***
А в это время в послеоперационную палату, где возле кровати спящей жены сидит в ожидание её муж, заходит медсестра со свертком на руках. Мужчина подскакивает с места и, подойдя ближе, забирает ребёнка. Он счастливо улыбается, поправляя одеяльце, что-то шепчет малышу и тихо благодарит жену за второй лучший её подарок. Через три часа к ним зайдет десятилетний Чондок, их первенец, который с замиранием в сердце спросит, чей он старший брат. Родители улыбаются, когда отвечают ему: - Поздравляем, Чондок, у тебя братишка.***
В семь лет Чунмён не ощущает никаких особых изменений в себе после той ночи, но мама говорит, что все в порядке, и ему не о чем волноваться. - Она все еще младенец, дорогой. Твоя родственная душа младше тебя, и ваша связь еще не установилась. Она пересказывает ему за обедом ту ночную историю, заново говорит о связи между парами и напоминает, что способность чувствовать то же, что твоя пара проявляется редко, и дает тебе знать, что происходит с подаренным тебе Небесами человеком. - А моя пара тоже чувствует, что происходит со мной? Госпожа Ким мягко улыбается и, подавив кашель, кивает: - Обычно, у детей не такая связь, она очень слабая. Когда она подрастет, вы оба начнете узнавать друг друга чуточку лучше, даже если не будете видеться. - О, - Чунмён кивает, погруженный в свои мысли о ребёнке, который когда-нибудь будет ему таким же дорогим человеком, как мама для отца и наоборот. Он ловит себя на мысли, что ему не терпится ощутить эту связь со своей парой, и мысль о том, что у него уже кто-то есть - кто-то, кого он обязательно будет любить и заботиться - заставляет его улыбаться. - Папа говорил, что ему нравилось чувствовать то же, что и ты. Тебе тоже? - Да. Вот увидишь, все самое интересное и прекрасное еще впереди, - она накладывает ему в тарелку немного овощей и треплет по волосам, - а теперь доешь всё, если хочешь пойти в гости к Ифаню. Воодушевленный историями Чунмён быстро уплетает свою порцию и радостно добавляет: - Мам, я хочу, чтобы моя пара тоже умела хорошо готовить, - у него горят глаза, будто кулинарные навыки - это самое важное, что может касаться истинных. Мама смеется, а Чунмён осушает стакан с соком за три секунды. Если его пара будет хорошо готовить, он заранее обещает есть всё. Даже овощи.***
На следующее утро после родов одна из медсестер спрашивает: - Вы уже видели его инициалы? - она ласково улыбается, смотря на младенца в кроватке, и одновременно меняет постельное белье госпожи Ким. - Вашему мальчику очень повезло. В тот день только он родился Связанным. Чондок спрашивает, о чем она говорит, а мама задирает шапочку малыша, объясняя все, что не понял сын. А на шее новорожденного на корейском выведено КЧМ.***
Чунмён не ощущает ничего особенного до конца младшей школы. Если его родственная душа и есть на самом деле, то это крайне спокойный человек, думает Мён, который с завистью слушает рассказы друзей о своих парах. У Ифаня, который старше его на год, на запястье написано ОСХ на корейском, и он говорит, что буквы проявились, когда ему было четыре. Недавно он ощутил небывалый восторг, просто поедая завтрак, и теперь считает, что это из-за его родственной души. А Пак Чанёль, ифаневский верный пухленький приятель, влюбленный в морских хорьков, неловко мнёт воротник рубашки, потому что с рождения на шее красуются непонятные ему буквы. Он редко когда позволяет кому-то смотреть на символы, потому что он родился с ними, что означает только одно - Чанёль младше своей пары, и вряд ли это радует кого-то из них. Но Ифаню удается задрать его рубашку во время игр на дворе и, довольный собой, он сообщает, что это китайский, и что отыскать пару для Чанёля будет трудновато - иероглифы могут сложиться в целое имя, а могут быть просто инициалами. Но, несмотря на трудности, Чанёль не сильно волнуется на этот счет. - Ведь главное, что с ней все в порядке, да? - говорит он, поправляя очки. - Когда мне было семь, я ощутил такую радость, но это был не я! Ифань закатывает глаза и тыкает его в ребра: - Конечно, кто мог бы радоваться от чистки зубов в шесть утра, Цанлье? Смотря на них, Чунмён вспоминает, что рассказывали ему родители - инициалы твоей пары пишутся на родном языке этого человека и, Ифань в действительности прав, отыскать свою пару очень тяжело. Особенно тем, у кого на коже символы незнакомого языка. Собственное КЧД не даёт о себе знать еще долгое время, однако, сам Чунмён уверен, что успел уже достать пару своими переживаниями. Он бы очень хотел не доставлять ей никаких проблем, но не в его силах контролировать то, что происходит в его жизни.***
Чунмён не уверен, так ли ему нравится эта идея с именами и парой на всю жизнь, потому что он начинает видеть обратную сторону медали.***
Мама говорит ему, что все в порядке. Она гладит его по голове, по щеке, целует в лоб и улыбается, даже когда Чунмён кричит на неё от злости и возмущения. Его переполняют страх, гнев и он бессилен перед простым фактом того, что его мать умирает и никто ничем не может помочь. Но госпожа Ким даже не ругает его за истерики - лишь напоминает, что он не один, и что у него есть те, кто разделит его печаль. И что ради этого человека Чунмёну надо быть сильным. -Негоже семилетним деткам испытывать такие чувства,- говорит госпожа Ким. Она старается быть сильной, часто шутит и отвлекает его, задавая разные вопросы. Чунмён искренне не понимает, почему она делает вид, что счастлива. Пока однажды не находит отца рыдающим в родительской спальне. - Я чувствую, как она умирает, - шепчет он, не в силах терпеть свою и чужую боль, и тянется к бутылке. В тот вечер до Чунмёна доходит такая простая истина, что он даже удивлен, почему не понял этого раньше. "- Твоя пара чувствует то же, что и ты. Эту связь невозможно обмануть или проигнорировать." Он понимает, что связь между родственными душами намного крепче, чем он себе представлял. - Она же так старается ради нас, - шипит он, пытаясь отнять у отца треклятую бутылку и толкает его в плечо, - ради тебя. По-твоему, ради кого? Все это зря? Тебе совсем плевать на её страдания?! Отец что-то мычит и отталкивает сына, а Чунмёну кажется, что он может попробовать желчный вкус отчаяния и безысходности - она горчит на языке, заставляя его губы растягиваться в презрительной ухмылке. - Тебе не понять! - сипит отец, и Чунмён с отвращением смотрит, как тот падает обратно на пол, раздвигая стулья и столы, и ощущает зловонный запах алкоголя, больше пролитой зря, чем выпитой. - Она умирает, Чунмён, она... Господи боже, я так... Я не... Мальчик проглатывает комок в горле и, продрав глаза рукавом, злобно кричит, вцепившись в бутылку крепче, чем во что-либо другое: - Если бы это был ты, она бы держалась! - он выливает на отца поток обвинений не из-за ненависти, а как раз-таки наоборот. Может, он просто проецирует свои опасения, но он не хочет видеть отца таким, каким мама не хотела, чтобы он стал. - Она бы... Она бы знала, что тебе и так плохо... Ты должен защищать её. От себя. Ты её пара! Вы же Связанны! Отец оторопело пялиться на сына, пытаясь понять сказанное в горячке, а Чунмён начинает тихо подвывать, еле сдерживая слезы. Ему вдруг стало так одиноко, так страшно... Казалось, будто он оказался один перед миллионами своих страхов, и никто ему не поможет. Будто его утянет в эту яму, и ничто уже не будет как прежде. Он закрывает лицо руками и ощущает, как они дрожат, а дыхание сбивается с ритма - и Чунмёну больно дышать. Слёзы давят, он задыхается, беспомощно ловит ртом воздух и не успевает даже опомниться, как находит себя плачущим перед отцом. Ему кажется, что его сейчас начнут ругать, будут наказывать за сказанное, и он быстро встает, готовый защищаться. Но отец говорит: - Ты так повзрослел, сынок, - он хрипит, шаря руками по полу, и со стоном пытается встать. - Из тебя будет хороший... ох... Ты у меня молодец. Чунмён подхватывает его и, сглотнув горечь с языка и жалость, с трудом помогает мужчине добраться до постели. Вылив весь алкоголь в доме, Чунмён отправляет отца спать, гадая, сколько же всего натерпелся тот, кто ни разу не причинил боль ему самому. При мыслях о скорой смерти матери, Чунмён ощущает такую боль, такую тоску, что ему не остается ничего лучшего, чем каждый раз просить прощения у того, кто страдает так же, как и его отец. Оканчивая младшую школу, Чунмён убеждён в том, что Истинные не всегда дарят друг другу только счастье.***
Восьмилетний Чондэ приоткрывает дверь комнаты своего брата и, проскользнув внутрь, принимается тормошить старшего, безостановочно хныкая: - Хён, хён, проснись, пожалуйста, - Чондок, взрослый старший брат, который давно уже не спит с ним в одной комнате, злобно рычит в подушку, заглушая свой гнев. - Пожалуйста, хён, мне так больно... Хён. Чондок болезненно стонет, игнорируя ухнувшее вниз сердце, которое всегда делало его сопляком, если мелкий братец начинал реветь у его кровати. - Черт бы побрал твою телку, Дэ, - хрипит Чондок и, схватив младшего за шкирку, затаскивает на свою кровать, чтобы прижать к себе и укрыть теплым одеялом без всяких там детских узоров. - Опять кошмары? Чондэ кивает, все еще ощущая бешеный ритм сердца в самом горле. - Я ненавижу её, - говорит Чондок и не врёт, вкладывая в эти слова все, на что способен в глубокую ночь. - Не говори так, - бормочет Дэ, который с каждым разом все смелее отстаивает "интересы" того, кто еще не принёс ему ничего, кроме головной боли, - она же не специально. Я уверен. - Все равно, - вроде бы отмахивается Чондок, и в его голосе звучит злость, которую Чондэ замечает не в первый раз. Он устало вздыхает, прижимается ближе к брату, и старается не обращать внимания на усиливающиеся вспышки головной боли. - Это не честно с её стороны, - бубнит Чондок, и начинает похлопывать по спине младшего, будто бы извиняясь за сказанные слова. - Ты не заслуживаешь этого. Чондэ устраивается поудобнее и молчит. Но спустя долгих три минуты добавляет более сдержанно. - Я тоже не подарок, - он не замечает, что брат издает смешок или успешно делает вид, потому что уверенности в его голосе больше с каждым словом, - это же общая...э...связь. Наверное, я часто мешаю ей после уроков и... - Ты серьезно считаешь, что из-за твоего пения её хватит удар? Великолепно, да ты у нас подкаблучник! - Неправда! - вскрикивает Чондэ, высовываясь из-под постели, на что Чондок злобно шипит: - Не ори, придурок! - он накрывает брата одеялом с головой и зажимает ему рот рукой. - Предков разбудишь! - А ты не оскорбляй мою пару! - Великолепно, блять, - чертыхается Чондок, игнорируя возмущение младшего, - вот смотри, мелкий, она сведёт тебя с ума своими выходками. Запасись обезболивающим. Дебил. Не то, чтобы Чондок был далек от правды.***
В тринадцать лет Чунмёна оставляет мать, а восьмилетний Чондэ падает в обморок, потому что еще слишком юн для подобной связи. Предостережения Чондока оказываются пророческими. (Его пара приносит одни проблемы, не так ли?) Это происходит в школе, где идет репетиция какого-то спектакля. Чондок, который учится в школе через квартал, чуть ногу не ломает, потому что прыгает прямо из окна своего кабинета, едва директор сообщил о состояние младшего брата. Он бежит со всех ног, и к его приходу Чондэ еще не перенесли в медпункт: ученики толпятся вокруг упавшего со сцены мальчика, как стая коршунов над падалью. В актовом зале стоит шум и гам. Чондоку приходится проталкиваться сквозь толпу младшеклассников, никто не упрекает его за мат. Парочка ребят постарше помогают перенести Чондэ в медпункт, где медперсонал принимается хлопотать над ним. Спустя десять минут медсестра говорит, что, возможно, это переутомление, и беспокоиться не о чем. А вот ни хрена, думает Чондок, потому что вспоминает, что есть одна падла, которая щедра на подарки, и от этого страдает его младший брат. У Чондока руки дрожат, сердце стучит как сумасшедшее, потому что перед глазами его младший брат, такой неуклюжий и беззащитный, маленькый еще для такой хрени как блядская связь блядских родственных душ. (Его гребанная пара действительно ужасна) - Хён? - Эй, мелкий, сколько можно дрыхнуть? - Чондок быстро отворачивается к окну и притворяется, что роется в телефоне. В горле застрял комок, и хочется разрыдаться к херам, но, черт возьми, Чондэ... - Хён, что... Ты плакал? - мелкий тянется к нему, кладет свою руку на его плечо, и Чондок дергает плечом. - Ты совсем страх потерял такое говорить, коротышка? Конечно, Чунмён об этом не узнает - тот день он вообще плохо помнит. Все пролетело перед ним серым водоворотом и все люди и звуки перемешались, так что даже спустя годы Чунмён не сможет точно сказать, что было реально, а что выдумал он сам. Но он все же идёт в храм еще раз: садится на холодный деревянный пол и, прижавшись лбом к нему, шепчет всем известным богам, в которых перестал верить год назад. Он говорит: - Пожалуйста, пусть это будет последний раз. Он говорит: - Прошу, пусть с ней или с ним всё будет хорошо. Он выдыхает сквозь слёзы: - Защити нас от такого.***
Два года спустя Чондэ выигрывает свой первый конкурс по вокалу, и никто не понимает, почему Чунмён широко улыбается, стоя у могилы своей матери. Он простоит, касаясь груди через ткань футболки, как раз там, где сердце. Впервые за несколько лет он чувствует, что нет больше того сковывающего страха. Он вспоминает слова мамы о крепкой связи, о приятных эмоциях, что может подарить тебе только твоя родственная душа, и улыбается. Глядя в небо, он говорит: - Что бы у тебя ни произошло, спасибо за это.***
Спустя пять лет Чунмён хоронит отца, а Чондэ не принимают в музыкальную академию, потому что - угадайте, что? - он просыпается на полу гостиной, перед ним старший брат, а в груди - быстро стучащее сердце. - Я убью её, - шипит Чондок и быстро обнимает, прижимая ладонь к его макушке. - Сука, я душу из неё вытрясу, когда найду. В его голосе столько ненависти и безысходности, что Чондэ реагирует мигом - хватается за футболку брата, отстраняется от него, но вдруг... Чондок прижимается крепче, орёт на кого-то "где сраный доктор?!", а Чондэ слышит как его сердцебиению вторит чужое. Чондока трясет. А у самого Чондэ слезы на глазах и сорванный голос. Чондок говорит, что у него была паническая атака или что-то вроде этого, поэтому он и орал в течение получаса и не давал к себе прикоснуться. Смотря на напуганного брата, Чондэ впервые за свою жизнь не рад иметь родственную душу, ибо она приносит страдания не столько ему, сколько дорогим его людям. Часом позже он смотрит на капельницу возле кровати, слушает приглушенный разговор родителей с братом о советах врачей, и думает о своей паре, предназначенной ему Небесами. КЧМ немного жжет, причиняя боль даже, когда он засыпает. Что за черт происходит с тобой? Могу ли я помочь?***
Вероятно, в мире все-таки существует такая вещь как карма или эффект бумеранга работает на черепашьей скорости. Чондок уверен, что подобная хрень обязательно должна быть, иначе в их Вселенной не было бы смысла. Пришло время страдать этой сучке, думает Чондок и не ощущает желанного восторга, потому что... Это означает, что настала очередь Чондэ приносить неприятности. Чего Чондок совершенно не хотел.***
В двадцать лет Чондэ сбивает мотоциклист. Авария чуть не лишает его жизни, и Чунмён понимает это раньше всех остальных людей на Земле. Он сползает с кресла, падает на пол и кричит от боли прямо во время приёма на работу, потому что спину раздирают на куски, стирая позвонки по асфальту. Его бьет судорогой и мутнеет перед глазами. Ему чудится кровь, много, много крови, и он кричит, что не чувствует ног. Люди суетятся вокруг него, пытаются помочь, но Ким Чунмён ощущает такую боль, о существование которой раньше и не подозревал. Ему кажется, что ноги отказали и что спина разодрана до костей, он видит кровь на руках и мясо сквозь кожу. Что-то случилось. Что-то, что может забрать последнего дорогого ему человека. Он с ужасом осознает, что предначертанный ему Небесами может умереть и что этой смерти Чунмён не переживёт. В тот день он молится в храме, прижимается лбом к деревянному полу и безостановочно просит всех богов о помощи. Он обращается к своей паре, как к единственному, кто придает смысл его никчемной жизни. - Прошу тебя, прошу тебя, прошу, - он чувствует слёзы, дрожь в пальцах и наступающую истерику, но не может позволить себе сдвинуться хотя бы на дюйм. - Не оставляй меня. Пожалуйста, только не ты, у меня не осталось никого, кроме тебя. Умоляю. Чунмён ощущает головокружение весь вечер, у него нет аппетита, а спина болит так сильно, будто им вытирали стены на стройке. - Пожалуйста, я молю тебя, - он сжимает пальцы в замок, отчаянно шепчет, потому что голос сорвался с крика еще час назад, а ноги онемели, находясь в одном положение долгое время, - я сделаю всё, что ты хочешь, абсолютно, любую вещь... Боги, пожалуйста, пусть всё будет хорошо. Молю вас, оставьте этого человека в живых, не отнимайте у меня... Прошу вас, пожалуйста... А ночью ему снится операционный стол. Его режут, ломают кости и оставляют на холодном столе умирать долгой мучительной смертью. Совершенно одного и никому не нужного. Чунмён просыпается, захлебываясь собственным криком, и понимает, что не может нормально выдохнуть. Оставшись один на один с самыми ужасными воспоминаниями, он ощущает себя таким безнадежным и разбитым, что не находит сил даже на жалость. Хотя на руках нет никакой крови, ему так хочется пойти к родителям за советом. Но все, что он может себе позволить - это две таблетки успокоительного и одно обезболивающее, потому что голова раскалывается. Он слышит блядский звон, который никак не смолкает, и отдаленные непрекращающиеся крики. Это буквально убивает его. Чунмён думает, что нет ничего хуже этого - чувствовать через какой ад проходит твоя пара. Он вспоминает маму и папу и даже умудряется увидеть в происходящем абсурдную иронию. В это же время, на другом конце города Чондок разбивает к чертям кухонный стол, пугая этим мать, и проклинает все на свете. Он сплевывает сигарету и, игнорируя крики отца глубокой ночью, обещает самолично позаботиться о билете в Ад, если человек, сбивший его брата, выживет. И ему впервые жаль пару своего брата.***
На следующий день Чунмён оказывается в баре, где работает теперь уже взрослый Чанёль, и находит себя изливающим ему душу. И как-то так получается, что именно Чанёль спасает его от саморазрушения. Он говорит: - Знаешь, у Ханя сегодня выходной, но его вызвали из-за какой-то аварии. Он говорит: - По новостям еще показывали, там мужик на байке снес пару ограждений и протащил пацана до следующей остановки. Он говорит: - Да он буквально протер им асфальт! Говорят там была мясорубка, ноги - в фарш! Ух, жаль парня. Чунмён старается выровнять дыхание, но у него плохо получается. - Из-за него Хань со вчерашнего дня на иголках, даже не ел ничего. Я сегодня заскочу к нему, хочешь, можешь как раз обследоваться? А то выглядишь так, будто жизнь побросала тебя на тридцать лет вперед. Чунмён замирает на миг, но на деле ему кажется, что перед глазами пробежала вся жизнь. Он хватает друга за руку и не своим голосом просит о помощи: - Пожалуйста, - из горла вырывается хрип, но вряд ли Киму есть до этого дела, - пожалуйста, Чанёль, пусть Хань проверит... Как зовут этого парня. Прошу тебя. Пожалуйста. Все страдания он смог пережить лишь благодаря мысли о человеке, которого ему подарили Небеса, и, о боже, если он потеряет и это... Чунмёну незачем будет жить. Он не говорит это Чанёлю, но буквально зубами выгрызает у него информацию о вчерашнем ДТП и поступившем пациенте с травмой позвоночника. - Ладно, ладно, - Пак изумленно вскакивает, с трудом вырывая свою руку из захвата, - все будет сделано. Он недоверчиво смотрит на старшего друга, слишком озабоченного простой новостью, и ему кажется, что он что-то упустил. Чанёль внимательно присматривается, замечает круги под глазами и искусанные губы, и помимо этого... - Ты что-то почувствовал, - вырывается у него неожиданно, и не успевает Чанёль понять это, как Чунмён поднимает на него взгляд пойманного в силки кролика. Озарение накатывает на Чанёля как лавина. - О боже, хён... Ты думаешь, этот парень может быть... Хён, это же безумие, ты не должен... - Ты не понимаешь, если я потеряю его, я не... Я не вынесу этого, Чанёль. Я получил его в пять лет. И я... я доставлял ему одни неприятности. Он этого не заслуживает, - твердо произносит Чунмён, сжимая кулаки.- Я должен убедиться, что это не он. - Понимаю. Хён, я хочу сказать... Черт. Ты только не надейся, ладно? Может у него другие инициалы. Или вообще стерто. Ты не должен надеяться на что-то сейчас. - Я лишь надеюсь, что это не его разорвали на британский флаг, Чанёль. Чанёль устало выдыхает, понимая, что все равно не смог бы отказать такому Чунмёну - отчаявшемуся до призрачных надежд. - Хань сказал, что пацан не жилец. Ему могут отказать ноги. Чунмён сглатывает комок горечи, ощущая как сердце пропустило удар при мысли о таком варианте. - Надеюсь, Хань ошибается. Чанёль неловко ерзает на стуле: - Он... у него бывают неудачные дни. Скрестим пальцы, чтобы сегодня был один из таких.***
Хань крепко хватает его за локоть, быстро оттаскивает за угол и прижимает к стенке. Вид у него не самый дружелюбный, если быть честным. Чанёлю немного неудобно смотреть на своего парня, который горит праведным гневом, но ничего не может поделать против крепкой хватки и злобного взгляда снизу-вверх. Лу Хань шипит, когда говорит: - Ты в своем уме?! Как ты мог привести его сюда, после того, что я сказал? Думаешь, это смешно, Пак Чанёль? - Я просто хотел помочь, - отчаянно оправдывается Чанёль, кивая, - Мён волновался, с ним произошла такая хрень... Я думаю, он имеет право знать правду. Если этот парень его Истинный... - Если это его пацан, ты сам будешь соскребать останки своего друга? Чанёль изумленно замер, ощутив неприятный укол внутри, как будто Хань сказал, что-то неприятное и неправильное, и вообще... Ему кажется, или он что-то упускает? - Ты хоть подумал, какого это идти в больницу, где умирает твой потенциальный партнер на всю жизнь?! - пальцы Ханя под перчатками кажутся более цепкими, когда они сжимаются на его локте сильнее, чем следовало бы. Чанёль морщится от легкой боли. Было что-то еще, помимо беспокойства за Чунмёна, учитывая, что Хань даже не шибко с ним дружит. Он понял это и без истеричного чувства страха и гнева, явно не принадлежавших ему. - Да ты хоть знаешь... - Хань, хватит, - Чанёль обрывает его на полуслове, хватая за плечо, и легко встряхивает. Хирургический халат на нём больше на размер, и Чанёлю удается смять приличную горсть ткани в своем кулаке. Мужчина перед ним замирает, впиваясь в него непонятным взглядом, и слова находятся быстрее, чем Пак успевает их осмыслить. - Что случилось с тобой? Хань, как полагалось, молчит, буравя его взглядом, и Чанёль может почувствовать на языке горький вкус напряжения между ними, потому что от такого Ханя он не знает, что ожидать. Что заставляет этого человека смотреть на него, как на призрака? - Ты должен сказать мне, или я поведу Мёна прямо... - У меня..., - начинает китаец, и его хватка на локте становится сильней. Он замолкает, будто запнулся об ужасные воспоминания, и отводит взгляд. Чанёль кивает и, игнорируя неприятные - не свои, чужие - ощущения, легко треплет хирурга за плечо и возвращает себе его внимание. Страх и отчаяние усиливаются, он чувствует зарождающуюся в Хане панику и считает необходимым приобнять свою пару в этот момент. Хань сглатывает, прежде чем продолжить: - Шесть... семь лет назад был один пациент с закрытой внутричерепной, и меня вызвали оперировать. Мне сказали, что он не жилец, но по правилам надо хоть постараться помочь ему. Я... - Ты..? - Я достал его карту. Там..., - он с шумом втягивает воздух будто перед прыжком в воду и вцепляется в Чанёля как в единственное, что поможет ему удержаться на ногах. - Там были твои инициалы. - Ох, - Пак отпускает его, пораженный внезапным озарением. Отчаянное желание сжать мужчину в своих объятиях на удивление исчезает, заставляя его испытывать неуместный страх за свои мысли. Все детали складываются перед ним в правильную картину, и он с неверием во взгляде мотает головой, - Хань. - Я думал, что это конец. Ты был там, и я... Я не мог даже правильно назвать дату. Он уткнулся в плечо Чанёля, ловя его руки в крепком захвате, и начинает мелко дрожать. Чанёль чувствует, что надо что-то сказать, но не находит слов. - Господи, я думал, что умру там же, если хоть миллилитр крови не будет долит. Я, черт возьми, я так перепугался, думал, что убью тебя и тогда я сам... - Эй, эй, все в порядке, - Чанёль пытается коснуться его сам, тянет руки, ощущая как собственная тревога и панический страх Ханя смешиваются друг с другом, образуя неприятный тяжелый комок, оседающий внутри него. Он пробует успокоить свою пару. - Это был не я, Хань. Но китаец расстроенно, судорожно выдыхает. Он резко отворачивается и зарывается пальцами в свои выбеленные волосы, сжимая и оттягивая пряди. - Не-не-нет! Это был ты! В тот момент для меня это был ты, поэтому я..., - он делает глубокий вдох, и от этого его грудь высоко вздымается. - Я думал о том, что если ты умрешь, я не смогу жить. Лу прячет лицо в ладонях, остервенело трёт кожу на ней и бьет себя по щекам, будто это поможет не воспоминать вид умирающего пациента, и... на удивление устало выдает: - Каждый чертов раз - это ты, Чанёль. У него вид побитой собаки, мучения которой только начались, и горечь на языке усиливается, заставляя его сильнее беспокоится о Хане. - Ты не понимаешь, что чувствует человек, когда его парой может оказаться пацан с проломленной башкой или чувак с кашей вместо позвоночника. И, если честно, Чанёль не знает, что ответить на это. Он никогда не чувствовал страх за Ханя, еще ни разу в жизни он не причинил ему вреда, и Чанёлю повезло, но... Он не знает, что делать с этой информацией, окей? Ему не хочется думать о Хане, который остался наедине с мыслью, что предначертанную пару он встретит на своем операционном столе с намерением вскрыть ему череп. Пока они молчат, Чанёль жмурится, представляя себя перед таким же почти-мертвым Ханем, и холод проносится вдоль его позвоночника. Он не знает, что делать, но он говорит: - Но каждый раз ты был рядом, - он перехватывает шагающего вблизи Ханя за руку, и крепче обычного прижимает к себе, ощущая как гулко и быстро бьется его сердце даже через потрепанный халат. Он все еще чувствует страх внутри Ханя и ему это не нравится. - С тем парнем, с этим, со мной, всякий раз, когда нужна помощь - это ты, Хань. Чанёль гладит его по спине, проходясь ладонями вдоль позвоночника и талии, и опускает подбородок на плечо парня. Зарываясь носом в растрепанные волосы, он вспоминает Ханя в день их знакомства: конец изнуряющей недели, головная боль и зуд на шее, пустой стаканчик кофе и Хань, как единственный посетитель за пятничное утро, которому просто необходимо выпить что-то крепче сока. Тот Хань, несмотря на потрепанный вид, выглядел довольным и уставшим, и Чанёля потянуло именно к нему сильнее, чем к другим, с которыми у него совпадали инициалы. Вспоминая об этом, он думает, что ему необходимо прекратить метания своей пары. - Эй, шшш, Хань, - чужие переживания он воспринимает как горечь на языке, и ему не нравится, что его пара вынуждена чувствовать подобное из-за него. - Ты бы вкрутил мне голову обратно, в чем проблема? Ты же у меня крутой доктор. (Хань, стоящий над телом парня, у которого инициалы Чанёля, в воображение младшего казался самым несчастным и разбитым человеком в мире.) - Прекрати истерить, детка. Не надо печься о моей мнимой смерти, её даже скоро не будет. Может, он с ним и не согласен, но по крайней мере, он больше не будет представлять перед собой мертвое тело Чанёля и его раскроенный череп. - Если я и пострадаю, то только от твоих рук. Серьезно. Хань горько усмехается, прикасаясь к его спине, и, кажется, успокаивается. Чанёль может чувствовать как выровняется его дыхание, как сердце начинает стучать размеренно, и это облегчает жизнь самого Чанёля на сто процентов уж точно. (Чанёль бы засмеялся, если бы воображение не рисовало отвратительно реалистичные картины. Фу.) - Если Чунмён увидит этого пацана, его удар хватит, - вымученно выдыхает Хань. - Зря ты его привел. - Может, это левый чувак. Чунмёну просто нужно удостовериться, что это не любовь всей его жизни. С ним всё будет в порядке, будь уверен. - У него инициалы Чунмёна. Сердце Чанёля предсказуемо ухает куда-то вниз. - Что? Хань отпускает его руку, делая пару шагов назад. Он напряженно смотрит на него, засунув руки глубоко в карманы потрепанного белого халата. - У пацана на шее написано КЧМ и когда вы прибыли он... Приборы начали показывать раздражение центральной нервной системы, организм дал реакцию на препараты. Его срочно унесли готовить к... Чанёль. У него уставший, вымученный вид человека, на плечах которого ответственность за весь мир, и Чанёль думает, какая же он сволочь, раз добавил в его копилку еще одну проблему. - Я думаю, на моем столе лежит Истинная пара Чунмёна. Он чувствует отвращение и бессилие, переполняющие его, понимая насколько безвыходная ситуация, в которую он сам их загнал. Он прикрывает глаза, спрятав лицо в ладонях, и говорит: - Вот блять. Они конкретно вляпались.***
- Нет. Чунмён сильнее сжимает брошюры пальцами и старается контролировать свой голос, но он не уверен, что у него получается. Хотя, плевать, к черту. Он трёт лицо ладонью и, шумно выдохнув, говорит более внятно, выделяя каждое слово: - Я не уйду, Чанёль. Я должен узнать, кто этот парень. - Брат, это безнадежно, - Чанёль разводит руками, стараясь выглядеть как можно более расстроенным и усталым, чем есть на самом деле, - Хань без понятия, кто это, его просто ему передали. У него нет информации о нем, не говоря уже об Имени и... - Ты, что, думаешь, я идиот? - резко меняет тон Ким, щуря глаза. - У него же есть карта. Номер палаты числится на его имя. Чанёль лишь качает головой и Чунмён сильнее хмурится, - Блять, Ёль, у него должны быть хоть какие-то документы! Чанёль замирает, отмечая, что за всю жизнь лишь трижды слушал как друг ругается, и то - последний раз был в далеком прошлом. Ему это не нравится, ему хочется помочь Чунмёну, потому что... Одно дело, когда ты знаешь, что твоя пара при смерти. Совсем другое - когда ты без понятия, умирает чей-то чужой соулмейт или все же твой. - Пожалуйста, Чанёль. Сделай что-нибудь, проведи меня, - голос Чунмёна просачивается в его голову словно змеиный шепот, которому сложно отказать, но Чанёль вспоминает Ханя, в руках которого чужая жизнь, и берет себя в руки. - Брат, я не могу, я обещал, - он старается говорить твердо, но его голос, скорее всего, подобен жалобному писку маленькой мышки. - Ты не понимаешь. Здесь все не так просто. - Чанёль, - Чунмён сглатывает вязкую слюну, чувствует её горький вкус и думает о том, что не ел со вчерашнего вечера и, на удивление, все еще держится. Он сжимает и разжимает кулаки. - Если моя родственная душа умирает, я хочу иметь шанс хотя бы попрощаться. Чанёль мысленно чертыхается, потому что ему нечего ответить на это. На секунду, позабыв про свои обещания и проблемы, он представляет себя на месте Чунмёна. Что, если бы у него не осталось никого, кроме неизвестного человека, обещанного ему Небесами? Что бы сделал Чанёль, будь на месте того парня Хань, раздавленный и доведенный до смерти каким-то мудаком ? И вдруг его осенило. Он бы и не узнал. Случись нечто подобное с Ханем, Чанёль и не догадался бы пройтись по больницам, чтобы найти его, потому что он бы просто не знал ничего. Никто бы не рассказал ему об умирающем хирурге, которого сбил мотоциклист. Никто не нашел бы Ханя и не привел бы его, Чанёля, прямо к его палате. Господи, он бы просто потерял Ханя, потому что... Никто бы не помог, разве нет? Чанёль остался бы совершенно один. У него пробегают мурашки по коже, а от внезапного страха сводит колени. Он быстро напоминает себе, что нельзя волноваться, потому что у Ханя сейчас операция, черт возьми, под его ножом лежит потенциальный парень его лучшего друга и вообще... - Чанёль? Мать вашу, он может угробить жизнь нескольким людям, если не возьмет себя в руки. Он глубоко вздыхает, собираясь с мыслями, и дает себе целых десять секунд на то, чтобы решиться. Если он не скажет этого сейчас, то после не сможет. - Ким Чондэ. Он старается не обращать внимание на то, как стекленеют глаза Чунмёна, когда он произносит треклятое Имя. А так же старается не думать, что он мог бы оказаться на его месте.***
- Что происходит? Врачи упорно отказывались пропускать его, выслушивая более десяти угроз, пока не подошел неизвестный мужчина. Чунмён переводит взгляд на него, отмечая помятый и неухоженный вид, а так же дорожную сумку, наполненную до отказа. Мужчина о чем-то быстро переговаривается с врачами, внимательно слушая каждое слово, пока речь не заходит о самом Чунмёне и удивленный взгляд не переходит на него. - Это ты? - Извиняюсь? Незнакомец подходит ближе, почти вплотную, и от чего-то Чунмён не осмеливается отступить. Его буквально сканируют, оглядывая с ног до головы, а потом незнакомец зачем-то усмехается. Будто остался доволен осмотром. - Родственная душа, говорите? - он опускает голову, делает пару шагов на месте и говорит четко и ясно, заставляя Чунмёна слушать его. - А я все гадал, каким будет обожаемая женщина моего младшего братца. Ну, раз уж он натерпелся дохерища соплей, то сто пудов это должна была быть малость неадекватная мадам, не так ли? Мне кажется, это логично. Чунмён проглатывает, образовавшийся ком в горле не в силах подавить в себе нарастающую ярость от этих слов, и уже собирается ответить, как мужчина продолжает: - Но ты парень, и это даже лучше. А потом в него летит чужой кулак, который, кажется, немного поправляет ему челюсть. Чунмён пораженно замирает, теряя связь с миром на несколько секунд, и этого хватает, чтобы воспользоваться его дезориентацией. Кто-то бьет по ногам, и он падает, больно ударяясь подбородком и, скорее всего, прикусив язык. Господин Ким Чондок, как называют его врачи, пытающиеся их разнять, хватает его за ворот пальто, переворачивает на спину и со всей силы прикладывает к полу. Чунмён ощущает чужой вес на себе, ноги, крепко сжавшие его бедра и чужое дыхание на своем лице. - Сука, я нахрен протащу тебя через Ад за все хорошее! Ты за все ответишь, мразь! Ублюдок! Он пытается защищаться, но это довольно трудно, когда из тебя понемногу утекают силы, и Ким Чондок, кажется, замечает это. Удары прекращаются, но чужие руки все еще сжимают его шею, и Чунмён ощущает крепкую хватку вокруг горла. Все вокруг стихает, слышится только вскрики прохожих и как вдалеке бегут люди, но перед глазами слишком мутно, чтобы что-то разглядеть. Мир кружится, он не может расслышать восклицания врачей, потому что они говорят слишком быстро, но зато он четко слышит тяжелое дыхание Чондока и его грубый голос. - Блять, он столько ждал тебя. Он, мать твою, обожал тебя, как полный идиот. Если бы ты знал... - Я тоже. Он кладет руку на чужое плечо и слегка сжимает его, замечая как напрягается мужчина над ним. - Я знаю, какую боль причинял ему... всегда. Пожалуйста, я... - Заберите его отсюда! Кто-то дергает Ким Чондока за плечи, и чужой вес больше не придавливает его к полу. Чондок вырывается, возмущается и кричит что-то подоспевшим охранникам, а Чунмёну помогают встать, не потеряв сознание. Он держится за челюсть, ощущая привкус крови во рту, но не может ничего поделать с улыбкой, которая так и лезет наружу. - Господин Ким, вам надо пройти с нами. Драка в здание больницы неприемлема! - Да знаю я! - орет Чондок, вырывая руку. - Сам дойду. Эй ты. Чунмён удивленно вскидывает, возможно, разбитую бровь. - Занеси ему это. Там одежда и остальные нужные вещи. Я даю разрешение на посещение. - Спасибо. - Только не суйся к нему таким красивым, - усмехается Чондок, следуя за охранниками, - а то напугаешь до смерти. Чунмён хмыкает в ответ и жмурится от легкой боли в щеке. Он принимает помощь медсестры, предлагающей осмотреть его и обработать раны, а спустя час никому не нужных анализов находит себя в нужной палате. Там, где он сейчас должен быть.***
**** Чанёль заходит каждый раз, когда заносит для Ханя забытый им обед, и составляет компанию, пока его не выгоняют за шиворот. - Странно, что на тебя это не влияет, - выдыхает он, отстукивая пальцами пиканье аппаратов, записывающих сердцебиение Чондэ. - Это штука же должна работать в две стороны, нет? - Тогда мы все сдохли бы еще при Адаме и Еве. - Нет, ты не понял, - возмущается Чанёль, кидая в него украденную дольку апельсина. - Ты же чувствовал его при аварии, а почему сейчас нет? - Потому что эта хрень так не работает, идиот, - раздается голос Лу Ханя с выхода. - Пак Чанёль, ты не должен находиться в чужой палате. Посторонним вход запрещен. Не утомляй моего пациента. - Да он спит и видит сладкие сны уже третий день, - тихо возмущается Пак, сползая с кресла. - Хватит ловить меня каждый раз, когда я здесь. - Хватит прятаться от меня в чужих палатах, - Хань закатывает глаза и поправляет рюкзак на плече. - Дай Чунмёну отдохнуть от тебя хотя бы день. - Он не так уж прилипчив, каким кажется, - смеется Чунмён, подходя к Ханю, и протягивает ему руку. - Я знаю его пять лет, Чунмён, не вешай мне лапшу на уши, - китаец хмыкает, отвечая на рукопожатие, и переводит взгляд на своего пациента. - Мы ввели кое-что новое в курс лечения. Ожидаем улучшений в ближайшие дни. Подожди еще немного? Чунмён трёт правую щеку, пытаясь избавиться от сонливости, и снисходительно улыбается: - Я ждал двадцать лет, хён, - Лу кивает, вслушиваясь в пиканье приборов и треск половиц, - могу подождать еще столько же. - Звучит мило, - хмыкает старший, - но Чанёль прав. Состояние Чондэ все равно сказывается на твоем здоровье. Тебе следует беречь силы, иначе вам обоим может стать хуже. - Не волнуйся, я ем и сплю столько сколько надо. Чондок и Чанёль следят за этим. - Надеюсь, так как надо, - из коридора доносится крик Чанёля, зовущий своего возлюбленного, и Хань во второй раз закатывает глаза. - Клянусь, он это специально! У него шило в одном месте! Чунмён только смеется.***
**** Впавший в кому после операции Чондэ, по-своему, шел на поправку. На деле позвоночник не пострадал, но проблемы были непосредственно с кожей и мышцами, были сломаны некоторые кости в обеих ногах, пострадала кожа на руках. Хирургическое вмешательство было необходимо в результате травмы головы и смещения позвонков. Если честно, Чунмён и не помнил весь список, который продиктовал уставший Лу Хань, но тот заверил, что при должном уходе и продолжительного курса лечения, Чондэ придет в норму. Обещал шрамы, но Чунмёну лично было плевать - лишь бы Чондэ очнулся. - Кома - это не самое худшее, что могло с ним случиться, Чунмён, - сказал после операции Лу Хань, снимая перчатки, - это результат твоих переживаний, травм и слабого здоровья. Вы связаны, и, так или иначе, ты перенял часть его боли себе и, в каком-то смысле, даже спас его. Так что самое опасное уже прошло. Нам остается только ждать. Что ж, как он и сказал, он готов на это.***
** Ждать двадцать лет не пришлось, потому что Чондэ очнулся полтора месяца спустя после аварии. Чунмён, к сожалению, не был в палате в это время, но, когда он вернулся с обеда, его встретил Хань с довольной улыбкой. - Он очнулся. На несколько секунд, Чунмёну показалось, что он оглох, а ухмыляющийся Хань просто прикалывается. Но он задрал голову, заглянул в окно палаты и не увидел Чондэ, лежащим на кровати. Сердце ухнуло вниз мгновенно. - Выдохни, Чунмён, - хмыкнул китаец, хлопая его по спине. - Твоего красавчика увезли на осмотр. Верну через час. А ты пока отдохни. Негоже встречать свою любовь таким помятым.***
- Ким Чунмён, - говорит он, едва медсестры покидают палату, и молча наблюдает за реакцией. Она медленная, и Чунмён не осуждает парня за недоуменный взгляд и вопросы, которые тот не может произнести. Чунмён улыбается, когда взгляд Чондэ падает на их руки и переплетенные пальцы, и даже смеется, стоит парню изумленно посмотреть на него. В его взгляде Чунмён видит неверие, страх и вроде надежду, и это заставляет его подавиться вздохом. Потому что никто, черт возьми, не смотрел на него так. У него задрожали руки, пересохло в горле и Чунмён было решил, что голова закружится, когда на него разом навалилось столько чувств, что просто... Черт подери, он ждал этого. Всю свою жизнь с той ночи пятилетним ребёнком он был влюблен в этого человека и пронёс с собой эту любовь до этого момента. Для того, чтобы испытать, как лавиной на него обрушились озарение, радость и страх одновременно - и этот безумный коктейль чувств вскружил ему голову похлеще любого алкоголя. Он открыл рот, но вместо слов из него вырываются хрипы и стоны, и Чунмён поспешно вскакивает, касаясь его плеча. - Не напрягайся, пожалуйста. Не надо говорить, если тебе больно. Он крепче вцепился в руку Чондэ, которую тот собрался высвободить и, вероятно, в его взгляде было столько ужаса, что Чондэ вздрогнул, судорожно вцепившись в собственную шею. - Ты попал в аварию, Чондэ, - говорит он, внимательно следя за парнем, и старательно подбирает слова, - тебя сбил мотоциклист. Ты перенёс тяжелую операцию, и ты был в коме. Но сейчас все хорошо, Чондэ, все позади. Ты будешь в порядке, обещаю тебе. И, нет, Чунмён и не думал врать, смотря в глаза того, о ком грезил всю жизнь. - Врачи сказали, что тебе будет неудобно говорить в первое время из-за слабости в мышцах. Но это временно, потом они восстановятся и тебе снова станет лучше. Он неловко смеется, поправляя волосы, и устало улыбается, когда слышит облегченный вздох Чондэ. И спокойствие. Он прислушался к себе и понял, что перестал чувствовать чужой страх, который объял его минуты назад, и вместо него пришло временное спокойствие. Возможно, это он так влияет на Чондэ. В это хотелось верить больше всего. И, поддаваясь неясному порыву, он наклоняется к Чондэ, смотря ему в глаза так пристально, что парень аж удивляется. - Хочешь кое-что покажу? - он произносит это шепотом, как самую сокровенную тайну. Получив кивок в ответ, он приседает на край кровати, поближе к Чондэ, и оттягивает ворот рубашки, чтобы показать Чондэ то, что радовало его всю жизнь. Краснота вокруг выведенного на корейском "КЧД" еще не спала, но буквы видно так отчетливо, что не возникает никаких сомнений. - Ох. Он слышит пораженный выдох и улыбается своим мыслям, а потом чувствует, как чужие пальцы прикасаются к горящей метке. Буквы будто плавятся, кожа на шее краснеет и Чунмён старательно игнорирует боль, когда чуть шершавые ладони Чондэ проходятся по шее, а затем по затылку, зарываясь в волосы. Он шепчет тихо: - Можно? И ловит серьезный взгляд Чондэ, будто тот разрешает ему не просто смотреть и касаться, а всё - вообще всё-всё. И от осознания этого слегка кружится голова. Чунмён подсаживается ближе, аккуратно касается чужой шеи, когда Чондэ подставляется, и завороженно оттягивает ворот пижамы. КЧМ - ㄱㅊㅁ - Это ты, да? - тихо шепчет он, ощущая, как куда-то вниз падает сердце, и сжимает чужую руку. - Боже, это реально....Ты. Чондэ. Ким Чондэ. Чондэ пораженно смотрел на него, сводил с ума этим неуверенным взглядом, а Чунмён не мог перестать улыбаться, поглаживая большими пальцами кожу на вокруг букв, горящих красным. Он почти пропускает момент, когда чужие пальцы касаются его лица, ловит вопросительный взгляд и немую просьбу и находит в себе силы только кивнуть. Пальцы Чондэ - грубоватые, длинные, теплые - скользят по щекам, касаются виска и поглаживают кожу. Чунмён буквально млеет, прикрывая глаза, и успевает заметить, как стремительно смущается парень напротив, ощутив чужие эмоций в ответ. - Чунмён, - произносит старший, - меня зовут Ким Чунмён. Чондэ все еще выглядит неуверенным, как будто происходящее не касается его, но Чунмён не особо переживает. Сейчас он так спокоен, что способен вынести любые проблемы, если впредь Чондэ будет рядом с ним. Он уверен в этом. - Чунмён. Чужой хриплый голос поднимает волну мурашек вдоль спины, и Чунмён жмурится на мгновение. Он касается руки Чондэ, которая все еще лежит на его плече, и прижимается губами к тыльной стороне ладони. Со стороны Чондэ вырывается удивленный вздох, и Чунмён проводит поцелуями до запястья, прижимаясь губами к синим венам, выступающим сквозь кожу. Его мысли собираются в тугой комок, целый рой громких и непонятных идей и догадок, и он упорно игнорирует все, кроме одной. Он нашел его. Он нашел свою родственную душу. Он улыбается, широко-широко, как не делал уже годы, ощущая, как его сердце наполняется чужим восторгом, радостью и предвкушением, смешиваясь с его чувствами. Это определенно лучшее, что он испытывал за всю свою жизнь.