Не тот человек

Это был шаг отчаяния, конечно. Давать в газету объявление «Ищу сотрудника» — это всегда расписываться в том, что ни один из твоих знакомых не захотел работать с тобой. А знакомых у человека, недавно закончившего Хогвартс, великое множество, так до чего же этот потенциальный работодатель неуживчивый? Парвати, конечно, понимала всё это, но что делать? Она ужасно устала метаться по делам магазина, стоять за прилавком, решать проблемы Падмы, и всё сама. В конце концов, в сутках только двадцать четыре часа! Поэтому она решительно отправила в редакцию «Пророка» объявление следующего содержания: «Магазину «Двадцать первый век», торгующему сертифицированными для последней стадии испытаний зельями и артефактами, а также ингредиентами, требуется продавец на постоянную работу. Познания в гербологии, экспериментальных чарах и высшем зельеварении приветствуются, но не обязательны. Обращаться на Диагон-аллею, 43» Формально магазин был их общим проектом с Падмой. На самом деле Парвати считала «Двадцать первый век» собственным детищем, и не без оснований. Даже название придумала она, Падма хотела «Магазин магических новинок от сестёр Патил» и никак не могла взять в толк, что не так. Падма занималась наукой, как и мечтала с детства. Она полностью погрязла в разработках новых зелий и артефактов, и когда приходилось задерживать исследования и ждать, пока привезут какой-нибудь редкий ингредиент, страшно злилась. К тому же, мысль учёного трудно загнать в рамки, и изобретая зелье от морщин, она попутно создавала новое кроветворное и внезапно два варианта чистящего средства — для посуды и для деревянных поверхностей. Тогда Парвати и предложила магазин. Собственная сеть торговли ингредиентами поможет не зависеть от министерских поставок, а побочные изобретения — не только Падмы, конечно, в Британии хватало молодых учёных — можно запустить в продажу. Падма идею поддержала, но заниматься ею не спешила, свалив всё на Парвати. Той нравилась новая работа, но делать всё одновременно она не могла. А её друзья... Общее мнение довольно удачно выразил Шеймус, заявив: «Мы не настолько неудачники, чтобы стоять за прилавком пять дней в неделю». Каждый из них думал или о своём деле, или о карьере в более перспективном месте, чем магазин магических новинок, сертифицированных для последней стадии испытаний — то есть уже признанных безопасными, но ещё не согласованных для массового производства. Итак, Парвати требовался неудачник. А ещё она мечтала о таком человеке, о котором даже поговорить с друзьями ей казалось неправильным. Гриффиндорцы не поняли бы, или по крайней мере сделали бы вид, что не поняли. Среди выпускников её факультета слово «хитрость» не в моде, а в торговле нужен именно хитрец. Чтобы придумывал, как заставить людей нуждаться именно в её товарах, как объяснить им, что для решения их проблемы надо зайти именно в «Двадцать первый век». Джордж Уизли мог бы, он мастак в таких делах, но, во-первых, у него был свой магазин, а во-вторых, ему быстро наскучило бы заниматься этой работой. Сама Парвати всего этого не умела совсем, она могла только отвечать на прямые запросы покупателей и находить, кто торгует тем, что заказывала Падма. Уже необходимость конкурентной борьбы ставила её в тупик: Парвати просто не знала, какие слова выбрать, чтобы подать себя в выгодном свете. Нужен был хитрец, а где его взять? Впрочем, продавец нужен был ещё быстрее, так что именно с него Парвати и начала. Первые три дня после появления объявления в газете она ждала претендентов каждую минуту. Каждый раз, когда открывалась дверь её магазина, у неё замирало сердце: покупатель или?.. Но это были только покупатели. Гермиона говорила, что после смерти Волдеморта волшебники почувствовали себя на пороге нового, неизведанного мира, словно бы на их глазах перевернулась страница, а на следующей пока ничего не написано. И теперь в каждом проснулись амбиции, ведь в такие времена всегда кажется, что ты можешь начать жизнь с чистого листа и добиться чего-то неслыханного. «Через пару лет это пройдёт», — с некоторым сожалением говорила Гермиона; Парвати сочувственно кивала, но ей-то человек был нужен сейчас! Лучше всего прямо сегодня, чтобы она успела в Австралию, на переговоры с продавцом игл ехидны, магические свойства которых открыли всего пару месяцев назад, и Падма горела желанием их изучить. На пятый день Парвати наконец дождалась. Но сказать, что она порадовалась, было нельзя: единственный пока претендент на место продавца оказался категорически не тем человеком, который ей требовался. Парвати хотела весёлого, улыбчивого человека, приветливого с покупателями, сообразительного, чтобы он разбирался в товаре и мог подсказать что-нибудь, расторопного и вызывающего доверия. А пришёл Гойл. Пока у них шла медленная, натужная беседа, Парвати изо всех сил пыталась вспомнить, как его зовут, и не могла. При ней Гойла всегда называли только по фамилии. Было неловко, всё-таки семь лет на одном курсе проучились. Прямо спросить она так и не решилась, а Гойл представиться полным именем не догадался. Его история была проста и незатейлива: Гойл оказался тем самым неудачником. У него, конечно, были слизеринские друзья, но он для них был, по его собственным словам, слишком глуп. — Мне нужен кто-то умный, понимаешь, — криво ухмыльнулся он. — Иначе я дров наломаю. Но умным не нужен я. Ну то есть кто-нибудь, наверное, согласился бы со мной возиться... Потому что я, ну, свой. И что дальше? Я так до конца жизни и буду на шее у этого кого-нибудь сидеть? Я сам хочу. Найти такого умного, которому была бы польза от меня. — Знаешь, — медленно произнесла Парвати, — я совершенно точно не тот человек, который тебе нужен. Я глупая. Думаю медленно и не о том, не до конца понимаю объяснения Падмы... Да что там не до конца. Гойл пожал плечами. — Мне бы работу найти, чтобы хоть кормиться самому. А там, может, и смогу кому-то быть полезным... Хотя я понимаю, что там. Тебе я без надобности. Извини, зря я... Парвати напряглась. Сейчас он уйдёт, и... И у неё вовсе никого не будет, да? Гойл, конечно, для этой работы не годится, но годящиеся не пришли. — Постой, постой, — затараторила она, — почему бы нам не попробовать, в конце концов? Ну, да, мы два дурака, и что из этого? Чтобы продавать людям то, чего они просят, много ума не надо, честное слово, я же справляюсь. Просто я не могу быть в двух местах одновременно, а то бы я не искала никого. Давай попробуем, а вдруг получится. Гойл неуверенно посмотрел на неё и улыбнулся. Улыбка вышла страшненькой, Гойл вообще не блистал обаянием, но очереди желающих постоять за прилавком магазина Парвати почему-то не наблюдалось, так что выбирать не приходилось. Она честно потратила немало времени, чтобы ввести его в курс дела, Гойл предсказуемо тупил, Парвати предсказуемо раздражалась, но иглы ехидны манили, и она держала себя в руках. В конце концов она рискнула оставить Гойла на хозяйстве, попросила Падму присматривать за магазином и отправилась в Австралию. После возвращения её ждала самая насыщенная неделя со времён окончания Хогвартса. Гриффиндорцы приходили сообщить ей, что она сошла с ума, а слизеринцы — засвидетельствовать своё почтение, ничего не объясняя. Первым Парвати любезно напоминала, что когда ей нужен был продавец, они не вызвались занять вакансию, а вторым вежливо улыбалась и приглашала в магазин. Когда визиты наконец заканчивались, она пила успокоительное. Гойл был на месте почти всегда. Он появлялся в магазине без четверти восемь утра, пока сонная Парвати ещё сидела в пижаме у себя на кухне и пила кофе, переворачивал табличку на двери и неспешно начинал рабочий день. Покупатели в такую рань приходили редко, поэтому он мёл полы, вытирал пыль с полок и прилавка, переставлял коробки с товаром, проверяя, не истекает ли у чего-нибудь срок годности, не нарушены ли условия хранения. Парвати тем временем допивала кофе и ехала к Падме, забирать очередную партию товара. Падма отвечала за то, чтобы всё было подписано, к каждой коробке приложена подробная инструкция и сертификат министерства и ничего не перепуталось. Парвати привозила всё в магазин, и они с Гойлом неторопливо разбирали товар. Иногда приходилось немало попотеть, чтобы понять, что имели в виду эти великие учёные, строча инструкции, казавшиеся им подробными. Интеллекта Парвати едва хватало, а уж Гойл и подавно был не помощник в таких делах, хотя он честно притащил целую гору справочников и держал их под рукой. Потом Гойл старательно паковал заказы, которые надо было доставить покупателям. Парвати считала, что это лучше делать ближе к вечеру, ведь доставлялись заказы всё равно после закрытия магазина, но у Гойла было своё мнение. Он говорил, что лучше сделает это на свежую голову, чтобы ничего не перепутать. Вся эта возня длилась примерно до полудня и очень редко прерывалась визитами покупателей. Зато после обеда они появлялись, причём большинство заходило просто поглазеть и подонимать Гойла расспросами. Эта публика в своё время больше всего раздражала Парвати: расспрашивают тебя от нечего делать, ты тратишь на них время и силы, а вечером ещё бегать по делам... Что думал о праздношатающихся волшебниках Гойл, она не знала. Когда он становился за прилавок с явным намерением оставаться там до закрытия магазина, принимая на себя визитёров, Парвати уходила. Теперь она могла посвятить своё время розыскам редких ингредиентов, поездкам на переговоры и даже пообщаться с друзьями. Она знала, что Гойл закрывал магазин ровно в семь вечера. Забирал те заказы, которые нельзя было разослать с совами, и разносил, внимательно сверяясь со списком покупателей. Потом всегда возвращался, проверял, всё ли в порядке, не принесли ли совы новые заказы, не застряла ли какая-нибудь особо глупая из них в дымоходе, и только потом шёл домой. Конечно, всё не было гладко. Иногда Парвати выговаривали за непонятливого продавца, который не может сразу найти нужный товар, или возмущались его неприветливым видом. Она кивала и обещала принять меры — а что ещё можно на такое ответить? Однажды Парвати столкнулась в дверях с Лавандой и поняла, что пришла очень вовремя. Лаванда была постоянным клиентом «Двадцать первого века», брала заживляющие зелья: раны, нанесённые Фенриром, не заживали, в Мунго разводили руками. Падма давно билась над снадобьями, залечивающими темномагические повреждения, а каких-то результатов даже добилась; Лаванда брала всё, что имело похожее действие, и пробовала. Помогало мало, но она не теряла надежду. Парвати не надо было спрашивать, что случилось, она слишком хорошо знала Лаванду. Просто та пришла в магазин — и увидела Гойла. Конечно, покупки не случилось; хорошо, что Парвати поймала подругу в дверях. Молча обняв её, она зашла, хотела сказать что-то Гойлу, но тот понял сам и без звука вышел в подсобку. Лаванда мелко дрожала в объятиях Парвати, не произнося ни слова. Та тоже не стала ничего говорить, просто сняла с полок нужные зелья, нахмурилась и шагнула в подсобку — за коробкой нужного размера. Гойл, так же молча, протянул ей тёмно-зелёную бутыль. Парвати опознала новинку, чуть улыбнулась, кивнула. Лаванда получила свои зелья, расплатилась и ушла, так ничего и не сказав. А Парвати, проводив её взглядом, тяжело опустилась на стул. Гойл тихо переставлял что-то на полках. — Трудно тебе? — негромко спросила Парвати. — Да не, нормально. Это ей трудно. Другим. Мне-то что? — Ну... Тебе, наверное, говорят... всякое. — А если бы я тут не работал, не говорили бы? Брось. Парвати помолчала, потом сказала: — Ты мне очень помогаешь. Мне правда стало намного легче. — Но чего-то всё равно не хватает? — понимающе спросил он. Она вздохнула. — Я слишком глупая. Мне нужен... Ты поймёшь, я знаю. Мне нужен хитрец, чтобы вёл дела, как... торговец, понимаешь. — Понимаю. Ты не можешь взять самые выгодные предложения, их перебивают другие. Парвати с удивлением посмотрела на Гойла. — А ты откуда... — она запнулась. Что она, в сущности, знает о нём? Он пожал плечами. — Я учился в Слизерине. Они говорят. — Говорят... что? — У матери Блейза сеть косметических магазинов. Паркинсоны продают сейфы для хранения артефактов. Дед Гринграсс — фармацевт. Они берут кое-что дешевле, чем ты. — Он усмехнулся. — В Слизерине все разговоры рано или поздно сводятся к делам. — Ты общаешься с ними? — Парвати поняла, как глупо прозвучал вопрос, и поправилась: — Я имею в виду, ты находишь время сейчас? Я стала встречаться с друзьями только недавно, когда смогла вырваться отсюда, а ты столько времени проводишь в магазине... — Иногда. Ничего, если я им понадоблюсь, они знают, где меня найти. В общем, я понимаю, о чём ты. Тебе нужен... — он сделал неопределённый жест рукой, — кто-то вроде Блейза. Но твои друзья этого точно не поймут. — Я работаю ради всех волшебников, а не только ради своих друзей, — резко ответила Парвати. — Если для моего магазина нужно что-то, они не могут мне запрещать. На самом деле она понимала, что эти правильные слова не сработают, потому что... — Ты сама понимаешь, что это только слова. — Гойл заговорил, не дав додумать неприятную мысль до конца. — Это не сработает, потому что ты разгонишь покупателей. — Он помолчал. — Но я спрошу у Блейза. — О чём? — О чём-нибудь. Пару советов-то он может дать. — Тебе? — удивилась Парвати. Стоять за прилавком Гойл вроде бы умел и без советов. — Тебе. Я спрошу. Парвати не была уверена, что из этого что-то выйдет — что может посоветовать тот, что её магазин в глаза не видел? — не спорить не стала. Может, Гойлу приятнее будет, почувствует себя полезным. Через пару дней она забежала в магазин посреди рабочего дня — Падма внезапно добросила ещё партию зелий, — и обнаружила Гойла беседующим с миссис Партенс, вредной старушенцией, которая любила, чтобы вокруг неё прыгали, сдувая с неё пылинки. Пользы от миссис Партенс было немало: она брала много снадобий, то от щёлкающих суставов, то от болей в спине. Специалистам из Мунго она не доверяла, заявляя, что все их средства устарели ещё до её рождения и только новые изобретения способны избавить её от недугов. Так что выторг миссис Партенс давала неплохой, но нервов на неё приходилось потратить немало. Гойл опёрся на прилавок так, чтобы выглядеть участливо склонившимся к старой кошёлке, и доверительно втирал ей что-то. Парвати прислушалась и с изумлением поняла, что он вполне складно рассказывает о принципах действия одного из высших зелий. Миссис Партенс внимала с таким выражением лица, как будто Гойл осыпал её комплиментами, и кивала, а дослушав, немедленно потянулась за деньгами. Парвати стояла у дверей не дыша: пусть сначала расплатится, а потом здоровается, срывать сделку — последнее дело. — О, здравствуйте, милочка, — гордо сказала миссис Партенс, разворачиваясь к выходу. Гойл выскользнул из-за прилавка и провожал её до дверей. — Я смотрю, у вас теперь новинки каждую неделю. — Иногда и чаще, миссис Партенс, — улыбнулась Парвати, хотя в этот момент ей очень хотелось уколоть старушенцию булавкой: раньше та упорно не замечала, как часто в магазине появляется что-то новенькое. — Вы заходите, к концу месяца обещают что-то особенное для ваших суставов. — Да, Грегори мне уже сказал, — кивнула сияющая миссис Партенс. — Непременно загляну. И она выплыла из магазина. Гойл закрыл за ней дверь. Грегори, значит. — Чай будешь? — спросил он. — Как ты с ней управляешься? — С миссис Партенс? Да обычно. Так чай делать тебе? Я выпью, мне не трудно и тебе налить. О, да, после визита этой дамочки Парвати тоже всегда пила чай. С успокоительным. Она поставила сумку на прилавок и прошла следом за Гойлом в крохотную кухоньку. — Да, налей, пожалуйста. — Миссис Партенс — она внимание любит, — Гойл ловко смешивал какие-то травы в чашке. Определённо, за последнее время его пальцы стали лучше двигаться. — Ей надо рассказать всякое, она половину не поймёт, четверть не расслышит, но внимание же. — Ну, ты довольно складно рассказывал, — осторожно сказала Парвати. — Я знаю, — кивнул Гойл. — Я в школе научился. Ну, ты же знаешь, как я учился хорошо, — ухмыльнулся он. — А экзамены как-то сдавать надо. Отвечать на уроках... — И что ты придумал? — с интересом спросила Парвати, устраиваясь за столом. — Ну, я запоминаю текст и пересказываю его... похоже. Слова меняю. Вместо «Это зелье предназначено для лечения катаракты» — «Это снадобье помогает при катаракте». Вроде как своими словами рассказал, а понял ли что при этом, неважно. — Синонимы, — кивнула Парвати. — Чего? — не понял Гойл. — Похожие слова называются синонимы. — А, ну да, они. Весь текст понимать необязательно, по словам разбираешь, и складно получается. Я так все инструкции к товарам пересказать могу. Покупателям нравится. Общий-то смысл я улавливаю, что от суставов предложить, что от сердца. А дальше... Инструкцию перескажешь, а они свои болячки сами хорошо знают, понимают, подходит им или нет. Моё-то дело маленькое, сказать: вот от сердечных хворей, только есть нюанс... — Он посмотрел на неё, пояснил, как маленькой: — Тебе некогда было. Ты стояла за прилавком и только и думала, как бы поскорей уйти. А я только этим и занят. Она улыбнулась. — И в школе наловчился, я понимаю. Они сидели очень близко, стол здесь был совсем маленький, и пили горячий чай. От Гойла пахло зельями и немного — летучим порохом. — Ты уходил куда-то? Он посмотрел непонимающе. — Рабочий день же. Парвати молча сняла с его рукава несколько пылинок. — А, это. Покупателей провожал. Они любят внимание. — Ты не слишком бегаешь вокруг них? — Да нет вроде. Помолчали. Парвати чувствовала, что сейчас, пока они пьют чай, которым он в общем-то угощает её, надо поддержать беседу, но о чём, не представляла. Когда пауза затянулась, она ляпнула первое, что пришло в голову, и тут же пожалела об этом: — Ты собираешься на бал в министерстве? Какой бал, Мерлин, с кем ему идти туда? — Рабочий день же, — озадаченно ответил Гойл. — Ну... можно было бы закрыться пораньше... — смутилась Парвати. Гойл пожал плечами. — Да зачем? Знаешь, — он немного помолчал, рассеянно болтая ложкой в чашке, — в такие дни, когда все веселятся, надо работать. Чтобы тем, кто не со всеми, было куда пойти. Парвати посмотрела на Гойла удивлённо. Он улыбнулся уголками губ и пояснил: — Они запомнят, где им было хорошо, и придут снова. Так заполучают постоянных клиентов. — И добавил после паузы: — Это один из советов Блейза. — То есть ты решил не идти, да? — А тебе что, партнёр нужен? — В глазах Гойла заплясали весёлые искорки. Парвати покраснела. — Нет, я с Захарией Смитом иду. Он меня ещё месяц назад позвал, у нас и мантии в цвет. — Ну и хорошо. А я поработаю. — Гойл ещё немного помолчал, потом вдруг устало сказал: — Да не переживай ты. Вот же Гриффиндор... У меня всё хорошо. И пойти мне есть с кем, если что. Дафна мне предлагала вместе сходить, Панси забегала... Я сказал, мне не надо, если им надо, пусть скажут. — Не сказали? — Ну, Дафна пойдёт с Блейзом. Панси Теренс вроде звал... Не знаю, согласилась она или нет. — Теренс — это вроде ваш ловец бывший, да? Гойл кивнул. — Панси могла и отказать, может, она Тео ждёт, или Драко, или Маркуса. Но её приглашали, это точно. Они беспокоятся за меня, — неохотно добавил он, — ну, ты понимаешь. — Ты вроде бы и без них неплохо справляешься, — вскинулась Парвати и вдруг поняла, что пытается защищать Гойла от его собственных друзей. Грегори. Его зовут Грегори. Не забыть бы. Они-то наверняка помнят. Какая забавная ревность. Парвати невольно улыбнулась. Гойл ничего не ответил. Поднялся, отнёс чашку в мойку, заторопился за прилавок: звякнул колокольчик у входа. Парвати спохватилась, что не разобрала принесённые зелья, и налила себе ещё чаю — подождать, пока освободится Гойл. Голос покупателя был еле слышен — женщина, говорит почти шёпотом. Парвати подумала и решила не выходить. Мало ли, за чем пришла ведьма, которая разговаривает так тихо, хотя в магазине кроме неё и продавца никого нет? Гойл вернулся довольно быстро, очень спокойный, и принялся мыть чашки. — Ты по делу пришла или просто так? Парвати хотела спросить, что случилось, потом посмотрела на Гойла и кивнула. — Я зелья принесла. С тех пор как-то само собой установилось, что когда Парвати приходила посреди рабочего дня, Гойл заваривал ей чай. Даже если сам он был занят с покупателями и отходил только в подсобку за товаром, выкраивал минутку, чтобы поставить чайник, хотя сам в такие моменты не отрывался почаёвничать. А в конце месяца её вызвали в аврорат. Усталый аврор с проседью в тёмно-русых волосах строго велел ей расписаться на бланке магического контракта, обязуясь не говорить заведомую неправду, и огорошил заявлением: — В вашем магазине торговали темномагическими средствами, как вы можете это прокомментировать? Первые два ответа, которые просились на язык, Парвати проглотила: бессвязные вопли «Как, какими средствами, когда?!» и уверенное «Да ну, вы выдумываете» — явно не то, что нужно говорить сейчас. — Все наши товары сертифицированы министерством магии, — наконец произнесла она. — Если министерские сотрудники не распознали темномагические средства... Тогда я осмелюсь предположить, что, возможно, их создателям также не пришло в голову, что они делают что-то не то? Я тоже ничего такого не... — Вы уверены, что все ваши товары до единого сертифицированы? — перебил аврор. — Абсолютно, — не замешкавшись ни на секунду, ответила Парвати. Думать о том, что Гойл мог чем-то приторговывать, она себе в этот момент запретила. Магический контракт заставлял её не лгать, но не мешал добросовестно ошибаться, и она изо всех сил верила сейчас своему продавцу. Он не мог так её подвести, это немыслимо, он же должен понимать, что репутация магазина будет уничтожена... Репутация магазина сейчас была Парвати дороже правды. Наверное, это было совершенно не по-гриффиндорски, но «Двадцать первый век» был её детищем, её делом, и она не собиралась его терять. — Видите ли, — пояснила она, — ни я, ни мой продавец не можем назвать себя очень знающими волшебниками, а нам приходится иметь дело с новинками магической науки. Для того, чтобы просто постичь смысл этих изобретений, нам надо долго сидеть и разбираться — с каждым зельем, каждым артефактом. Моя сестра Падма отбирает товары для магазина, получает министерские сертификаты и заставляет изобретателей писать подробные инструкции — и пишет их сама, если речь идёт о её собственном изобретении. А потом мы с моим продавцом вдвоём читаем эти инструкции, сверяясь со справочниками и вникая во все детали. Я присутствую при распаковке всех товаров, они при мне выставляются на полки. Мы не торгуем ничем несертифицированным; впрочем, вы можете проверить магазин, если хотите. — Но вы ведь не всё время в магазине, — настаивал аврор. — Могло ли быть такое, что, к примеру, ваш продавец принёс запрещённое зелье и продал его, когда вас не было? — Теоретически, наверное, могло, но я не верю, что он мог бы это сделать, — уверенно ответила Парвати. — Видите ли, ему было непросто найти работу, он не стал бы так бездарно её терять. Может, вы расскажете мне, что случилось? Я понимаю, что в аврорате работают специалисты именно по тёмной магии, но не может ли быть какой-то ошибки? — К сожалению, это практически исключено. Видите ли, здоровью некоей юной волшебницы был нанесён непоправимый вред. Совершенно точно известно, что помимо Хогвартса и дома эта девушка — ей, к слову, шестнадцать лет — была только в вашем магазине, представляете? Она приехала из Хогвартса, отправилась прямо в «Двадцать первый век», сделала там покупки и вернулась домой. И на следующий день с ней случилась беда. — Так что же именно стряслось с бедной девушкой? Аврор придвинул к Парвати лист пергамента. — Здесь заключение специалистов из Мунго. Парвати пробежала текст глазами. Имя девушки ей ничего не говорило — слышала пару раз в Хогвартсе, но и только. Наукообразные формулировки с трудом укладывались в голове, но Парвати сосредоточилась, представила, будто читает инструкцию к очередному зелью, и наконец за зубодробительными терминами проступил смысл. Абигайль Хэмилтон потеряла ребёнка и, скорее всего, не сможет забеременеть снова. Обследование показало, что к ней применялась тёмная магия. Здесь что-то было не так; какая-то мысль крутилась на самой поверхности сознания, но Парвати никак не могла ухватить её. Потеряла ребёнка... Применялась тёмная магия... Потеряла... Применялась... — Постойте! То есть вы не можете утверждать наверняка, что мисс Хэмилтон потеряла ребёнка именно из-за применения к ней тёмной магии? Есть просто два факта, связь между которыми не доказана? Почему вообще вы ищете в моём магазине, потому что у меня Гойл продавцом? Послушайте, я понимаю, с девушкой случилось несчастье, но... В Хогвартсе могло произойти всякое, может, она просто надышалась парами какого-нибудь зелья, или не то заклинание в неё попало. Преподаватели знали, что она беременна? Её ограждали от того, чем не стоит заниматься в таком положении? — Нет, её отправили домой, как только это выяснилось. Перед этим она была обследована, опасностей для здоровья не выявлено. Потом она идёт в ваш магазин, покупает там что-то, и на следующий день у неё происходит выкидыш, а в Мунго находят следы применения тёмной магии. Вы не находите, что всё это довольно прозрачно? — Если честно, я не знаю. Я не разбираюсь в преступлениях, но сказала бы, что стоит поискать и у неё дома, и в Хогвартсе, и по дороге из Хогвартса. — Мы ищем. И пока склонны считать, что разгадка кроется именно в визите девушки в ваш магазин. Тем более что ваш продавец... ведёт себя странно. Я бы не сказал, что он стремится помочь следствию. — Вот как? А что он делает? — Прежде всего он не помнит, что купила мисс Хэмилтон. Более того, у него нет никаких записей о том, что она вообще что-то покупала. Знаете, это странно... Парвати рассмеялась. Это оказалось очень несложно сделать. — Послушайте, вы имеете дело с Гойлом. Он с трудом закончил Хогвартс, вы помните? Если бы Малфой не писал за него контрольные работы и домашние задания, меняя почерк заклинанием, он остался бы недоучкой. Он в состоянии держать в голове до вечера то, что я говорю ему утром, и запоминает, для чего предназначено то или иное зелье, особенно если запишет. Но требовать от него большего... — Мисс Патил, вы же понимаете, что дело именно в вашем магазине — и, скорее всего, именно в вашем продавце. И ваши попытки сделать хорошую мину при плохой игре выглядят, откровенно говоря, не очень хорошо. — Я ничуть не сомневаюсь, что если дело действительно в моём магазине, вы сможете это установить. Но не могу не отметить, что вы попросту не стали проверять ничего больше, и вынуждена сказать вам слова, которые вы, наверное, не любите слышать: докажите, пожалуйста, причастность «Двадцать первого века» к преступлению. Я говорю, что мне ничего не известно ни о каких темномагических средствах. Вы не верите в это — что ж, опровергните. Если я ошибаюсь, я, разумеется, признаю вашу правоту под давлением неопровержимых доказательств — так, кажется, принято у вас говорить? Я не преступница, и мне нечего скрывать. Ищите. Только выйдя из аврората, Парвати позволила себе задуматься. Легко быть глупой: чтобы начать размышлять, надо сделать над собой усилие. Если, к примеру, усомниться в Гойле и предположить, что он... Но зачем? Вот в самом деле, зачем? Парвати прислушалась к себе и поняла, что — нет, не может поверить дольше, чем на минуту. Единственный аргумент за то, что Гойл мог бы торговать из-под полы темномагическими средствами, — это «он же Гойл». Но война закончилась, ему надо как-то жить дальше, нет никого, кто мог бы дать ему что-то за такие вещи... Или есть? Что, в сущности, Парвати знает о Гойле? У него есть друзья, некоторые из них занимаются торговлей, с друзьями он довольно близок и может выполнить их просьбу... Способен ли слизеринец обхитрить Гойла? Да запросто. К магазину Парвати аппарировала прямо от дверей министерства. С Гойлом надо было поговорить немедленно. Он стоял спиной к прилавку и бездумно переставлял флаконы с зельями с места на место. Когда Парвати зашла, повернул голову, скупо кивнул. — Чай будешь? — спросил, разворачиваясь к двери в подсобку, через которую можно было выйти на кухню. — Ты в последнее время не спрашивал, просто наливал. — Мало ли. Может, что-то изменилось. — Буду. Капни туда пять капель мятного. Я из аврората, это был... неприятный разговор. Гойл покаянно вздохнул, доставая чашки. После паузы сказал: — Я понимаю, магазину несладко. Если хочешь, я могу сказать им, что сделал что-то... Ну не знаю, заклинание бросил в неё. Не непростительное, конечно. Мне-то что, мне ничего. — Ничего? — взвилась Парвати. — Азкабан — это ничего? — Да ладно тебе. Года два-три, дементоров там нет, что такого-то? — Гойл криво улыбнулся. — Как-то так всё и должно было кончиться. Не худший вариант. — Ты с ума сошёл? Что значит «я могу сказать, что сделал что-то»? А тот, кто на самом деле это сделал, пусть идёт себе с миром, да? — Тот, кто на самом деле... Не докажут ему ничего. Им. А репутация магазина пострадает. Прости, я тебя подвёл. Я не хотел, чтобы так вышло. Парвати медленно опустилась на стул, взяла чашку с чаем и сделала три больших глотка. Мятное зелье обладало мощным успокоительным эффектом, поэтому она просто молчала и ждала, пока расслабятся мышцы, перестанет заполошно колотиться сердце, выровняется дыхание и перестанут путаться мысли. А потом посмотрела на Гойла в упор и сказала: — Давай разбираться по факту. Если ты ничего не делал — я имею в виду, ничего запрещённого — и будешь на этом настаивать, что произойдёт дальше? Гойл подумал. — Скорее всего, или меня всё равно посадят, или до них дойдёт, что она врёт. Первое вероятнее. Второе... Ну, ей будет плохо. Парвати моргнула. — И ты готов сесть в Азкабан, чтобы девице, которая врёт о тебе, не стало плохо? Знаешь, Гойл, ты совсем дурак. — А ты зато умная, — спокойно ответил он. — Зря наговаривала на себя. Что ты им сказала, что тут до сих пор нет ни обыска, ни группы захвата? — Я сказала — докажите, — отмахнулась Парвати. — Нет никаких доказательств, что тёмная магия стала причиной срыва беременности и что вообще эту магию применили в магазине. Пусть сначала ткнут пальцем: вот такое зелье, или вот такой артефакт, или ещё что-то вызвало то-то и то-то, следы применения найдены в «Двадцать первом веке». Будет обыск, и детекторы магии, скорее всего, поставят. Гойл пожал плечами. — Пусть ставят. Толку-то? — Ты можешь рассказать мне, что случилось вообще?! — Парвати сорвалась на крик. — Это мой магазин, что ты наворотил у меня за спиной? Я покрываю тебя, как видишь, но могу я знать, что?.. — Ты уверена, что покрываешь именно меня? — тихо спросил Гойл. Парвати покачала головой. — Послушай, я не знаю, кто и как причинил зло этой девочке, но ты, именно ты, Грегори Гойл, что-то натворил. И я желаю знать что. Он потёр лоб и устало сказал: — Да травы я ей дал, обычные травы. Ничего запрещённого, черноголовку, лютик крапчатый и рвикорень. Велел смешать в равных долях и заварить чай. У нас в семье этот рецепт с пятнадцатого века знают. Просто она не может признаться, с неё родители голову снимут. Парвати сидела разинув рот. Наконец она сглотнула, медленно допила чай и, растягивая слова, будто Малфой, переспросила: — Травы? Просто травы? А она на тебя... — Она на меня ничего, — резко перебил Гойл. — Она просто молчит. Отпирается. Говорит: «Не знаю, стало плохо». Если я скажу, что она попросила и я дал, с неё родня голову снимет. Её просватать за этого ублюдка хотели, понимаешь? Надеялись, что вроде как в хорошую семью отдадут, связи, все дела. Она же вроде как его девушка была. А он ей сока веселушек плеснул в питьё и затащил куда-то там... Я не выяснял. Она потом пригрозила ему, что расскажет обо всём, так он её темномагическим и угостил. Не знаю, чем именно, как она говорит, так похоже на ведьмин ствол или проклятье трёх привидений, да неважно на самом деле. Она его боится теперь до смерти, а её родители как узнали, что она беременна, обрадовались страшно. Мол, теперь точно не сбежит, женится. Да он и не против, а ей противно. — А теперь что же, не женится? — Так зачем ему бесплодная? Не, он отказался уже. Простите, извините, но мой род необходимо продлить... Не докажут они ничего. Веселушка следов не оставляет, Абигайль ничего не помнит, просто пузо потом расти начало, да и всё. — Да кто он?! — Ты ж умная, узнай, кто её жених был. — Гойл! Ты ещё загадки мне позагадывай! Он встал, забрал из рук Парвати чашку, зачем-то заглянул в неё, пошёл налить ещё чаю. — Родрик Селвин, — сказал неохотно. — Примерный ученик, ни в чём дурном не замечен. — Послушай, Грегори, — Парвати старалась говорить мягко, — если этот парень действительно сделал то, о чём ты говоришь, он ведь должен ответить. Родителям девушки можно объяснить, что они хотели для дочери не того жениха. С чего ты взял, что ничего не докажут? Зачем тебе брать на себя преступление, которого ты не совершал? Гойл посмотрел на неё с искренним удивлением. — Что-то ты, уж прости, умная, а дура. Или семья у тебя хорошая. Парвати скрипнула зубами и зашла с другой стороны. — Послушай, мы с тобой хорошо сработались, я не хочу терять ценного сотрудника. Да и репутации магазина эта история всё равно повредит. Давай что-нибудь придумаем, а? Ты мне нужен, понимаешь? Ну должен же быть выход, не может такого быть, чтобы правда никак не могла вылезти наружу. Ты тоже умный, и хитрый, ты миссис Партенс обаял, давай подумаем вместе. У нас на двоих как раз хватает ума, чтобы решать всякие проблемы. Гойл задумался. Работа мысли на его лице была видна очень хорошо. Звякнул колокольчик. Парвати выскользнула из кухни, бросив: — Ты думай пока, думай, я сама разберусь. Это оказался мистер Нирби, записной параноик, который постоянно брал антисглазные амулеты и свято верил, что не более чем за неделю они разряжаются полностью, ведь многочисленные враги только и делают, что осыпают его проклятьями. Парвати честно продала ему ещё три амулета, потом подумала и проводила до двери — а вдруг и ему нравится внимание? Мистер Нирби ушёл довольный, едва не столкнувшись в дверях с Шеймусом Финниганом. Тот разулыбался Парвати и с порога заявил, что сто лет её не видел, хочет пригласить на министерский бал и купить что-нибудь такое, что поможет ему шикарно выглядеть. Парвати заставила себя рассмеяться, весело ответить: «Ты опоздал с приглашением» и, собрав всё своё терпение, подобрать несколько косметических зелий. Когда Шеймус ушёл, появился Гойл. Вид у него был самый что ни на есть решительный. — Я думаю, надо сказать, что я ей продал травы. Просто травы. Лютик, например. А она по незнанию смешала его дома с черноголовкой и рвикорнем, и оно само так получилось. Парвати задумалась. — Да, ты хитро придумал, — сказала она наконец. — Только вот что: ты продал ей черноголовку и рвикорень, Грегори. Чтобы она смешала их в равных долях, заварила и не настаивая выпила сразу, запив чем-то приятным, потому что на вкус они дрянь. А она дома по незнанию добавила лютик крапчатый, чтобы послаще вышло. Аврорам не говорила, что у тебя взяла, потому что неловко, её мать магглорожденная, у магглов неловко о таком говорить, мне рассказывали. Ну что ты меня смотришь? Черноголовка и рвикорень, заварить и сразу выпить, от менструальных болей. Этого рецепта в твоей семье не было, да? У неё болело не от того, но она решила, что от того, просто задержка. Иногда бывает, что боли раньше начинаются. Парвати подняла глаза на Гойла и вдруг смутилась: он смотрел на неё с неприкрытым восхищением. — Ты ужасно умная, — выдохнул он. — Я бы никогда не додумался. — Я зайду к Абигайль, пока не поздно, вот что. Поговорим. Если она подтвердит это всё, то аврорату придётся искать того, кто применил к ней тёмную магию, а оснований искать его в магазине не останется. И тогда, может, и Селвина найдут. Вдруг. Почему-нибудь. Гойл понимающе ухмыльнулся. — Я же говорил, мне нужен кто-то умный, а то я ерунду делаю. Парвати погрустнела. Почему-то стало горько оттого, что Гойл считает её умной, а она на самом деле совсем не такая. — Ой, да ладно. Я совсем не тот человек, который тебе нужен. Гойл шагнул к ней, словно влекомый внезапным порывом, и вдруг осторожно провёл пальцами по её щеке. Прикосновение было тёплым и очень нежным, как будто Гойл боялся сделать ей больно. — Эй, не сочиняй про себя! Ты умная. И с магазином управляешься так, что ух! — Он набрал в грудь воздуха и, отчаянно покраснев, выпалил: — А ещё ты красивая. Ну, то есть, ум отдельно. Просто ещё и красивая, вот. Парвати хлопнула глазами. Красивая? Он что, пытается за ней... ухаживать? — Знаешь, — продолжал тем временем Гойл, слегка запинаясь, — я вообще давно хотел тебе сказать, но как-то к слову не приходилось, всё казалось, что если я начну об этом говорить, так выйдет, будто я подлизываюсь, что ли. Ну, вроде как к начальнице. И вот я думал, думал, и понял в конце концов, что к слову оно никогда не придётся, и просто ткнул наугад в календарь. Ну... неудачно попал, конечно. Это, наверное, глупо очень, но мой прапрадед... Тогда говорили «привёз жену из Индии». Она была очень красивая, но главное не это, главное — до женитьбы он был такой, знаешь, бездельник и в общем бессмысленный человек, а когда женился, вроде как с десяток свеч в его жизни загорелся. Они прожили вместе семьдесят три года, и в этих годах набрался хорошо если десяток несчастливых дней. И я в детстве слушал о них, смотрел на их портреты, где они до сих пор ведут какие-то тихие беседы, особо ни на кого не обращая внимания, и понимал, что хочу вот так. Прапрабабка стала для меня чем-то вроде мечты. Когда я вас в Падмой увидел, мне сначала показалось, что вы совсем не такие, как она, вообще не похожи, никак. А потом, когда я уже стал тут работать, вдруг понял, что... Что с нами тоже может быть так; что мы тоже можем сидеть за столом, пить чай и разговаривать о чём-то своём, о зельях и покупателях, о том, как лучше упаковать заказ, а мимо будут пролетать годы, и какие-то люди будут смотреть на нас и думать: они, наверное, счастливы. — Эй, Гойл, — Парвати пыталась говорить строго, но получилось отчего-то весело, — ты какую инструкцию сейчас пересказываешь? Он широко улыбнулся в ответ. — Летописи семейные. Там много про них. Про прапрадеда с прапрабабкой, я имею в виду. Я в детстве их историю читал, как сказку. Я когда понял, что хочу с тобой вот так сидеть, распаковывать товар, пить чай и просто говорить о чём попало, и лучше всего всю жизнь, я сначала притормозил. Подумал — ну, мало ли, она из Индии была, может, я просто это, как это называется, ну, перенёс, что ли, её на тебя. Стал присматриваться... А ты такая красивая, когда читаешь все эти инструкции, хмуришься, разбираясь, вникаешь. Или когда бухгалтерию считаешь. Век бы глядел на тебя, честное слово. Просто сидел бы и глядел, и чай подносил. Парвати смотрела на Гойла и понимала, что надо что-то ответить, желательно осмысленное, но все силы уходили на то, чтобы стереть с лица дурацкую улыбку. У Парвати была особенность, доставлявшая ей немало проблем: когда она смущалась или пугалась, на лицо сама собой лезла глупая улыбка. Иногда это выглядело вызывающе или оскорбительно, но она ничего не могла поделать. Гойл же, наоборот, смотрел на неё очень серьёзно. Наконец Парвати сделала над собой усилие и заговорила. — Слушай, я не знаю, что и сказать тебе. Я в последнее время только о магазине и думаю, а тут ещё вся эта история... В общем, ты пойми меня правильно, это всё очень неожиданно. Я должна понять... Понять, как я к этому отношусь, понимаешь? — Да я понимаю, что я совсем не тот человек, который тебе нужен, — Гойл отступил назад и, как ни в чём не бывало, стал наливать ещё чаю. — Но пока ты не нашла нужного, я же могу просто быть рядом. Угощать тебя чаем, говорить о магазине. Мне больше и не надо ничего. Это не про любовь даже, это... Не знаю, как сказать. Такая вот тихая радость. Парвати взяла из его рук чашку с чаем и застенчиво улыбнулась. — Это я могу, конечно. Мне, в конце концов, тоже нравится с тобой сидеть и разговаривать. — Она грустно улыбнулась, улыбка слетела с губ. — Только вот решить вопрос с мисс Хэмилтон. А то сидеть нам с тобой вдвоём в Азкабане, вести милые беседы. Гойл виновато засопел. Парвати покачала головой, прикидывая, с кем ещё можно поговорить, чтобы отвести беду. По всему выходило, что надо идти к Гермионе. Она хорошо разбирается в министерских делах и не наломает дров, как Рон или Гарри. А ещё, наверное, можно с Невиллом посоветоваться... А о Гойле и его внезапной любви она подумает потом. Да, определённо потом. Следующая неделя выдалась тяжёлой. Авроры заявлялись с обыском трижды, но так ничего и не нашли. Тем не менее, слухи о том, что с магазином что-то нечисто, поползли; количество покупателей уменьшилось — как и запасы чая на маленькой кухоньке. Парвати приходилось очень нелегко, и буквально каждый день заканчивался травяным чаем с успокоительным зельем. Она так уставала, что с радостью позволяла Гойлу заварить его и сунуть дымящуюся чашку прямо ей в руки. Делать что-то самой не было ни сил, ни желания. С Гойлом было уютно, хоть и несколько неловко из-за того, что теперь Парвати знала о его чувствах. Ей всё казалось, что её действия могут быть расценены как какие-то авансы, а давать ложную надежду она не хотела; в конце концов, они ведь совершенно не подходят друг другу. Но судьба магазина висела на волоске, и никто кроме Гойла не мог разделить её тревогу в полной мере. Он понимал, и чувствовал себя виноватым, и пытался работать как можно лучше, чтобы оставшиеся покупатели не разочаровались. А Парвати было легче от того, что она не одна. Абигайль Хэмилтон оказалась очень милой девушкой, тихой и напуганной. Она, как и Гойл, была уверена, что родители её не простят, но с радостью согласилась на план Парвати: представить всё как случайность, в которой никто не виноват. Зато выдвигать обвинения против Селвина отказалась наотрез, повторяя, что расскажет всё, если у авроров будут хоть какие-то доказательства его вины, а до того и рта не раскроет, потому что ей жизнь дорога. Гермиона качала головой и обещала повлиять. «Ежедневный пророк» выдумывал какие-то совершенно безумные версии происходящего, но по счастливому стечению обстоятельств — возможно, не случайному — эти версии отводили подозрения от магазина Парвати. Она возлагала большие надежды на бал в министерстве: там будет много людей, возможно, удастся заключить пару удачных сделок или зазвать кого-нибудь к себе. Поэтому она даже истратила на себя часть дорогих косметических зелий: на мероприятии такого масштаба надо выглядеть отлично. Гойл ещё раз подтвердил, что останется в магазине, и клятвенно обещал не предпринимать ничего такого, что может заставить их обоих снова тесно общаться с авроратом. И Парвати отправилась в министерство. Ежегодный бал был особенным мероприятием. С одной стороны, здесь не говорили о работе, в том смысле что коллеги не обсуждали внезапно возникшую проблему, начальник не мог устроить головомойку проштрафившемуся подчинённому, а подчинённый — обосновать необходимость повышения или попросить отгул. Здесь вели разговоры, очень похожие на светские, после которых, бывало, прямо на месте подписывали миллионные контракты. Не работа — сделки. Бизнес. Парвати не знала, почему всё происходило именно так, но традиции была уже не одна сотня лет, и именно поэтому здесь раз за разом собирался цвет магической Британии. Впрочем, просто повеселиться или увидеться с погрязшими в делах друзьями сюда тоже приходили. Парвати расточала улыбки и здоровалась с теми, кого не видела уже давно. Рон наконец вырвался из своего аврората и щеголял новой мантией, отлично на нём сидевшей; его держала под руку Гермиона, такая торжественная в ультрамодной мантии и со сложной причёской. Падма вплыла в зал вместе с Эрни Макмилланом, ходячая реклама косметических зелий, которыми Эрни занимался последние полгода: Парвати не помнила, чтобы её сестра когда-нибудь была так хороша. Терри Бут явился со Сьюзи Боунс, из весёлой простушки превратившейся в роковую красавицу: кажется, она искала здесь финансирование для какого-то социального проекта. Джинни пришла с Джорджем — Гарри по-прежнему сторонился подобных сборищ. Невилл произвёл фурор, публично пригласив Ханну и на следующий день объявив о помолвке. Теперь они не сводили глаз друг с друга, даже когда здоровались с другими. Парвати обнималась с друзьями, стреляя глазами по сторонам: не пропустить кого-нибудь нужного. Вот Блейз с сияющей Дафной. Вот трое Ноттов, ужасно похожих, с девушками, имён которых Парвати не могла вспомнить. Вон Панси держит за локоть широкоплечего здоровяка, на лице которого светская улыбка смотрится на удивление уместно. Луна Лавгуд в мантии совершенно умопомрачительного покроя с незнакомым Парвати парнем явно ищет кого-то глазами — не её ли? Она вроде бы ездит в экспедиции, может, хочет сбыть какие-то ингредиенты... О, точно! Увидела Парвати, приветливо улыбнулась, кивнула и поспешила в её сторону. Парвати отпустила локоть Захарии и сама пошла к Луне. — Здравствуй, дорогая, ты сегодня сказочно хороша. Этот загар — откуда ты его привезла, из Бирмы? Луна просияла. — Ты следишь? Так приятно. Познакомься, это Рольф Скамандер, мы столкнулись в Бирме, представляешь? Парвати с Рольфом улыбнулись друг другу, и беседа полилась в предсказуемом ключе: экспедиция, редкие находки, интересные ингредиенты, может, тебе нужно?.. — Я хочу ещё с Падмой поговорить, с Эрни, с Терри, может, им для исследований пригодится, — мечтательно говорила Луна. — Представляешь, я привезла шкуру бирманского единорога! Ценнейший ингредиент! Мы с Рольфом нашли место, куда они приходят умирать, у них есть такая интересная традиция... Зазвучала музыка, ненадолго прерывая разговоры. Это тоже была традиция: на первый танец должны выйти все, а потом, как бы ты ни был увлечён переговорами, изволь танцевать хотя бы каждый третий танец. Ходили слухи, будто нарушение этого правила чревато неудачами в бизнесе. Конечно, история с авроратом сильно помешала: Парвати была уверена, что не случись её, и сейчас желающих поговорить с хозяйкой «Двадцать первого века» было бы больше. Тем не менее она не скучала. К ней подошла даже Дафна Гринграсс, как бы между прочим поинтересовавшись, не может ли она достать некоторые редкие ингредиенты. Блейз Забини, постоянно находившийся в плотном кольце желающих засвидетельствовать ему своё почтение, лишь торопливо кивнул Парвати — она улыбнулась ему в ответ. На министерском балу — только важные дела, всякую мелочь можно обсудить и потом. Наконец Парвати вышла на балкон — ей требовалась небольшая передышка. Там стояли Невилл с Ханной, взявшись за руки, и смотрели друг на друга и немного на ночное небо. Ханна загадочно улыбалась, Невилл неторопливо потягивал вино из бокала. Они не говорили ничего, но Парвати внезапно показалось, что между ними идёт довольно оживлённая беседа. Эти двое так красноречиво молчали вместе, что ей и самой захотелось, чтобы рядом был кто-то такой же... Она покраснела, поняв, что ей представляется Гойл. Высокий, широкоплечий, он, наверное, смотрелся бы здесь, как тот спутник Панси, как его, Теренс? Только светское выражение лица Гойлу, наверное, не удастся. Впрочем, Невиллу оно тоже не удаётся. Он просто смотрит на свою Ханну, и тот, кто скажет, что это не любовь, просто ничего не понимает в жизни. Да, в любовных романах пишут совсем не о таком, там бушуют страсти, чувства захлёстывают персонажей с головой, они ссорятся и мирятся, и заходится сердце от бури эмоций... Если бы миссис Забини и так не была богата, она озолотилась бы, продавая истории своих браков для таких романов. Они всегда были наполнены страстями, светские хроники обожали миссис Забини, ведь её интрижки изобиловали скандалами и интригами. Хотела ли Парвати такой любви? Улыбка тронула её губы. Вспомнилось, как Гойл беспечно говорил: «Да это ж не любовь, так, тихая радость». Парвати смотрела на тихую радость других и понимала, что только такой любви и хочет. Ярких вспышек она уже насмотрелась. Зелёных в основном. Теперь хотелось тепла, мягких улыбок, осторожных прикосновений, горячего чая, тёплого пледа... Человека, который не задумываясь продал бедной запутавшейся девушке то, что избавит её от самой страшной для неё судьбы. Те, кто считает Гойла бесчувственным, совершенно его не знают. Парвати глубоко вздохнула и пошла в атаку. Пробиться к Блейзу оказалось непросто, но она пришла сюда, готовая решать по-настоящему серьёзные вопросы, а этот был самым главным. Правда, она не знала, как его задать, но разве гриффиндорцев останавливают такие мелочи? — Послушай, нам надо поговорить с глазу на глаз, — решительно заявила она, дождавшись наконец, пока Блейз спровадит очень заинтересованного в нём, но явно неинтересного ему собеседника. — Пойдём, — кивнул Блейз, ловко подхватил её за руку и быстро потащил на очередной маленький балкончик. Там помещался крохотный столик с фруктами и миниатюрная кушетка — идеальное место для тихих разговоров наедине. — Я хотела спросить о Гойле... — Парвати запнулась: формулировка сама собой в голову не пришла, и потому сначала она решила поговорить о менее важном. — Он считает, что не подходит для такой работы, а мне кажется, он вполне может стать моим помощником в магазине, что ты об этом думаешь? — Ты прямая конкурентка мне по косметической линии, ты помнишь об этом? — беспечно поинтересовался Блейз, отрывая пару виноградин от грозди. — Это не помешало тебе дать мне пару хороших советов. — Это из-за Грега. — Я и спрашиваю тебя о Греге. Блейз подумал, жуя виноград. — Он, конечно, не тот человек, которого я бы нанял на эту должность... Но ты знаешь, возможно, я был бы неправ. Гойл думает медленно, но на перспективу. Он из тех, кто неторопливо идёт к цели, пока остальные бегут со всех ног и падают, разбивая колени. Настоящий слизеринец. Его главное достоинство в том, что он ни на миг не выпускает цель из виду. Я наблюдаю за вами... Мы конкуренты, ты же понимаешь. Парвати кивнула. — Так вот, — продолжал Блейз, — ты умна ситуативно, он — стратегически. Серьёзную интригу вы не переиграете... — Он оторвал ещё одну виноградину. — Но можете её разрушить. — Разрубить узел вместо того, чтобы развязывать? — задумчиво спросила Парвати. — Именно. Я не знаю, что ты там мутишь через Грейнджер и Уизли в аврорате, но Гойлу что-то весьма неприятное высказывали Селвины. Это же ваши игры, верно? — Смотря что там случилось, — старательно следя за лицом, ответила Парвати. — Да им просто припомнили всё сразу, подняли давно закрытые дела, проверки какие-то пошли... А ещё за той девушкой, которую прочили в невесты Родрику, постоянно ходят два хмурых амбала в аврорских мантиях, и она вся обвешана министерскими амулетами. Очень... грубо действуют, я бы сказал. Но эффективно. Вы, гриффиндорцы, всегда такие. Если мы пробуем так, ничего не получается. — Знаешь, — Парвати подняла руку к лицу, как будто чтобы поправить причёску, но опустила, так ничего и не сделав, — он мне предложил... ну... — Отношения? — предположил Блейз. — И что ты? Она посмотрела на него беспомощно. — Я не знаю. Понимаешь, я боюсь, что получится не так... хорошо, как я себе напридумывала. Это глупо, я понимаю. — Но ты напридумывала хорошее же? Тогда соглашайся. — Ты знаешь его лучше меня, и я... Я не знаю, о чём хочу тебя спросить, — призналась она. — Он надёжный, — Блейз забросил в рот виноградину. — Просто иногда может отмочить... Что считает нужным. Его, бывает, несёт не в ту сторону, придерживать надо. Если ты справишься... Так, прости, меня Дафна зовёт. Этот бал такой суматошный. Кстати, если ты сможешь достать для меня крылья гренландских фэйри, я смогу конкурировать с тобой успешнее. — Это будет определённо интересней, — улыбнулась Парвати. — Я попробую. — Вы, гриффиндорцы, все чокнутые, — уверенно заявил Блейз. — Да вы не лучше, — сказала она ему вслед. Сейчас затея поговорить с ним уже казалась ей невероятной глупостью — как и всё, что она делала. Это же её жизнь, с чего вдруг она решила спрашивать у других совета о том, как её обустроить? А Гойл ещё считает её умной. Да уж, какой он хитрец, такая она умница. Хотя, может, это и к лучшему? Они не хороши сами по себе, но достаточно хороши друг для друга. Сверчок нашёл свой шесток, и они обретут счастье вдвоём. С бала Парвати поехала не домой, а в магазин. Как-то не подумала, что времени — шестой час утра, и Гойл наверняка давно ушёл... Но в «Двадцать первом веке» горел свет. На всякий случай прежде, чем зайти, Парвати заглянула в окно — и замерла. Гойл обнимал за плечи Лаванду, а та плакала навзрыд. На прилавке стояли фиалы с зельями, на них сейчас никто не смотрел. Взволнованная Парвати поспешно зашла — звякнул колокольчик, Гойл и Лаванда синхронно подняли головы. У Лаванды были красные глаза и мокрые щёки. — Лав, что с тобой? — Парвати тоже обняла подругу. — Я могу помочь? Та не ответила, просто снова разрыдалась. Гойл посмотрел на Парвати и чуть заметно кивнул — всё в порядке, мол. — Всё будет хорошо, ты справишься, — шепнула Парвати, гладя Лаванду по спине. — Мы поможем, ты справишься, всё наладится, милая. — Наладится... Обя... зательно... — Лаванда шмыгнула носом. — Просто... тяжело. Долго, больно... Я смогу. Всё хорошо. Главное — всё закончилось, Парвати. Война закончилась. Теперь можно просто жить... Исправлять всё. Жить. Мы справимся. — Справимся, — эхом отозвался Гойл. — У тебя здорово выходит. Лаванда мягко высвободилась из объятий и встала. — В общем, — сказала она почти спокойно, — запакуй мне всё это добро, и я пошла. Поздно уже... Ой, или рано. Парвати подошла к полкам, провела рукой по корешкам справочников, которые натащил Гойл, заглянула в висящее рядом зеркало. Она всё ещё была свежа и прекрасна, словно бы не танцевала и не общалась всю ночь. Косметические зелья нового поколения, свежайшие разработки — да, Блейзу и его матери определённо есть чего опасаться. За спиной ещё раз шмыгнула носом Лаванда, произнесла уже ровным голосом: — И тот крем для век, как он называется, в синей коробочке. Отличная штука, передай Падме спасибо. — Это Эрни делает, — машинально поправила Парвати. — Я передам. Лаванда попрощалась и вышла, в предутренней тишине как-то особенно громко звякнул колокольчик. — Что случилось? — спросила Парвати, когда шаги Лаванды стихли вдали. — Ей было одиноко, все ушли веселиться, а ей податься некуда. Расстроилась, начались боли, пошла за зельями. А тут я, ну ты же понимаешь, как она... Ну, покричала, выпустила пар. Поговорили. Ей надо было поговорить с кем-то, кто понимает, кому можно сказать... Есть вещи, которые не каждому скажешь. Ей легче стало. Ты не беспокойся, всё в порядке. Мы договорились. Парвати кивнула. Почему-то в этот момент она не сомневалась, что Гойл ждал этого момента и подзуживал Лаванду, чтобы она наконец выплеснула из себя всё то, что мешало ей жить. Что не давало войне закончиться в её голове. — Будешь чаю? — спросил Гойл. — Обязательно, — с чувством сказала Парвати. — На балу подают только вино, представляешь? Оно же совершенно не утоляет жажду! И знаешь, Грег... Я долго думала. Я была неправа. Ты — тот самый человек, который мне нужен, — она повернулась к нему и улыбнулась. — Во всех смыслах.