Не хочу, не буду, не могу.

Не хочу, не буду, не могу. 5 Для некоторых отпрысков британской императорской семьи, а именно второй принцессы и второго принца, это лето выдалось не слишком интересным – душно, скучно, да ещё и в июле, в самый разгар жары, их в целях знакомства с потенциальными будущими поданными в более неформальной, чем это могло бы быть в столице, обстановке, отправили гостить по родовым поместьям высшего дворянства. Одними из последних в длинном списке гостеприимных домов оказались Асплунды. Этим вечером маленький Шнайзель страдал. Он сидел в небольшой увитой плющом беседке, скрытой от посторонних глаз дремучими зарослями кустов роз и жасмина, которые, судя по их буйному цветению, никто и не думал стричь или ещё хоть как облагораживать. Вообще весь сад отличался видом диким и запущенным, как в принципе и само поместье. Но дело тут было не в бедственном положении семьи графа, отнюдь, а скорее в том, что эти люди никогда не гнались за показной роскошью и хвастовством, предпочитая естественность блестящей отшлифованности. К тому же, они были людьми увлекающимися, и им было просто элементарно не до ухода за поместьем. Принцу было очень скучно. Ему успели осточертеть все эти визиты вежливости и демонстративные улыбки и расшаркивания, на которые он уже привык отвечать чуть сдержанной улыбкой, к которой в последнее время стала примешиваться ещё и легкая снисходительность к людям, что только и могут, что лизать подмётки башмаков членов правящей фамилии. Они с сестрой только вчера приехали в новый дом, пережили утомительный банкет, на котором, помимо большой свиты, сопровождающей принца и принцессу, собралась вся местная знать, и вот сегодня он хотел отдохнуть и просто напросто поиграть в шахматы. Но все почему-то были очень заняты, или куда-то очень спешили, или даже просто быстро исчезали в неизвестном направлении, завидев вдали Шнайзеля с шахматной доской. И потому сейчас он сидел один в беседке и тихо ненавидел британскую знать в целом и своего отца, заславшего их в эту глушь, в частности. Внезапно из кустов вынырнула Корнелия, раскрасневшаяся и явно довольная. Увидев брата, она улыбнулась и, подойдя к нему, встала, уперев руки в бока. - Ты чего тут один сидишь? Принц мрачно посмотрел на неё и проворчал: - Со мной никто в шахматы играть не хочет. Девочка весело рассмеялась: - Ну так конечно – ты же выигрываешь постоянно! Кому не надоест играть с предрешенным исходом, только время тратить. К тому же у тебя улыбочка гаденькая становится, когда ты кого-нибудь обыгрываешь, - она улыбнулась при виде надувшегося брата, так не похожего сейчас на того надменного мальчишку, что был известен всем подданным, и мягко добавила: - Пойдём лучше со мной, там граф своих гончих выпустил, нам даже поиграть можно с ними. Резко покачав головой, Шнайзель скривился: - Нет уж, там ещё сын его, этот странный Асплунд... Он мне не нравится. Он действительно очень странный – ходит, бубнит чего-то, на меня вчера косо как-то посмотрел и, хмыкнув, ушел. Принцесса хихикнула: - А по моему, Ллойд забавный. Да нет его с нами, он где-то гуляет сейчас, – Корнелия вздохнула. - Ну сиди тогда тут и дальше, изображай из себя никем не понятое одиночество. А я пошла! – и она убежала, махнув брату на прощанье рукой. Вновь оставшись наедине со своими мыслями, маленький принц вздохнул, открыл доску, высыпав содержимое аккуратной кучкой, разложил её и принялся расставлять фигуры, вознамерившись поиграть со своим лучшим на данный момент противником - с самим собой. Когда всё фигуры заняли свои места, в конце аллеи, ведущей к убежищу принца, неожиданно объявился отпрыск семьи Асплунд. Мальчик крался, трепетно прижимая к себе небольшого игрушечного робота и настороженно оглядываясь, как будто бы боясь, что из-за кустов может внезапно выпрыгнуть враг и отнять у него всё самое дорогое на свете. Добравшись до беседки, он ошарашено замер на входе, увидев, что его любимое место для игр оккупированно. Принц поднял на шум голову и, встретившись глазами с пришедшим, неприязненно скривился. Постояв некоторое время, глядя в упор на августейшую особу, Ллойд, плотнее прижав к себе игрушку, поправил очки и, решительно зайдя внутрь, прошел к дальней стенке и сел, начав показательно игнорировать присутствие принца, который в свою очередь, проводив незваного хозяина недовольно-невозмутимым взглядом, вновь вернулся к фигурам. Спустя десять минут, проведённых в напряженной тишине, принц пришел к выводу, что такой соперник по шахматам, наглый, противный и вообще весь какой-то не от мира сего, всё же лучше, чем воображаемый. Хотя бы потому, что живой. Посмотрев на очкарика, Шнайзель высокомерно произнёс: - Ты будешь играть со мной в шахматы? Когда Асплунд не отреагировал, продолжив изучать строение своего робота, принц поднялся и, подойдя к невоспитанному ребёнку, наклонился и, схватив игрушку, резко дернул её на себя, отняв у того. - Ты будешь играть со мной в шахматы, - уже не спрашивая, а ставя перед фактом, произнес принц. Ллойд, до того никак не реагировавший на происходящее, взглянул на принца исподлобья и произнёс тихо и отчетливо: - Не хочу. После этого мальчик встал и, больше не сказав ни слова, вышел из беседки. Шнайзель лишь растерянно смотрел ему вслед. Это был первый раз, когда кто-то, не являющийся одним из императорской семьи, открыто и прямо отказал второму принцу и четвёртому наследнику престола Священной Британской Империи. 17 Сколько раз? Сколько раз уже говорил сам себе школьный староста Шнайзель Эль Британия никогда не выходить из себя на людях? Тем более в таком неприглядном виде! Нет, конечно, неповиновение и нарушение правил должны наказываться, и этот Мальдини его действительно разозлил, но всё же не надо было так. Эта оплошность чуть не стоила принцу его драгоценной репутации неприступной ни для каких эмоций глыбы льда. Спасло, наверное, его только то, что когда он бил Канона, он делал это со своим обычным невозмутимым лицом. Зато теперь он, кажется, приобрёл преданного слугу в лице этого незадачливого мальчишки. Странно, как порой жестокость может повернуть отношение к тебе другого человека... В этом есть даже что-то... извращенное. Так думал принц, идя по пустынному коридору поздним вечером. Довольно скучно это - быть старостой. Но это шанс проявить себя, и надо заметить, множество потенциально нужных знакомств он завязал в этом месте, что определённо не будет лишним, когда неизбежно блестящая политическая карьера юного принца пойдёт в гору. Что интересно, тот самый Асплунд, что осмелился возразить ему тогда, в детстве, тоже был здесь. Причем, он был далеко не из числа последних в этом учебном заведении. Скорее даже наоборот. Очень даже наоборот. Вот уж кто точно может пригодиться в будущем, с таким нестандартным взглядом на ситуацию и таким умом... Вот бы ему ещё характер чуть менее мерзкий, и совсем хорошо бы было. А так... Всё время попадает в неприятные ситуации из-за своего длинного языка и мыслей, поток которых держать под контролем он, кажется, вообще не способен. Не то, что бы Шнайзель следил за ним... Но не замечать это ходячее стихийное бедствие было сложно; к тому же, в виду его предположительной полезности... - О! А вот и наша королева плётки собственной персоной! Немного скрипучий голос с безумно раздражающей манерой говорящего растягивать слова... Асплунд!.. Принц тяжело вздохнул. Вот уж точно, подумаешь о плохом и оно случается. Остановившись и развернувшись на звук голоса, блондин посмотрел на идущего за ним отличника. Вежливо улыбнувшись, принц спросил: - Вы что-то хотели от меня, Ллойд? - Да нет, - очкарик вяло пожал плечами, засунув руки в карманы пиджака. - Хотя да, - он нехорошо усмехнулся и с деланной заботой осведомился: - Рука не болит? Шнайзель незаметно вздохнул. И это продолжается с того самого дня, как приключилась вся эта дурацкая история с Каноном! Не было ещё ни одной встречи с Ллойдом, что бы тот не поинтересовался, не переутомился ли он, не был ли хлыст слишком тяжелым, не задел ли он случайно сам себя в приступе страсти и прочее, прочее. Причем делает он это всё время с таким саркастично-ехидным видом, что принца внутренне всего переворачивает раз за разом. Шнайзелю всё же сильно не нравилось то, что избиение Канона случилось на глазах у такого большого количества подданных, но больше всего ему почему-то не нравилось то, что это случилось на глазах у Ллойда Асплунда. И вот сейчас этот безумный гений вновь затянул свою песню, он как-будто какое-то садистское удовольствие от всего этого получает, честное слово. "А я мазохистское" - мелькнула в голове четвёртого наследника непрошеная мысль. Взглянув на очкарика и скользнув взглядом по его плечам и шее, на которой красовался зелёный бант, принц подумал, что с огромным удовольствием стянул бы этот чертов бант с тощей шеи графа. С целью придушить его этим же форменным галстуком-лентой, конечно. С какой же ещё? Сглотнув и с трудом прогнав навязчивое видение с развязыванием узла, принц произнёс, говоря в обычной надменно-снисходительной манере, прерывая очередной поток деланного беспокойства со стороны собеседника: - У меня ничего не болит, у Мальдини тоже больше ничего не болит, мы замечательно нашли общий язык и вообще в целом всё весьма недурно. Асплунд, не будете ли Вы так любезны перестать задавать мне все эти вопросы раз за разом и объяснить причину столь нездорового интереса к моей личной жизни? Ллойд взглянул на Шнайзеля, и в этом взгляде принц вдруг узнал того самого мальчишку, у которого он отобрал игрушечного робота, пытаясь привлечь к себе внимание и заставить выполнять свою волю. И так же, как тогда, прозвучало тихо и отчетливо: - Не буду. Звук шагов графа Асплунда, быстро удалившегося по коридору, давно затих, а принц всё так же стоял, опять столкнувшись с прямым неповиновением этого человека и почему-то вновь оставив это неповиновение безнаказанным. 29 Как-то так повелось, что Шнайзель любил, вытянувшись в постели, наблюдать, как собирает свои вещи и одевается очередная покорённая им жертва. Ощущение собственной власти над этим новым человеком, в принципе не важно, кто это - он или она, положение, титул, должность - всё не важно, давало принцу чувство покоя, какой-то островок незыблемости в условиях постоянно меняющегося мира. А после жертва уходила, унося с собой свой запах, так же, как и все воспоминания о себе; принц просто никогда не позволял ничему от них оставаться в своей спальне - слишком близко, незачем, просто не нужно. Но сейчас... Сейчас он лежал и смотрел, как, неуклюже прыгая на одной ноге, надевает брюки его сегодняшний любовник, как на согнутой спине тонкая бледная кожа, не знавшая солнца, обтягивает каждый позвонок, выдавая напряжение этого мужчины, что пытается казаться расслабленным и весёлым, как он подслеповато щурится вокруг, пытаясь что-то увидеть, найти... Пожалуй, это даже хорошо, что он не может видеть лица Шнайзеля в данный момент - от привычной легкой пренебрежительности на нём не осталось и следа. Второй принц Священной Британской Империи не хотел, чтобы этот человек уходил, как многие до него. Он хотел, что бы это сутулое, дрожащее от легкого прохладного ветерка, безобразие осталось. И сейчас в кровати, и в мелочах, вроде футляра от очков, в спальне, и в его жизни. И потому премьер-министр крупнейшего государства мира протянул руку и позвал: - Останься. Повернувшись на звук голоса, мужчина осторожно, стараясь ни во что не врезаться, пошел к кровати, и победоносно вскрикнул, заметив на прикроватной тумбочке свои очки. Водрузив окуляры на свой нос и деловито их поправив, он серьёзно взглянул на принца и произнёс, так же тихо и отчетливо, как уже бывало: - Не могу. Сказав это, мужчина выпрямился, собираясь уйти, но вдруг его схватили за руку и резко потянули вниз, повалив обратно на кровать. Шнайзель навис над любовником и, улыбаясь, прошептал: - Ну нет! В этот раз ты никуда не уйдёшь, Ллойд! Конец.