Знак

Письмо из Королевской Гавани принесли, когда Ренли вместе с Лорасом был поглощен картой Простора. Невыносимая жара постепенно шла на убыль, и Лорас наконец-то мог совершить в путешествие, приличествовавшее всякому благородному юноше, достигшему совершеннолетия и получившему шпоры. Само путешествие предвкушения у Лораса не вызывало ("Чего я там не видел-то?"), а вот возможность отправиться в него вместе с Ренли (никто не возражал, никто ухом не повел) - еще как. Так что Лорас второй день лежал на столе, болтая ногой и придерживая локтем край карты, которая норовила свернуться, передвигал флажки и медяки. В первый день они к цели не продвинулись, потому что Лорас мельком бросил скучающий взгляд на Простор, зато сразу нашел ту часть Эссоса, где были очень условно нарисованы несколько горных цепей и красовалась крупная надпись: "Здесь водятся драконы". Заговорили о драконах, Ренли припомнил, где собирался их в свое время искать (мейстеры пришли бы в ужас, но кому до них какое дело). В результате еще до обеда они живенько составили план путешествия едва ли выполнимого, но зато весьма захватывающего. По крайней мере, до тех пор, пока оно оставалось в воображении. На второй день Ренли призвал Лораса к порядку, и теперь они выстраивали замки Простора в кратчайшую последовательность. Такую, чтобы показать Ренли все, заслуживавшее внимания, не обидеть никакую важную родню и знаменосцев, оказаться в Староместе к объявленному турниру, и еще не умереть в дороге от скуки. - Совсем от моего отца мы никуда не денемся, - сказал Лорас небрежно. - Но всегда можно ускакать вперед или наоборот поотстать, пока он будет... ну, ты понимаешь. - Хвастаться? - улыбнулся Ренли. Лорас кивнул: - И угощаться. Долгие солнечные дни Лораса только украсили. Ренли заполучил только облупившийся нос, причем дважды, но Лорас быстро покрылся прекрасным золотым загаром, и волосы у него на концах выгорели до темной меди. Правда, еще на нем гораздо ярче проступили веснушки, которые ему очень шли, но которые он почему-то терпеть не мог. Ренли даже застал Лораса, пока он ожесточенно тёр нос долькой лимона. Лимон Лорас немедленно зажал в кулаке и вид принял сердитый. Ренли покачал головой, осторожно поцеловал кислый кончик носа и сказал: "Прошу прощения, госпожа веснушка, Лорас не ценит своего счастья и порой бывает до крайности неучтивым". Лорас фыркнул и закатил глаза, но больше Ренли лимона не видел. Теперь Лорас сидел над картой (и отчасти на ней), и время от времени морщил и почесывал золотой нос с этой прекрасной веснушкой. И вот принесли письмо. Запечатано дважды - личным гербом Джона Аррена и его печатью Десницы. Внутри, не считая приветствий, очень краткое послание: "Вы нужны мне в Королевской Гавани как можно скорее. Дело не терпит отлагательств и касается судьбы всех Семи Королевств, равно как и судьбы Дома Баратеонов. Не показывайте мое письмо никому". К вечеру прибыл и гонец, со вторым письмом ровно того же содержания. И если по поводу ворона еще можно было потом с невинным видом развести руками: не долетел, опоздал, сбился с пути, перепутал замок, то голодного и запыленного гонца так уже списать не получилось бы. - Так ты не можешь сделать вид, что ничего не получил? - спросил Лорас, не скрывая разочарования. - Мог бы, наверное, - Ренли вздохнул. - Будь это кто угодно другой, пусть бы и Роберт - хотя он мне такого точно не напишет. Но Джон Аррен - последний, кто станет трезвонить по пустякам. И шутить он тоже не склонен. - И зачем ты ему? - Да ума не приложу. Письма были какие-то тревожные. "Не показывайте никому" - как будто старик решил заговор устроить. Но Джон Аррен - и заговоры? Нет, определенно нужно было съездить и выяснить, как бы невовремя все это ни пришлось. - Я постараюсь обернуться побыстрее, - постарался Ренли утешить Лораса, хотя, если уж на то пошло, в глубине души было приятно, что он так огорчен расставанием. - Ты не успеешь даже соскучиться. - Успею, - возразил Лорас очень серьезно. * * * Затягивать с отъездом смысла не имело, Ренли успел только попрощаться со всеми подобающим образом, грустно и для разнообразия искренне повздыхать о неотложных делах Совета, которые требуют его внимания, пообещать приехать в гости снова. Они с Лорасом попробовали договориться, где могли бы встретиться на полпути, но не сходились ни сроки, ни дороги, и в конце концов Лорас решительно отмел планы: "Просто жди меня на месте, и всё". "В Королевской Гавани?" - уточнил Ренли. "Нет, зачем? - удивился Лорас и добавил, как нечто само собой разумеющееся. - В Штормовом Пределе". И от его ответа странным образом потеплело. Удачная идея посетила Ренли уже в ночь перед отъездом, и наутро он долго пытался отмыть с пальцев чернила. Лорас взял стопку запечатанных писем, посмотрел удивленно: - Это что? - Это тебе. Только не вскрывай все сразу - видишь, я сверху черкнул, когда. Я не смогу тебе толком писать, вот я и подумал... Лорас поперебирал письма, снова вздохнул. - И все равно тебя не будет на турнире. Я обещал венок Маргери, но ты.. Ну вот опять он про эти венки и про эти турниры, а сам, сам-то притом... Ренли вдруг понял, что еще пару месяцев не сможет задать вопроса, и выпалил: - Почему ты у меня ничего не попросил? Получилось как-то даже сердито. Лорас моргнул. - Но я думал - ты не дашь. - Что значит - "не дам"? Почему не дам? - Тебе же не нравится, когда я с тобой, как с леди-возлюбленной. Ты мне сам говорил. "А ты зачем-то опять меня слушаешь!" - При Первых людях я такое говорил, - ответил Ренли. - Так ты хочешь что-нибудь? - Ну... - Лорас почему-то замялся. - Если бы ты... Гарлан носит на удачу прядь волос Леонетты... Ты бы мог.. - Прядь волос? Ну и за чем дело стало? - Ренли подставил голову. - У тебя нож есть? Любую выбирай. - Не с головы, - сказал Лорас, закусил нижнюю губу и заметно покраснел. - О, - ответил Ренли, понимая, что и сам зачем-то краснеет. - Тогда да. Тогда, наверное, не прямо сейчас. - Не прямо сейчас, - согласился Лорас. * * * Ренли сказал: "Не открывай сразу", и на неделю терпения еще хватило. Но когда Лорас обнаружил себя прямо в лапах тетки Денизы, в безысходном окружении ее собак и ее детей - хватать перестало. И сами Боги, и сама кроткая Мать, чье терпение безмерно, не упрекнули бы его в этом. Нет, правда. Внутри первого ренлиного письма не отказалось ничего, кроме рисунка оленя. Хотя рога были прорисованы не очень удачно и скрывались под венком и гирляндами из роз, все равно олень оставался очень узнаваемый, с пятнышками на боках. Если уж на то пошло, олень куда больше походил на оленя, чем на иных миниатюрах и гобеленах. Олень был весел, косил большим глазом и определенно плясал. Кто-то сказал бы - просто гарцевал на задних ногах, но уж Лорас-то знал. Ренли не обидится, если он вскроет остальное. В конце концов, удержаться же невозможно. Олень не везде оставался похож сам на себя, становился толще и тоньше, и шея тоже подгуляла. Кое-где Ренли явно рисовал оленя в спешке и смазал чернила - он все время так, Ренли, задумается, забудет, потом мазнет ребром ладони, не заметив. Олень смотрелся в зеркало. Олень встречался с другими оленями, побольше и потолще. Олень сидел за столом - тут задние ноги не очень получились. Олень читал книгу. У оленя между раздвоенных копытцев торчало писчее перо. Олень носил берет и гербовую попону с короной. И везде у него были цветы в рогах. На последнем рисунке олень стоял на чем-то, что Ренли, наверное, посчитал крепостной стеной. По крайней мере, бойница была. Олень был на рисунке очень грустен - и, надо так понимать, чтобы Лорас точно догадался об этом, из его глаза выкатывалась целая вереница крупных капель и натекала в лужу под копытами. А круглая башня с флагом прямо у оленя над головой и круглые завитки моря у Ренли очень удались.