Капли росы

Мне предсказали, что зеркало принесет беду. Так и вышло: есть ли боль мучительнее неразделенной любви? Я смотрю на себя и не могу коснуться — только обмакнуть пальцы в холодную воду. Рябь бежит по озерной глади, и магия слабеет. Тогда я поднимаю голову, чтобы взглянуть на тебя, мой солнечный бог. Вода разглаживается, и я вновь не могу оторвать взгляда от прекрасного юноши с аметистовыми глазами и волосами светлее льна. У него — у меня — точёное тело; плавные, как у дорогой амфоры, изгибы плеч и бедер. Из-за одних только щёк, отливающих спелым померанцем, нимфа Эхо утратила всё, кроме голоса, который теперь отражает слово, как вода - красоту. Мы оба — пленники зеркал. Мне жаль её; в отчаянии я кричу имя своего возлюбленного — а несчастная Эхо вынуждена повторять. Скоро я тоже истаю от любви и стану шёпотом в послушных тебе ветрах, мой жгучий Гелиос. Вы оба далеко: моя половинка — глубоко в воде, а ты, мой бог, — высоко в небе. И оба кажутся близкими… Согретый тобою ветерок ерошит волосы, словно ты дышишь мне в шею… Свет бесплотен; но мое тело жаждет касаний. Неужели я умру здесь на берегу, так и не узнав твоих ласк? Ты снишься мне иногда, мой солнечный бог. Рядом с тобой так спокойно, что кажется, если Океан встанет на дыбы — ни одна капля не попадёт на меня. Мой солнечный бог, в этих снах я растворяюсь в твоем тепле — и просыпаюсь. Розопёрстая Эос разгоняет дрёму, а я приветствую твоё появление. Мой солнечный бог, ничьим пальцам, кроме твоих и моих, не позволено будет очертить ключицы ровнее стрел Артемиды; коснуться груди, разрывающейся от любви к тебе; принять в себя гармоничную форму фаллоса. Всхлипывает Эхо. Бедная девушка так же не властна отвернуться, как я — уйти от воды. Я кладу ладонь себе на живот — ты видишь оттуда, сверху, что я делаю? Вторая ладонь охватывает фаллос. Почему ты не спустишься, Гелиос? Почему не бросишь коней и колесницу, почему не положишь свои горячие пальцы поверх моих? Юноша за речным зеркалом дрожит от чувства, распаляемого им же. Наше возбуждение нарастает, передается от одного к другому, рикошетит, как эхо в сводчатом зале. Прячу пальцы в золотистом кудрявом ореоле. Горячо – но я уверен: твои касания жарче. Тот зеркальный юноша — я сам — упоительно порочен, когда, приоткрыв губы, терзает свою мужскую плоть крепко сомкнутыми пальцами. Но картина не завершена, и ему — мне — не хватает сияющего юноши-бога, стоящего за спиной. Твои руки должны лежать на моих чреслах, твой фаллос — проникать в меня, нетронутого, богами созданного под тебя… а ты не приходишь даже ночью, когда Селена и Никта заступают на небесную стражу. Я наблюдаю за первыми судорогами удовольствия, которые бросают меня на колени к самой воде — лицом к лицу с красотой, до которой ты не снизошёл. Зажмуриваю глаза от последнего толчка кипучей эйфории, изливающейся на пальцы, падающей мутно-белыми каплями в озеро. Я молю богов дать мне тот облик, в котором тебе не противно будет целовать меня, в котором не гадко будет меня касаться. Я никогда не молил так искренне и так отчаянно – до слёз, крупных слёз на нецелованных губах. *** Солнце осушает капли солёной росы на белых лепестках нарцисса. (с) Fatalit 2005