Зеленый

Сефирот знал, что означают разные цвета, но не слова. Зеленый означал, что ему позволено прогуляться на улице и поиграть с чокобо. Одна из нянь выведет его наружу. Иногда птицы не приходили, и он в одиночестве играл в траве или песке, предсказуемо измазываясь в грязи по уши. Здорово было поиграть и побегать, наконец вырвавшись из-под бдительного ока докторов. Просто замечательно. Хотя отмываться после прогулок было не очень весело, но это того стоило. Синий цвет говорил, что в этот день будут картинки и карандаши. Мальчик не возражал, когда его просили что-то раскрасить или нарисовать, но ненавидел писать слова. Он знал, как пишется его имя и ничего больше учить не желал. Его с завидным упорством заставляли смотреть на картинки и сравнивать с написанными под ними словами, но это было ужасно нудно и скучно. Лучше рисовать. Все вокруг постоянно что-то читали или писали и совершенно не выглядели при этом счастливыми, так что он подумал: - «А зачем учиться чему-то не приносящему радость?» Ему не разрешалось рисовать на большой Белой Доске, висящей на стене около двери в его комнату. Однажды мальчику за это уже попало, но после того случая у него под рукой всегда было на чем порисовать, поэтому он решил больше не повторять своих попыток. Черным цветом отмечалось время, когда с ним занимался доктор Гаст. Его задания иногда были трудными, но в целом, доктор был с ним всегда терпелив и добр. Время от времени они вместе собирали головоломки, так что Черный был хорошим цветом. Красный был совсем другим. Он ненавидел Красный. В эти дни Ходжо заставлял что-то делать его или что-то делали с ним самим. Иногда задания повторяли упражнения с Гастом, но за ошибки на мальчика часто кричали или поднимали руку. Часто, к вящей радости Ходжо, ему приказывали сражаться с обладателями острых зубов или когтей, и тогда он всегда получал травмы. И еще эти часы были наполнены иглами и болезненными процедурами, а еще гадкими сиропами, которые он должен был пить. Ходжо был злым, и мальчик ненавидел его за это, а, заодно, и Красный цвет. Обычно на доске было не так много Красного. Иногда два или три раза на неделе появлялся гадкий цвет, но никак не больше пяти, и он смирился с положением вещей, зная, что потом, как правило, следовало Черное время. И вот, однажды, проснувшись утром и проходя мимо Доски по пути на завтрак, он увидел, что один из дней был заполнен словами, написанными заглавными буквами Красного цвета, среди которых он узнал свое имя. Целый день Красного. - Сефирот, завтракать, - позвала из кухни одна из нянь. При мысли о еде его желудок конвульсивно сократился, заставив мальчика опрометью кинуться в ванную и расстаться с остатками вчерашнего ужина. Ассистенты и няни бросились к нему с утешениям, но он ни на что не реагировал. Сефирот забрался назад в свою постель и обхватил своего Мар-МАра, стискивая его руками как можно сильнее. Он не часто играл с ним, но в моменты сильного потрясения успокаивался, прижимая к себе зеленое тельце. Мальчик лежал, жуя тканевые щупальца игрушечного Мальборо, зная, что за это его еще ждет наказание. Ему не позволялось ничего брать в рот, кроме еды и ужасных лекарств, которые приносил Ходжо. Сефироту померяли температуру и провели несколько медицинских тестов, но, как он понял из их разговора, все было в порядке. Мальчик мог бы и сам это сказать. Он не понимал, зачем ему нужен целый Красный день, если с ним все хорошо. Когда к кровати подошла няня и ласково попыталась узнать, что его беспокоит, он только глубже зарылся в одеяло. Сефирот не желал разговаривать. Он лежал в постели и жевал щупальца, переходя к другому, если одно намокало. Два деления на доске означали, что осталось два дня. Два дня до целого Красного дня… с Ходжо. От этой мысли глаза его наполнились сдерживаемыми с самого утра слезами. Последний Красный день он провел, лежа в капсуле, заполненной обжигающе холодной жидкостью. Ему это не понравилось. Снова очутиться в ледяной ванне он категорически не хотел. Сефирот начал плакать, хотя знал, что ему нельзя это делать. Большие мальчики не плачут, но он прижимал к себе Мар-Мара и всхлипывал, уткнувшись в спутанные щупальца и игнорируя попытки окружающих утешить себя или хотя бы понять, что с ним случилось. Мальчик знал, что о нем говорят, за дверью комнаты, в коридорах, везде. Он слышал, как произносят его имя, и это пугало еще больше. Иногда, когда он плакал, ему делали укол. Ощущения были не из приятных. Мальчик попытался успокоиться, но глубокие вздохи привели лишь к усилению боли в животе и тошноте, хотя сегодня он не съел ни кусочка. - Наверное, стоит отложить запланированное до тех пор, пока ему не станет лучше, - сказал расстроенный женский голос за дверью. – Он никому из нас не скажет, что случилось. Если это продолжится, придется дать ему успокоительное. Сефирот стиснул Мар-Мара и принялся жевать новое щупальце. - Я поговорю с ним, - произнес знакомый глубокий голос, заставивший его приподнять голову. Он был рад увидеть вошедшего в его комнату Гаста. Игрушка полетела на пол, а мальчик ринулся к двери и вцепился в ногу доктора, громко всхлипывая. Гаста не было уже несколько недель, и Сефирот по нему ужасно соскучился. С другими собирать головоломки было не так весело. Он был счастлив возвращению этого доктора, преисполнившись уверенности, что как только Гаст увидит страшный Красный день на доске, то заставит Ходжо отказаться от идеи снова поместить мальчика в гадкую капсулу. Теплые, ласковые руки доктора обняли Сефирота, отцепили его судорожно сжатые пальцы и подняли вверх. Только Гаст брал его на руки, больше никто. Все остальные просто вели за руку. Он обнял доктора за шею и попытался объяснить произошедшее, но смог лишь хлюпнуть носом и пробормотать что-то неразборчивое. Он не расслышал, что сказал ему Гаст, но почувствовал, как сильные руки стали гладить его по спине, пока дыхание, наконец, не выровнялось, а плач не утих. Доктор прошел к кровати и сел, устроив Сефирота на коленях и слегка отстранив его от себя. Гаст вытер слезы со щек мальчика. Наконец тот смог услышать, что говорил ему доктор. - Тебе надо успокоиться, Сефирот, - ласковым тоном произнес Гаст. – Глубоко вдохни и успокойся. Делай, как я. Мальчик увидел, как поднялась и опустилась грудь доктора, и попытался скопировать его движения. Сначала дыхание Сефирота прерывалось всхлипами, но затем они стихли, и слезы прекратили литься из его глаз. - Вот так. Молодец, - сказал Гаст, и мальчик слегка улыбнулся. Ему протянули салфетку и велели высморкаться, что он и сделал, сильно и громко, протянув мокрую ткань обратно. Гаст обернулся, взял Мар-Мара и посадил его на колени Сефироту. Мальчик снова прижал его к груди и запустил руки в щупальца. - Теперь, скажи мне, пожалуйста, что же тебя так расстроило? – Голос Гаста был мягок и наполнен искренним участием. Однако, вернувшаяся мысль о Красном дне на Белой доске снова заставила зеленые глаза помутнеть от слез. Сефирот смог вымолвить лишь одно слово: - Красный! – и снова начал всхлипывать. Он спрятал лицо на груди Гаста, радуясь присутствию единственного дружелюбного человека. Мальчик почувствовал, как ласковые руки доктора опять гладят его по спине, помогая обрести контроль над разбушевавшимися эмоциями. Успокоив Сефирота, Гаст снова отстранил его от себя, мягко принудив поглядеть себе в глаза. Еще раз дав ему высморкаться, он погладил мальчика по голове и прошептал: - Сефирот. Что значит «красный»? - Красный! – ответил мальчик, указав на дверь. – Не люблю Красный! Гаст недоуменно моргнул и бросил недоумевающий взгляд туда, куда указывал Сефирот: - Кто-то в красной одежде обидел тебя? Мальчик покачал головой и стиснул Мар-Мара: - Нет! Красный день! Гаст нахмурился. - Боюсь, я не понимаю тебя, сынок. Сефирот фыркнул и поглядел на доктора: - Красный! Красный! – выкрикнул он, указывая на дверь. – Красный! - Можешь мне показать? – после секундного размышления спросил Гаст. Мальчик кивнул и слез с колен доктора, крепко взяв того за руку и потянул, прижимая Мар-Мара к себе другой рукой. Гаст встал и последовал за ним, но замешкался, так что Сефироту пришлось потянуть его за собой сильнее. Выйдя из комнаты он показал Гасту доску, висящую на стене. - Красный! – сказал он, указывая на жуткий день, где его имя было написано гадким Красным цветом; что означали другие слова, он не знал, но вряд ли что-то хорошее. Они были Красные, и этого было достаточно. Гаст все еще выглядел озадаченным. Сефирот дернул его за руку и ткнул пальцем в предстоящий кошмар: - Красный! - Да, это написано красным цветом. Гаст снова нахмурился, и мальчику это не понравилось. Доктор не понимал, почему тот расстроился. Зеленые глаза Сефирота стали опять наполняться слезами, его рука отпустила запястье доктора и ткнула в другой Красный день на доске. - Красный! Я не люблю Красный! – выкрикнул он, уткнулся лицом в Мар-Мара и в полном отчаянье опустился на пол. Почему Гаст не понимает, что Красный это плохо? Сефирот не решался поднять глаза на доктора и всхлипнул, уткнувшись в щупальца плющевого друга. Он не хотел плакать, но слезы опять покатились по его щекам. - Не хочу снова в капсулу, - прошептал Сефирот и стал жевать попавшееся ему в рот щупальце. Воцарилась тишина. - О! – сказал Гаст, – о, так ты думаешь… - и рассмеялся. Мальчик гневно вскинул глаза на мужчину и нахмурился. В Красном дне нет ничего забавного. - Не смешно, - буркнул он. Гаст присел и протянул к нему руки, стараясь поднять. Мальчик попытался вывернуться, но не преуспел. Однако, он не протянул свои руки к доктору, продолжая ими крепко обнимать Мар-Мара. - Что ты здесь видишь? – тихо спросил Гаст, указывая на доску с Красными словами. - Красный, - прошептал Сефирот. - А что написано? – со смешком спросил доктор. Мальчику не нравилось, когда над ним смеялись. - Красный, - ответил он. - Нет, не цвет, что за слова написаны? – опять спросил Гаст, указывая на Красные буквы и большую стрелку, пояснявшую, что они относятся ко всему дню. Мальчик пожал плечами и поглядел на символы. Некоторые из них он знал, но только лишь потому, что они встречались в его имени. - Это очень важное слово для всего дня, - сказал Гаст и повернул голову Сефирота так, чтобы тот встретился с ним глазами. Мальчик не хотел глядеть на доктора. Тот насмехался над его бедой, а это было очень плохо. - Красные дни плохие, - вымолвил Сефирот. - О, но это очень хороший день. Тебе исполнится три года! – проговорил Гаст с широкой улыбкой. – Мы освободили весь день от занятий для твоего дня рождения, Сефирот. - Дня рождения? – удивился мальчик и вгляделся в буквы, пытаясь сообразить, какая из них «д». - Да. День рождения! В этот день ты можешь получить все, что захочешь, - сказал доктор, указывая на доску. – Мы пойдем наружу на пикник и поиграем в игры. С Лизой, ведь ты ее помнишь, не так ли? Сефирот кивнул. Он уже давно не видел Лизу и скучал. Она часто сидела у его постели, когда он спал. - Так вот, она придет и принесет твой любимый торт. Мальчик вскинул голову: - Шоколадный? – с надеждой спросил он. – С посыпкой? Гаст снова рассмеялся, и на этот раз Сефирот не обиделся: - Я знал, что ты это скажешь. Да, она принесет шоколадный торт, еще у нас на ужин будут бургеры, а если погода не испортится, мы покатаемся на чокобо. Фермер пригнал их с высокогорья и сказал, что в стае появились новые птенцы. Сефирот улыбнулся: - Значит, это мой день? - Да. Ты сможешь делать все, что вздумается, - ответил Гаст. – Ну, теперь все в порядке? Мальчик кивнул и посмотрел на доску, а затем указал на надпись на его дне: - Зеленый! - Что, прости? – спросил Гаст, и Сефирот скривился. А считается, что взрослые умнее. - Пусть станет Зеленым, - сказал он и отклонился, достал рукой доску, стирая Красные буквы. – Зеленый лучше! Гаст снова рассмеялся и поставил его на пол. Жуя щупальца Мар-Мара Сефирот с восторгом смотрел, как Красный цвет исчезает с доски, а на его месте появляется так много Зеленого. Он остался очень доволен результатом. Зеленый намного лучше.