, раскаяние и сожаление — ключевые пути исправления заблудших душ. Другой вопрос, что травить себя специально — все равно что грешить, так что пользы от такого было даже меньше, чем от расширения границ чистилища или путешествий в Долину Самосознания. – Мне, правда, жаль, – добавил он со вздохом. Почему-то с Зейном было очень легко разговаривать. То ли дело было в том, что он уже умер, то ли с Маликом в принципе было как-то очень просто, но Гарри почему-то мог поговорить с ним обо всем на свете, поделиться любой мыслью, даже абсолютно нелепой и абсурдной. И, Стайлсу так казалось, Зейн тоже доверяет ему ровно на столько же. Это заставляло его слегка трепетать. – Сестра меня очень любила, – поделился Гарри, задумчиво пнув небо. Оно было каким-то плотным, густым, но вместе с тем Стайлс, если бы захотел, смог бы отковырять кусочек без помощи подручных материалов, одними только пальцами. Зейн успел вставить реплику о том, что делать этого не стоит: местное зеленоватое небо — то еще барахло. Зейн прислонился к небу боком, постукивая по поверхности ладонью. Оно, как и все в чистилище, было вялым — ни живым, ни мертвым. Ни теплым, ни холодным. Гарри не стал следовать его примеру — прислоняться всем телом к этой сомнительной субстанции он слегка брезговал. – И друг у меня был. Найл, – продолжил Гарри, поворачиваясь к небу спиной. У него было тяжело на душе. Вспоминая многочисленных знакомых, Стайлс всегда становился только грустнее, и Малик водил его развеяться по местам, которые считал местными достопримечательностями. – Он очень добрый, – подумав, добавил Стайлс. – Ему, наверное, очень плохо. Найл всегда был чувствительным, даже если я просто куда-то уезжал, очень расстраивался. Как же он сейчас плачет, бедняга. – У меня тоже был друг, – поделился Зейн, задумчиво глядя вперед себя, как будто уже и забыл про то, что когда-то, когда он еще был жив, у него был настоящий друг из плоти и крови. – Луи. У него задница была огромная, – зачем-то добавил он. – Это все хорошее, что ты можешь о нем сказать? – удивился Стайлс, пытаясь мысленно нарисовать образ Луи. По понятным причинам, у него не получилось. Говоря о прошлом, Зейн почему-то всегда был немногословен. – Да нет, – пожал плечами Малик, все-таки пошкрябав небо пальцами. – Просто если я начну вспоминать все хорошее, связанное с ним, то я заплачу. – Заплачешь? Разве духи так могут? – выпалил Стайлс, который, шатаясь по чистилищу, подобного проявления эмоций не замечал. Он и сам, вспоминая родной дом, семью, друзей, свою прежнюю жизнь, еще ни разу не прослезился, хотя был весьма чувствительным. Правда, при жизни. Это была ценная поправка для его нынешнего существования. – Могут, – подтвердил Зейн и поежился. – Ты еще в аду не был. Там кричат и плачут, и глаза вытекают, и кожа вздувается и пузырится. Все более чем физическое. Ну, это в аду для идиотов, – поспешно добавил Малик. – Искушенные, конечно, переживают вечные муки психологические. Просыпаются у себя в квартирке и переживают все свои ошибки, как в первый раз. Или видят смерть своих близких. Или крах своих трудов, – Зейн даже вздрогнул. Стайлс догадался, что для такого вечно скучающего Малика было бы вечной мукой. У Зейна была душа творца. И нетерпение пиротехника. – Ты был в аду? – Здесь скука смертная, я же говорил, – вздохнул Зейн и подал Гарри локоть, как бы намекая, что ошиваться рядом с горизонтом ему немного наскучило. Стайлс даже не заметил, когда они начали ходить под руку. Просто так было удобно, в какой-то момент понял он. – Ну, я заглянул в Ад, вдруг чем помочь надо. Заболтался там с одним типом с рожками, и пара грешников, из тех, кто еще не успел испытать адские муки, вырвались в туннель. В общем, Люцифер был не очень мной доволен, так что в ад мне теперь нельзя. Как работнику, я имею в виду. В последующее время Гарри точил мечи для викингов из Вальгаллы, чинил лодки для валькирий, варил райское вино для блаженных и занимался еще сотней разных, безусловно полезных, дел. Зейн почти все время был рядом, занимаясь посильным трудом, если только не пытался прорваться в ад, немного подработать на стороне, откуда его пинками выгоняли демоны, которых Люцифер успел предупредить о том, что этот парень может легко и просто проворонить десяток вновь прибывших. В какой-то момент все это стало настолько обыденным, что Гарри даже не удивился, когда Зейн в который раз пожаловался на скуку. Стайлс то и дело занимался странными вещами, о которых на земле не мог и подумать. Как-то раз им с Зейном даже пришлось вытаскивать какого-то бедолагу из пасти макаронного монстра, который не вовремя зевнул. В следующий раз он еле ноги унес из пантеона греческих богов. Те всего за несколько минут успели так его утомить, что Гарри подумал — подобная морока не стоит ни одного пункта из его списка прегрешений. За нелегально скачанный порнографический контент лучше поскитаться по Пустыне Нарушенных Обещаний, но никак не работать рядом с чокнутыми олимпийцами. Благо, их время давно прошло. – Как-то здесь не по Данте, – заметил как-то Гарри, когда Зейн показал ему болото, которое раньше было рекой Стикс. Стайлс испытал что-то похожее на разочарование — наблюдая, как разлагаются остатки былого величия, Гарри всегда немного унывал. Зейн же наоборот испытывал какую-то суеверную радость, будто это была его личная победа. Надо ли говорить, что после того случая, он снова попытался провести Петра, пока Гарри раздавал в туннеле брошюры: «почему не стоит работать в аду». Стайлс потом даже позволил себе отругать Зейна — он уже так привык к нему, что не представлял себе, что будет делать в раю, пока Малик будет продолжать отбывать наказание в чистилище. Похоже, вечный рок-концерт и море котят и щенят уже не были в приоритете. «Мы дополняем друг друга?» – с толикой удивления подумал Гарри. – И не должно быть, – ответил Зейн, пнув в болото камешек. По воде пошли некрупные блинчики, а внутри что-то негромко зашипело, как будто в болоте кто-то обитал. Стайлс на всякий случай сделал шаг назад. – Человеку никогда не вообразить загробный мир во всем его величии. Правда, величие здесь такое себе. Стремное место. – Зато я встретил тебя, – зачем-то сказал Гарри. Зейн совсем не смотрел на него, но Гарри увидел, что лицо Зейна как-то изменилось, и сам Малик как-то подчеркнуто долго и упрямо разглядывает мутно-зеленую воду, будто пытался увидеть что-то, кроме расплывчатого отражения. – Я тоже этому рад, – ответил он, спустя некоторое время. Стайлсу показалось, будто Малик что-то умалчивает, но он не стал привлекать к этому внимания. Ему, правда, было достаточно только того, что Зейн признает, что чувствует то же самое. Удивительно. Как мало надо человеку, если он уже умер. – Хочешь, покажу тебе место, где звезды рождаются? – внезапно спросил Зейн. – Конечно, хочу, – согласился Гарри, умалчивая тот факт, что пошел бы в адское пекло, если бы Зейн предложил ему. Если бы Гарри попросили описать самое красивое зрелище в его жизни (загробной), он бы назвал рождение звезды. Даже само молекулярное облако Стайлс мог бы назвать произведением искусства. А уж глядя своими всевидящими, как и у любого духа, глазами на вселенную, Гарри готов был кричать от восторга, который он в последнее время испытывал с большим трудом, если вообще испытывал. Подумать только, чтобы узнать все тайны вселенной, чтобы увидеть её рождение или формирование звезд от начала и до конца, нужно всего лишь умереть. А дальше бесконечный простор — ад, рай, звездная пыль, все, что угодно. Ему было интересно, как Зейн догадался, что туннель можно потянуть за край, и оказаться в самом неожиданном месте во вселенной, но спрашивать об этом Гарри даже не хотел. Он был взволнован и обескуражен зрелищем, которое длилось несколько веков, но заняло у них с Зейном всего лишь сутки, за которые их в чистилище даже не хватились. Звезда еще не начала существовать в стабильном состоянии, когда Зейн переплел их пальцы и мягко коснулся губами его щеки. Это было странное прикосновение — ни теплое, ни холодное, как чистилище, но Гарри подумал, что будь он жив, он бы точно испытал нечеловеческое волнение. – В общем, я кое-что придумал, – сказал Зейн, когда они снова поднимались в Холм Упрямства, который мгновенно разрастался в гору. Стайлс фыркнул, вспоминая предыдущие планы Малика, которые святой Петр раскрывал, словно Шерлок Холмс. Зейн остановился у обрыва и посмотрел на него странным, задумчивым взглядом, как будто сомневался в чем-то. Гарри впервые видел его таким взволнованным. Малик взял его за руку и подвел к самому краю. Взгляд Стайлса приковала бездна, и Гарри впервые подумал о том, что сорваться вниз вполне вероятно. – Знаешь, я на самом деле от души ненавижу это место, – задумчиво проговорил Зейн, поглаживая пальцы Гарри в своей ладони. Стайлс готов был обменять весь список добрых дел, лишь бы почувствовать, как учащается биение давно остывшего сердца. Или как тепло расходится по телу от его руки. Но, чем больше времени он проводил в загробном мире, тем меньше чувствовал физически, а с течением времени и морально. Малик говорил, так работает чистилище. В раю и аду совсем по-другому. Не когда работаешь там, а когда отбываешь наказание или испытываешь блаженство. Зейн, наверное, думал о том же самом. «Интересно, – размышлял Гарри. – Чувствует ли Зейн хоть что-нибудь, ведь в чистилище он дольше, чем я?» – Так вот... я, правда, придумал кое-что, – поделился он, повернув голову к Стайлсу. Волнение выглядело красиво на его упрямом лице. – Там внизу не пропасть. Там воронка, ведущая в мир людей. Если прыгнуть туда, можно переродиться. И счетчик добрых и злых дел запустится заново. Это, конечно, большой риск, потому что мы потеряем память и, возможно, после смерти окажемся уже не в этой дыре, а в аду. И еще эта воронка хронологически не последовательна, нас может выкинуть во времени и раньше, и позже, чем мы существовали. Мы можем даже оказаться не в нашем мире, а в параллельном или смежном, или переродиться в иную форму жизни, даже не на Земле, но... мне кажется, это стоит того. – Ты имеешь в виду... – Давай прыгнем вниз. Давай переродимся заново и там, где есть возможность чувствовать, давай полюбим друг друга снова. Не знаю по настоящему, что такое адские муки, но любить тебя, и с каждым днем ощущать все меньше, для меня запредельно невыносимо. – Зейн, но как же... как же рай? – растерянно спросил Гарри, вздрогнув от ужасной мысли, пронзившей его голову, и он инстинктивно вцепился в руку Зейна покрепче. – Вдруг счетчик злых дел перевесит, и ты будешь коротать вечность в аду? – Это стоит того, если я хоть раз смогу поцеловать тебя и потерять голову, – сказал Зейн с несвойственной ему нежностью в голосе. Гарри казалось, он фантомно чувствует что-то физическое, вроде тепла в груди, но этого быть не могло. – Ты согласен? Ты пойдешь со мной? Гарри улыбнулся. Зейн был прав, духи все-таки могут плакать. Во всяком случае, он вдруг почувствовал, как щипает в глазах и попытался поднять голову, как будто слезы могли бы при случае втечь обратно. – Конечно, я пойду с тобой, – сказал Гарри, чувствуя, как голос проседает. Он же умер. Почему это происходит с ним? Будто в этом ни живом, ни мертвом мире могла быть простуда. – Ты мог бы даже не спрашивать. – Только... мы должны вспомнить друг друга, – сказал Зейн, и Гарри понял, что это волнует его больше всего. – Мы должны оставить что-то друг-другу на память... – Мы не сможем забрать что-то из этого мира, – перебил Гарри, и ему стало немного не по себе. Нет. Не стоит. Он не готов потерять того, кого вот так внезапно полюбил, не имея ни малейшей возможности оставить что-то на память. – Давай забьемся, – Зейн с силой встряхнул его за руку. – Лет через шестнадцать-двадцать после рождения обязательно вспомним и начнем искать друг друга, – у Гарри в горле застрял несуществующий ком. – Обязательно вспомним, хорошо? – Вдруг не вспомним? – испуганно проговорил Гарри, и ему захотелось инстинктивно прижаться к Зейну, будто душа еще очень хорошо помнила, что такое тепло настоящих живых объятий. – Вспомним, Гарри, вспомним, – решительно произнес Малик. – Знаешь, тебя невозможно забыть. – Хорошо, – Стайлс снова улыбнулся. Он вдруг почувствовал, как в его мертвом теле зарождается что-то похожее на жизнь. На надежду и эйфорию, которых он не испытывал с тех пор, как умер. – Конечно, вспомним, – сказал он, чувствуя, как сила крепчает в его словах, и пропасть вдруг показалась единственным выходом. Нет. Он не переживет двести с лишним лет без Зейна, пока тот будет отбывать наказание. – Давай тогда... давай. Только держи меня за руку. Малик кивнул. – Один, – шепнул Зейн, крепче перехватывая пальцы Гарри. От пропасти не веяло ни жаром, ни холодом, как и от всего в чистилище, но что-то, что-то волнующее все-таки было здесь, и Стайлс понял, чего ради Малик всегда карабкался по этому холму на самый верх. Когда перестаешь чувствовать, день за днем, все больше и больше, начинаешь цепляться за такие вещи изо всех сил. – Два, – тихо проговорил Гарри, чувствуя, как какая-то болезненная улыбка расползается по лицу. Если он смог почувствовать эту боль во всей красе, он был бы счастлив, но чистилище, чертово чистилище, не давало ему эту возможность. – Три, – закончил Малик, прикрыв глаза, и они сорвались в бездну до самого конца не расцепляя руки. Гарри открыл глаза и потянулся. Одеяло соскользнуло с плеча. Он совсем не помнил, что ему снилось сегодня ночью, но почему-то сразу подумал о Зейне. Стайлс попытался припомнить — что-то смутное и непонятное, от чего голова потяжелела. На прикроватном столике стоял стакан воды — Стайлс не привык петь так много, и на утро горло очень сильно пересыхало. В комнату ввалился Зейн, не потрудившись даже постучать. Гарри, впрочем, даже не рассердился — Зейн ему нравился. Тем более, именно о нем он почему-то и подумал, как только открыл глаза. – Я как будто совсем не выспался, – пожаловался Зейн, забираясь на его кровать и потеребив край одеяла. Стайлс тоже чувствовал себя усталым. – Голова болит. – Потому что впервые такой зал собрали, – ответил Гарри, зевнув. – Это было очень шумно. – Наверное, – согласился Малик, плюхнувшись рядом. – Только мне все равно кажется, что дело не в этом. Я что-то проснулся и понял, что по тебе скучаю. Откуда-то привычка Зейна смотреть в сторону, когда он разговаривает, показалась Гарри очень знакомой и даже милой. Но Стайлс не решился высказать эту мысль вслух. – Да, – кивнул Стайлс. – Я тоже понял, что по тебе скучаю. Странно. Вроде с икс-фактора не расставались, в одном отеле живем. И с гастролями вместе ездим. Зейн молчал. – Мне кажется, это что-то другое, – наконец, сказал он. – Я... почти всегда скучаю, когда тебя нет рядом. Нет, правда, Луи, Лиам и Найлер очень веселые и вообще замечательные ребята, но почему-то мне не хватает именно тебя. Глупости какие! – Зейн попытался рассмеяться, но получилось не очень убедительно. Гарри вдруг показалось, что трепет его собственного сердца — самое прекрасное, что есть во вселенной, и он как-то инстинктивно взял Зейна за руку. Малик так и не повернул лицо к нему. – Это не глупости, – ответил Стайлс. – Я чувствую то же, – добавил он. Зейн, наконец, покосился на него краем глаза, и их тепло было таким тягучим, домашним и уютным. – Знаешь, о чем я иногда думаю? – О чем? – искренне поинтересовался Зейн, поглаживая его пальцы. Гарри чувствовал жар, расползающийся от места их прикосновения до самого сердца, и ему нравилось. – О том, как рождаются звезды. – Думаешь, это долго? – спросил Зейн. – Наверняка, – ответил Гарри. – Но с тобой я бы посмотрел.