Мнимый больной

Хуа Чен давно привык отмечать Новый Год в одиночестве и считал что этот не будет отличаться от предыдущих. Но все изменил внезапно случившийся приступ острого аппендицита. Оказавшись в больнице он познакомился со старшим медбратом по имени Се Лянь и с первого взгляда влюбился в него. Мысленно он называл его просто «старшим братом» — Гэгэ. Руки и улыбка любимого просто дарили Хуа Чену жизнь. Се Лянь после операции так переживал за него, что Хуа Чен готов был поверить: это и есть любовь. Но природной интуицией он чувствовал, что именно жалостливость и доброта удерживают любимого рядом ним. Убедился он в этом через несколько дней, когда пошел на поправку и любимый стал постепенно отдаляться. Хуа Чен понимал, что над их так и не начавшимися отношениями нависли тучи, но старался гнать от себя эту мысль. Лишь иногда, когда интуиция зажигала красный фонарь тревоги, Хуа Чен делал вид что ему хуже чтоб получить ещё уколы или капельницы из рук любимого. Но, как он не оттягивал, неизбежное все же произошло — лечащий врач сообщил о завтрашней выписке — встречать Новый Год дома. Хуа Чен почувствовал, что стоит на краю пропасти, и от того, каким будет первый шаг, зависит вся его дальнейшая жизнь. Душа разрывалась, мир рушился: они больше не увидятся! В голове проносились миллионы мыслей. В отчаянии он всю ночь искал среди них ХОТЬ одну, которая позволила бы удержать любимого возле себя! На следующий день Хуа Чен как ни в чем не бывало начал собирать вещи, но попросил Се Ляня, у которого как раз заканчивалось дежурство, помочь ему и проводить до дома. Он пояснил что ещё чувствует себя немного неуверенно, пообещав щедро вознаградить за такую услугу. Едва Се Лянь закончил с упаковкой вещей, как Хуа Чен упал в обморок. Точнее сделал вид, что упал, но так старался исполнить эту роль натурально, что от удара головой об пол действительно потерял сознание. Когда он очнулся, Се Лянь сидел рядом, держал на его голове что-то мокрое и холодное и все повторял, что сейчас придет врач. Он был испуган, и Хуа Чену это… понравилось. Врач вошёл в палату через несколько минут. — Сотрясения нет, — сказал он. — С вами ничего серьезного, но не надо переутомляться и нервничать. Есть кому вас забрать? — Нет, я живу один, — утомленно вымолвил Хуа Чен. Любимый стоял у изголовья его кровати, и он краем глаза заметил, как расширились его зрачки. — Я позабочусь о нем, — послышался тихий виноватый голос Се Ляня. Он отвёз Хуа Чена на такси домой, уложил в постель, заварил чай, укрыл одеялом, а потом долго сидел и держал его за руку. — Я всегда буду рядом, — пообещал он наконец. В душе Хуа Чена все ликовало, и он решил болеть как можно дольше, чтобы удерживать любимого возле себя. Имитировать слабость после давно вырезанного аппендицита бесконечно он, разумеется, не мог. И тогда его выбор пал на непроходящую острую сердечную боль. Он убедил Се Ляня поселиться у себя в квартире, в свободной комнате и щедро оплачивал его медицинские услуги. Бросить работу Се Лянь отказался, но это оказалось к лучшему — изображать больного круглосуточно было утомительно. В отсутствии любимого Хуа Чен мог позволить себе отдохнуть от этой роли, но к его возвращению всегда лежал в постели с видом мученика, в ожидании новых процедур от рук Се Ляня. А если Гэгэ задерживался, то заставал его почти что при смерти. — Мое сердце, — шептал он, — так колет, так ноет… И, видя напуганное лицо любимого, чувствовал, что тот не оставит его до тех пор, пока «сердце так ноет». Се Лянь возил его к врачам. Те направляли на обследования к другим специалистам. Так образовалась целая история болезни Хуа Чена, о которой медицине ничего не было известно. Зато у него, как у Шахерезады, на каждый вечер была готова новая страшная сказка об очередных страданиях. — Возможно будет больно, придется немного потерпеть, — говорил Се Лянь, делая внутримышечный укол или другую болезненную процедуру. Но Хуа Чен готов был сносить их бесконечно, прижимаясь к нему всем своим «немощным» телом. Но у него все чаще начинали проявляться симптомы угрызения совести, да еще с признаками раздвоения личности. «Может быть, не стоит удерживать его силой» -— спрашивала одна половина. «Но он очень мне нужен!» — отвечала другая и брала верх. Хуа Чен готов был в самом деле заболеть, но только не потерять любимого. А он не сможет покинуть «неизлечимо больного». Се Лянь сам сказал это своим друзьям. Хуа Чен слышал собственными ушами. А если откровенно, то подслушал. Правда, до него долетели только обрывки фраз. Зато какие! — Се Лянь, пойми, у него уже не осталось несданных анализов! Я ещё раз всё пересмотрел — твой «больной» совершенно здоров, характер его «болей» не физический. Ему остаётся только выписать направление к психиатру! — Согласен! Положить его в палату к самым неадекватным соседям, чтоб спать не мог от их храпа и склок. Дней десять таких оздоровительных процедур и оправится так что здоровее человека не сыщешь! — Прекрати, Фэн Синь… У тебя сердца нет. Му Цин, ты же сам врач. Какой же ты жестокий!.. Я не могу так с ним поступить… А вечером Се Лянь вновь сидел около кровати Хуа Чена, держал его руку в своей и долго молчал. Потом вдруг сказал: — Не надо бояться, ведь я рядом… И Хуа Чен понял, что победил! «Я выиграл! А такие друзья Гэгэ не нужны, они не достойны его», — ликовала одна половина. «А ты сам достоин? Ведь ты обманываешь его» — спрашивала другая… — С наступающим Новым Годом, — сказал Се Лянь, сделав праздничным утром очередной укол. — Как самочувствие? — Спасибо, намного лучше. — А это был физраствор, — вдруг признался он, глядя в глаза Хуа Чену. — Эффект плацебо, — предположил тот, виновато отводя взгляд. — И не только сейчас. Я вторую неделю лечу «пустышками». Продолжил бы и дальше, но совесть не позволяет. Может нам пора поговорить, оставив все недосказанности в уходящем году?