Люблю до смерти

- Мама! Мама! Ведь у меня будет братик? Ведь мы будем с ним гулять по нашему парку? И ты будешь забирать нас из школы? Мама! Мы ведь будем с ним ближе, чем все на свете? - Братик, смотри! Это наша мама! – девчонка смеялась так искренне и открыто, что было невозможно не улыбаться. И младенец на руках у больной женщины сразу перестал хныкать, неловко потянулся к сестре. Даже люди в темных одеждах, набившиеся этим утром в комнату, украдкой улыбнулись. Кто-то скрыл улыбку вуалью, кто-то вовремя отвернулся, кто-то отклонился. Лишь бы только другие не увидели этот проблеск человечности на холеных, словно фарфоровых лицах. - Марго, ты сегодня напишешь завещание? – наконец, без лишних недомолвок спросила высокая и худая, как жердь, блондинка. Ее уже почти старческое лицо было изрезано глубокими морщинами. И лживо. Настолько лживо, что это было невозможно скрыть. Лживость в круглых глазах старила ее еще сильней. - Не терзай себя, - стараясь сгладить неловкую паузу, вмешался такой же худосочный старик. – Мы соберемся снова, если ты этого захочешь. Женщина отвела взгляд от дочери, устало оглядела комнату, напряженно застывшие лица родственников. - На-ка, подержи, Майа! – и мальчик сразу оказался на руках у сестры. Та держала его бережно, как величайшую на этом свете драгоценность. Баюкала, тихо мурлыкая ему на ухо какую-то песенку. - Ну, что? – все торопила блондинка. - Марта, ты теперь будешь самой близкой для них, - Марго не спускала с нее глаз. – Пообещай мне, что завещание будет исполнено в точности. С великим трудом приподнявшись, она залезла под подушку и извлекла оттуда конверт. Который тут же был выхвачен из ее дрожащих рук и непременно был бы растерзан, если бы не вмешательство худого старика. - Мы откроем его сразу после… - тут он запнулся. - Непременно, - кивнула Марта. – Я позабочусь о твоих детях. Они никогда ни в чем не будут нуждаться. Верно? – и она мягко, но довольно цепко приобняла Майу за плечи. И улыбка девочки угасла, комната снова погрузилась во мрак. Комья влажной земли разбивались о деревянную крышку гроба. В воздухе стоял тяжелый запах сырости, прелых листьев и поздних бархоток. И туман сгущался, в нем терялись очертания крестов и надгробных плит. - Братик, мама ушла, - шептала Майа. – Братик, она не заберет меня из школы. А мне скоро в первый класс! Братик, теперь мы с тобой вдвоем. Младенец протянул руки и обхватил сестренку за шею. - Братик, ты – единственное, что у меня есть, - сначала робко, а потом все уверенней заулыбалась Майа. Она должна быть с ним, жить ради него. Она должна защитить его от всех бед. - Дети, теперь вы будете жить в детской, - следующим утром заявила тетя Марта. – Ваша мама захотела, чтобы я была вашим опекуном. - Это ничего, - ночью шептала Майа, прижимаясь к младенцу, согревая его в холодной, непротопленной детской. – Зато мы всегда будем вместе! Она будет беречь его от всех болезней, она будет любить его вместо мамы. - Дети, это ваша няня, - через год говорила тетя Марта. За прошедшее время она похорошела и принарядилась – на ее дряблой шее появилось жемчужное ожерелье, а руки оделись кольцами. - Никакая няня не заменит тебе меня! – горячо говорила Майа, все крепче обнимая братика. - Дети, вам придется расстаться через некоторое время, - говорила тетя Марта еще пару лет спустя. – Я записала Сэмуила в самую лучшую военную академию. И Майа убежала тогда в сад и рыдала, пока ее не нашла старая няня. - Я не могу без братика! – причитала девочка, уткнувшись носом в колени старушке. - Так надо, - няня гладила ее по волосам и тяжело вздыхала. В ту ночь в Майе что-то оборвалось. Никогда еще она не чувствовала себя такой одинокой, никогда еще ей не хотелось стать кому-нибудь такой же нужной, каким был для нее братик. Но больше всего ей хотелось одного – стать с братиком одним целым, больше никогда не беспокоиться об этом несмышленыше. Стать нужной самой себе, ведь тогда она сама будет «братиком». И детей всегда, когда речь заходила о наследстве, отправляли в детскую. Все, что касалось их матери, стало для них запретной темой. И они покорно шли в детскую, где их ждали десятки дорогих и бесполезных игрушек. В детскую. Майе совсем не хотелось в детскую. Там была старуха-няня, которая хотела разлучить ее с братиком. Там была тетя Марта, которая хотела отвезти братика далеко-далеко в военную школу. А потом непременно будет война, и там братика убьют! Нет! Не бывать этому! Она ведь обещала, что защитит его! И она защитит! Майа задумалась. Убежать из дома не представлялось ей возможным – всюду охрана, везде стоят камеры наблюдения. Значит, надо спрятать братика! Он маленький, его никто не найдет, если прятать хорошенько. Но где же его спрятать? Где мама прятала братика, когда ему больше всего была нужна защита? Майа попыталась вспомнить, воскресить давно исчезнувший из памяти образ. Как мама выглядела тогда, три года назад? Еще до того, как братик появился на свет. Она тогда часто сидела в парке в плетеном кресле. И у нее был живот. Большущий живот, в котором прятался братик! Майа засмеялась, найдя такой желанный ответ. Быстрее в детскую, пока никто не понял, что она хочет спасти братика! - Не торопись так, упадешь! – кричала ей вслед старуха–няня, таща грязные вещи в прачечную. Но Майа ее не слышала – душой она уже была в детской. Братик играл на полу у камина, измазанными в чернилах руками возил по ковру новенькую лошадку. Майа так и застыла, любуясь на него. Милый, добрый, самый любимый братик! Но медлить было нельзя. - Иди сюда, - она присела на корточки, протягивая к нему руки. Она всегда так делала, когда предлагала ему новую веселую игру. Он заулыбался в ответ, но… как будто отшатнулся назад. Всего на шаг, едва заметно, но улыбка Майи увяла. - Иди! – строго прикрикнула она. – Ты же знаешь, я всегда хочу тебе добра! Никаких эмоций. Ребенок продолжал отступать. Тогда Майа кинулась вперед и сгребла его в охапку, не давая вырваться. Братик пинался и верещал, как маленький поросенок. «Сюда же придут! - в панике подумала Майа. – Надо заставить его замолчать!» Одной рукой старясь зажать мальчику рот, другой она шарила по полу в поисках чего-нибудь, что можно использовать в качестве кляпа. Ничего. Пусто. А ребенок извивался как угорь и орал благим матом. Его нога попала Майе в солнечное сплетение, и она скрючилась, роняя брата на пол. - Да замолчи же ты! – вне себя от боли она вскочила на ноги, схватила кочергу. Один удар, другой. Под кочергой что-то мерзко хлюпнуло, затрещало. Ребенок затих. На его лбу появилась всего одна крошечная ранка, в которой намертво увяз край кочерги. Как Майа не дергала, она не могла вытащить его. - Вот так, братик, - она, улыбаясь, опустилась рядом с ним на пол, стараясь не замечать застывшего взгляда. – Теперь нас никто не услышит. Тише. Баю-бай! Баю-бай! Но как же запихнуть такого большого братика в себя? Ведь он не поместится целиком у нее в животе! Сначала она постаралась начать с руки. Но как не пыталась, не смогла проглотить его ладонь. Даже большой палец не помещался! Потом – с ноги. Но тут дело застопорилось еще раньше – пятка даже в рот не пролезала! Майа осмотрелась - нельзя бросить братика тут. Ведь он сейчас такой беззащитный! И тут она нашла то, чего ей не хватало. Резак! На столе тетя Марта оставила свой резак для бумаги. Лезвие было совсем тупым – тетя никогда не держала в детской острых вещей. Но Майа ради братика старалась хорошо. Вот на белой коже появился порез, потом на ковер покатилась пара капель крови. Майа быстро слизнула их – нельзя потерять ни кусочка братика! Светлая, даже чуть синеватая кожа была влажной и совершенно безвкусной. Но Майа, сдерживая рвотные позывы, заставила себя тщательно ее прожевать. Так братик лучше поместится внутри нее. Дальше дело пошло быстрее – девочка освоилась с резаком, научилась держать его так, чтобы он неплохо рассекал тело. И вкус у братика был – великолепный, солоноватый вкус, совсем немного железный. И уже стало безразлично, что кровь ручьем хлещет на ковер из разорванных сосудов – напротив, это придавало что-то фантастическое окружающему миру. Что-то ало-пьянящее вытекало вместе с кровью, что-то завораживающе-призрачное зависало в воздухе вместе с миллионами крохотных капелек. Совсем опьянев от железного запаха, Майа склонилась к губам ребенка, жадно припала к ним, извиваясь и хрипя, силясь услышать чужое дыхание. Из развороченной груди мальчика со свистом выходил воздух, а девочка остервенело пилила ребра резаком, желая лишь одного – добраться до самого дорогого сердца. Лезвие, подобно бабочке, порхнуло к животу, оставило за собой влажно-алый след. Одуряющий запах ударил в ноздри – кишечник вывалился на ковер, складываясь кольцами, как диковинный змей. - Люблю тебя! – шептала она в его губы. Жаль, очень жаль, что братик был таким маленьким. Это удовольствие могло бы длиться хоть немного дольше! Раз! Резак полоснул по тонкой детской шее. И прямо в лицо Майе ударил целый фонтан крови. И в комнате зазвучал ее тихий смех. Да, теперь братик навсегда останется с ней. Теперь их никто не сможет разлучить. - Дети, чай подан! – дверь в детскую медленно открылась. Майа упала на ковер без чувств.