Сохрани мою тень

Дин думает: у Сэма красивый рот. Когда Сэм не зажимается, не сучит и не подбирает губы, отчего те истончаются в тонкую белесую нитку, едва не уродующую лицо, а улыбается вот как сейчас: до приснопамятных ямочек, до морщинок вокруг глаз и лукавого взгляда – в такие моменты, да, у Сэма красивый рот. Брат салютует полупустой бутылкой из-под пива и смотрит снизу вверх с задорным прищуром. - Рад, что ты заглянул на огонек. Я сказал бы «чувствуй себя как дома», но... Не обессудь… - он разводит руками в притворно извиняющемся жесте и улыбается еще шире. Дину не надо смотреть на потолок: дьявольскую ловушку он чует и так, нутром - все тело зудит, как когда пересидишь под солнцем, и хочется сбросить кожу. Залезть в чью-нибудь еще: чтобы покрой был подобротней и подороже, и сидела чтобы хорошо и складно, не жала бы в плечах, как собственная поизносившаяся шкурка. Дин думает, что Сэмова пришлась бы ему точно впору. Дин думает, что Сэм бы недолго сопротивлялся. Он ведет головой из стороны в сторону и хмыкает брату в тон. Отвечает - тоже в тон: - Разве мог я не заглянуть? Ты пер за мной через полстраны, а потом вдруг раз - и сдулся. Я беспокоился о тебе, возлюбленный младший брат. Сэм опирается о стол-карту, стоит, скрестив ноги и чуть откинув голову, крутит бутылку в руках, водит кончиком указательного пальца по самому горлышку. Три круга в одну сторону, три – в другую. Он в свежей рубашке поверх футболки, у него волосы убраны на затылке в идиотский почти-хвост, и он набрал наконец пару-тройку фунтов живого веса - не выглядит хоть голодающим из далекой Африки, как сразу после Испытаний. Дин чует новый одеколон, яблочную зубную пасту, и гель для душа - тоже яблочный. В Сэме прибавилось не только веса, от него веет теперь светом и новой, невиданной еще силой: словно зажгли внутри прожектор, и хлынуло горячим белым маревом через глазницы – Дина пробивает лучом насквозь. В Сэме есть свет и сила, но самого Сэма в Сэме больше нет. Это Дин чует тоже. Если что-то и осталось, то на самом донышке: такое не вытравишь, как ни старайся. Сэмова сэмость никуда не делась, въелась, вестимо, в кость. Остальное Сэм вынул за ненадобностью. Отчего бы и нет, в самом деле. - Ну и ну, - Дин прицокивает языком и вальяжно опирается о косяк. - Нашел на каком-то перекрестке гаражную распродажу? И как к тебе вообще кто-то сунулся? Мы у адской братии не в чести, сам ведь знаешь. - Пришлось козырнуть тем, что мой старший братец на короткой ноге с Кроули. Девочка оказалась понимающей: даже скидку оформила. Сказала, что сама забросит душу куда надо, и уточнила, справлюсь ли я - вот так. Я ответил, что у меня в этом деле большой опыт и она может не волноваться. Дин смеется, и Сэм смеется тоже: запрокидывает голову, сглатывает, отчего у него дергается кадык. - Я скучал по тебе, Сэмми. А ты по мне разве нет? - Я потерял тебя в Оклахоме. Никак не мог напасть на след - говорит брат, хотя Дин спрашивал его не об этом. - И был очень, очень, просто чертовски пьян. Душа в обмен на демонического старшего брата. Нет, ну а что? Тогда мне думалось, что это выгодная сделка. - А что думается теперь? - Что это очень выгодная сделка. Когда черт знает сколько времени спустя Сэмовы губы смыкаются тугим кольцом под головкой Динова члена, Дин не может не согласиться. И он, да, снова думает о том, что у Сэма красивый рот. Даже еще красивей, пожалуй, когда вот такой - растянутый вокруг толстого ствола, влажный от слюны и не болтающий всякую чепуху. Загляденье, а не рот, думает Дин и гладит кончиками пальцев правую Сэмову щеку. Брат отсасывает ему прямо у порога, не вытягивая из ловушки, потом цепляет на запястья серебряные наручники и пихает вниз, отчего Дин едва не скатывается с лестницы кубарем. - Полегче, эй. - Переживешь. Сэм перегибает его через кухонный стол, оборачивает цепь вокруг ножки, чтобы Дин не рыпался, и ебет: сначала пальцами и языком, потом членом - размашитыми механическими толчками. Показывает, видимо, что, да, тоже скучал. - Я знаю, ты можешь нежнее, - Дин смеется, булькая горлом, и стонет, подмахивая по мере сил, и орет, когда Сэм, не вынимая члена, пропихивает в него указательный и средний пальцы и сгибает, и ножницами пытается развести, зар-р-раза. Зараза, да. - Ты разве хочешь нежнее? Дин фыркает одобрительно: подловил, молодец; скоблит незаметно острым краем одного наручника выгравированный знак на втором и сжимается так, что Сэма развозит на охи и ахи и отвратительно банальную, пошлую трепотню. Он зовет Дина «хорошим» и «сладким», а еще «деткой», и за последнее Дин обещает выбить ему все зубы до единого, чтобы не до разговоров было, но Сэм только отвешивает свободной рукой шлепок по левой Диновой ягодице и науськивает: - Сильнее, ну! - и Дин, прикрыв глаза, сжимается сильнее. - Тебе, Сэмми, меньше порнухи смотреть надо: тебя там неправильным грязным разговорчикам научили – не возбуждает. Отвяжи меня, и я покажу, как надо. - Иди нахуй, Дин. Уже на нем, думает Дин. А если вспомнить: что у них было-то - ну, до то есть? Перед самым Стенфордом, когда Сэма лихорадило виной и когда он до последнего верил, что Дин не в курсе? Когда танцевал на члене тощей задницей, выписывая бедрами восьмерки, и брал потом в рот мокро и так неумело, что Дину все равно приходилось догоняться в ванной рукой. Или перед Диновым Адом, когда Сэм складывал его пополам, закидывал ноги себе на плечи и трахал одними только пальцами, и вместо пошлого неумелого трепа нашептывал, что они обязательно выберутся и обязательно оба останутся живы, и Дин закрывал глаза и верил, потому что Сэм просил - верить. Или после Чистилища? Когда Дин драл Сэма, ухватив за волосы и впечатав мордой в подушку, щедро метил синяками и не давал кончать? Когда после Сэм выходил из ванной в одних трусах, весь в щедро разлитых по телу гематомах и шарахался от лишнего прикосновения, но никогда – никогда – не просил остановиться. Да, тогда, наверное, тоже. Дин насчитывает три раза: три раза, когда у них срывало резьбу и навинчивало друг на друга до такой вот степени. Сейчас, выходит, четвёртый. У него ведь и не стоит толком: в ебле без подготовки и в демонской ипостаси приятного мало, а когда ты выступаешь принимающей стороной – и подавно. Сэм вынимает член, едва только кончает, снова шлепает по бедру. Выговаривает на блаженном выдохе: - Сожмись, давай. Подержи в себе, - и Дина прошибает стыдной крупной дрожью. Сэм не тянется помогать: переступает через болтающиеся на полу джинсы, идет вот так, одетый только выше пояса, к холодильнику и достает еще одно пиво. Дин остается прикованным к столу и согнутыми в три погибели, с откляченной голой задницей бонусом. В бункере прохладно, но остаточным ощущением Сэмова члена в заднице еще греет изнутри. - Я бы тоже не отказался выпить, если не возражаешь. Сэм подмигивает, отщелкивая крышку, делает глоток, отнимает бутылку от губ и переворачивает вверх дном. По кухне плывет вязкий запах солода, пиво льется на пол с задорным плеском, Дин страдальчески вздыхает. Он не злится, потому что на Сэма невозможно злиться, когда он разморенный оргазмом и даже без души чуть растерянный и дезориентированный, но все же Дин рад, что успел подправить на свой лад пару символов на наручниках. Сэму не обязательно их снимать: Дин хватит и этого. Когда брат отворачивается, он складывает губы трубочкой и выдыхает тонкую струйку дыма вверх. Тьма, поднявшись на пару дюймов, оседает под собственной тяжестью обратно, стелется по столу и ползет вниз по ножке. Подбирается ближе к Сэму, замирает на подходе и юркает в темный угол. - Так почему ты перестал за мной бегать? Спортивный интерес пропал? - Решил, что ты рано или поздно сам сюда явишься. Соскучишься ведь, даже демоном. И видишь, что? Я угадал. Сэм оборачивается слишком поздно - все той же тонкой струйкой дым фиксирует накрепко обе его лодыжки. Удивление на братовом лице держится не дольше секунды, ломается сразу кривой усмешкой. Сэм смотрит оценивающе на черные щупальца, ползущие вверх по ногам. - Как в твоих любимых порномультиках, Дин? Классный фокус. Дин сказал бы, что он много фокусов теперь знает, но пустая болтовня рассеивает внимание, и потому он только сильнее сжимает тиски: сам посуди. Тьма куда вещественней, чем может показаться на первый взгляд, и куда ощутимей: Сэм переступает босыми ногами по полу, и Дин пригвождает его к месту силой мысли. Оборачивается вокруг запястий и шеи, заставляя свести руки за спиной и запрокинуть голову, раздвигает ягодицы и ныряет внутрь: дразнит вход и проталкивается сразу, насухую. Сэма потряхивает, он сжимается, пытаясь вытолкнуть или хотя бы не пустить Дина дальше, но Дин весь уже черный дым, опутывающий Сэма с головы до пят, удерживающий Сэма, распинающий Сэма и трахающий Сэма глубоко и сладко. - Не зажимайся Сэмми, не будь эгоистом. Это ведь некрасиво. Сэм запрокидывает голову сильнее, разевает рот, стонет и Дин забирается ему и в глотку тоже. Сэм давится, пытается сглотнуть, и Дина сжимает приятно и тесно сразу с двух сторон - хо-ро-шо. Хорошо, да. Дин вибрирует тьмой от удовольствия, и Сэм вздрагивает, но не пытается больше высвободиться или вытолкнуть: принимает и расслабляется минутой спустя. Наконец-то. Сэм обмякает, позволяя Дину удерживать себя на весу. У него закатываются глаза, он едва не синеет, и Дин дает ему вдохнуть, а потом проталкивается еще дальше и глубже в горло, туда, где жарче и мышцы сокращаются чаще. Пока не оказывается внутри целиком. Сэм хрипит, хватая ртом воздух, валится на пол, лишенный опоры, тянется рассеянно потереть ушибленный копчик, но Дин не даёт: держит руку, смеется изнутри. Пробует новый костюмчик – каков, а? Сэм, сообразительный сукин сын, понимает моментом. - Exorcizamus te, omnis immundus… Дин ввинчивает Сэму в задницу его же пальцы на втором слове - брат давится экзорцизмом. - Попробуешь меня изгнать, и я тебе челюсть сломаю. И обе ноги. - А ноги за что? – то ли думает, то ли говорит Сэм. - А чтобы неповадно было. Наверное, Мэг и Люциферу было тут тесновато, Дину же - в самый раз. Была бы душа, пришлось бы туго, а так у Сэма внутри просторно и гулко, мысли возвращаются эхом. Дин смотрит на собственное безжизненное тело, распростертое на столе. Дин думает, что, может, не стоит туда и возвращаться. Дину хорошо в Сэме, не только членом, а вот так - целиком. Сэм дрожит нутром от ярости, чувствует, наверное, что Дин тут думает. Конечно, чувствует. Это же Сэм. - Я заткнул Люцифера, думаешь, не смогу заткнуть тебя? Дину щекотно, когда Сэм злится. - С поправочкой. Когда ты заткнул Люцифера, у тебя была большая и светлая душа, Сэмми. Так что, думаю, нет: не сможешь. У Сэма в заднице горячо, но нихрена не тесно. Дин затыкает его тремя пальцами, долбит, ориентируясь на собственные ощущения: подбирает амплитуду и частоту. Сэм сжимается не мышцами и не душой, потому что души у него больше нет, но чем-то внутри, и Дину так хорошо от этого, что он стонет Сэмовым ртом и проталкивает пальцы глубже, давит на простату и елозит бедрами. Сэм елозит тоже, не отдается до конца, держится у руля, как будто ему что-то светит, и тоже стонет. Они говорят и двигаются - одним телом, но вдвоем. - Дай, - просит Сэм, и Дин позволяет ему взять под контроль свободную руку, позволяет поднести ее ко рту и пропихнуть два пальца между губ. Он даже сосет их. Сэм добавляет потом свои пальцы к Диновым трем, растягивает упругие стенки, насаживается до костяшек. - Ух ты, - восхищается Дин. – Не знал, что ты так умеешь. - Я много чего умею, Дин. Сэм выдергивает пальцы, и Дин сжимается, потому что теперь ему недостаточно: мало, мало, ма… Сэм дрочит член размашисто и небрежно. Шипит: - Выметайся, - когда они кончают, и Дин запрокидывает Сэмову голову, открывает рот и слушается. Реальность встает на место после минутной качки. Возвращаются зрение и слух. Болят затекшие руки, по ногам течет Сэмова сперма, но отголоски оргазма еще теплятся внутри. Сэм полулежит на полу: пальцы одной руки на члене, другой, той, что Динова, - до сих пор в заднице. Он не отводит взгляд - подмигивает. - Надеюсь, ты не пропил нашу машину? – спрашивает пару минут спустя. Дин смеется. - Не богохульствуй. Сэм поднимается медленно, лезет в холодильник и снова достает бутылку пива. На этот раз она приземляется аккурат около правого Динова локтя. Рядом опускается ключ от наручников. - В душ? – спрашивает Дин. Сэм пожимает плечами и улыбается: - Пожалуй. И все-таки, думает Дин, у него красивый рот. конец