несколько вещей, которые «по-пидорски»

      Микки Милкович любит радугу.       Это смешно даже, и совсем не сочетается с репутацией гопника, грозы Южного Чикаго. Кто, посмотрев на лицо черноволосого, покрытое исключительно шрамами и синяками, скажет, что этот человек ждет окончания дождя, дабы посмотреть как переливаются в воздухе семь цветов?       Это ещё и каламбурно как-то, но только для тех, кто знает. А Микки знают немногие. О Микки — все, но кто скажет, что знает Микки?       Это, блять, по-пидорски.       Йену Галлагеру пришлось полюбить дождь, когда Мик в третий раз за две недели потащил его под ливнем на заброшенное здание. В первый раз это случилось вообще в половине шестого утра, и они почти разбудили Карла, пока Йен собирался, параллельно выпытывая куда и, сука, зачем идти так рано в субботу.       Но когда увидел в синих, таких знакомых вроде, глазах невиданный ранее восторг, понял, что всё было не зря.       Они стояли на клочке асфальта, посреди заросшей травой земли. Воздух отчетливо и ярко пах дождем, он был влажным и вкусным в какой-то степени. Иногда тучи еще пускали пару маленьких капель и те падали на лицо или кисти рук, не защищенные тканью клетчатой рубашки. Микки смотрел вдаль, всем своим видом вынуждая Йена проследить за его взглядом. И Йен сделал это.       Галлагер вообще-то никогда особо не следил за этим явлением природы и видел в жизни радугу, может, три-четыре раза, но почему-то был уверен, что эта радуга особенная. Такая же особенная, как этот поцелуй в тёмные волосы завороженного Микки. ///       Микки Милкович любит один косяк на двоих.       Они лежат близко-близко на футбольном поле, плечо касается плеча, нога Микки поверх ноги Йена. Чёрт, на этом стадионе пора вешать табличку «территория Галлагера и Милковича». Йен затягивается новым косяком и бормочет что-то про то, что ему надо отлить, но с места не двигается даже. Только передает косяк Мику, случайно стыкаясь пальцами с его пальцами.       Уже часов шесть и летняя жара чуть спала. Чикаго больше не кажется огромной сковородкой, но футболку надевать явно рано. И плевать, если их увидят, плевать, что трава щекочет кожу спины.       — Так мы пара, да? — хмурится Милкович, поворачивая голову к Йену и почти касаясь носом его щеки.       — А это не по-пидорски? — хрипло смеётся, протягивая зажжённую сигарету и выдыхая светлый дым. А Микки косяк словно не видит, только голову обратно возвращает и в солнце смотрит с ухмылкой, пока в глазах щипать не начинает. Галлагер широко улыбается, следя краем глаза за парнем, а потом со своей руки ему затянуться даёт. ///       Микки Милкович любит болеть.       Не то, чтобы он ловил кайф от кашля или обожал сморкаться в платок каждые несколько минут. Это пришло случайно в этом мае, когда Микки внезапно подкосил грипп. Он болел редко, но подолгу. Однажды он пролежал в больнице две недели после того, как дома никто не удосужился за пять дней дать ему таблетку от температуры.       Но Йен — не Тэрри, и на бледного Мика обратил внимание в первый же день болезни. Тот отказывался от любой еды и пил только крепкий кофе, а потом пожаловался на холод, хотя в доме было даже жарко, и укутался в плед перед телевизором.       Галлагер чуть ли не насильно пихнул ему градусник. Милкович всё противился, даже когда градусник показал тридцать девять, но потом увидел такое беспокойство с заботой в глазах рыжего, что тут же повиновался, проглотив три таблетки одна за другой.       Йен постоянно спрашивал о самочувствии парня, и Микки каждый раз хотелось улыбаться, когда встречались их глаза — уставшие синие и заботливые зелёные.       Пусть это по-пидорски, но Милкович не против заболеть ещё разок.