Последний снежок

Накануне казни короля тетя Пру поссорилась с матушкой. Они вообще недолюбливали друг друга. "Как можно было жениться на женщине с языческим именем!" — возмущалась тетя Пру, думая, что племянница ее не слышит. А может, ей и дела не было до того, что та подумает. И верно: для Салли имело значение только то, что отвечал, посмеиваясь, отец: "Брось ты, Пру, не говори глупостей. Мне никакая другая, кроме Хейзл, не нужна". — Страшное дело совершится, — сказала тем вечером мать. — Не по-божески это. Тетя Пру так и вскинулась. — А скольких людей этот тиран пустил по миру? Сколько малых сирот умерло с голоду по его вине? Хорошо тебе рассуждать, Хейзл Хардвик, когда ты хлопотами моего брата никаких бед не видела! Салли посмотрела на отца, ожидая, что тот, как обычно, прекратит завязывающуюся перепалку. Но вот странно! Отец угрюмо смотрел в огонь, потрескивающий в камине, и делал вид, что даже не слышит разговора. — Все равно, Пруденс! — возразила мать. — Виданное ли это дело — чтобы помазанник божий взошел на плаху, как разбойник с большой дороги! — Конечно, невиданное! — фыркнула тетя Пру. — Разбойника бы вздернули за шею. А тем, кто привык ходить в бархате и шелках, рубят головы. — Это жестоко, Пруденс! — выкрикнула мать, и голос у нее странно зазвенел. А потом случилось ужасное, потому что у матушки на глазах выступили слезы. Они заблестели, точь в точь как капля воды, секунду назад еще бывшая серебряной снежинкой, блестит на ладони. Салли оцепенела, глядя, как стремительно подергиваются красноватыми прожилками, точно трещинками, матушкины глаза. В следующее мгновение Хейзл поднесла ладони к щекам, повернулась и побежала на кухню. Тетя Пру, сама обескураженная произошедшим, опустила голову и что-то невнятно пробормотала. Отец, сидевший у камина, резко поднялся на ноги и отодвинул табурет. — Хватит, — произнес он наконец, и голос у него был севший, совсем непохожий на его собственный. Салли даже показалось, что это говорит не он. И точно: в следующую секунду она уже не сомневалась в том, что отца подменили или заколдовали, потому что он сказал то, чего не говорил никогда: — Ты права, конечно, Пру. Но сама же знаешь, какая Хейзл жалостливая. Тетя Пру вздохнула и начала собираться восвояси. А Салли так и сидела в своем уголке, крепко прижимая к себе деревянную лошадку с вылезшей гривой. Случились две невозможные вещи подряд. Матушка заплакала. Отец поддержал тетю Пру. А еще что-то невозможное произойдет завтра. Третье подряд. Слишком много для маленькой Салли. Спасти все могло только чудо. А за чудесами следовало обращаться к бабушке. Целыми днями бабушка сидела за перегородкой. Вроде бы и в комнате, а вроде и сама по себе — очень удобно. Иногда она покачивалась в своем кресле, и Салли точно знала: бабушка едет в карете и видит вокруг себя не сундук, в котором хранилось тряпье, годное лишь на заплаты, не старый подсвечник, потускневший от потеков воска, а широко раскинувшиеся луга, усыпанные цветами. Из всего, что окружало ее в доме, бабушка видела только Салли: ее взгляд время от времени останавливался на внучке, и тогда в ее светлых, по-старчески выцветших глазах вспыхивали веселые искорки. Салли села на пол у бабушкиных ног и примостила лошадку себе на колени. — Мама плачет, а папа сказал, что тетя Пру права, — прошептала она. — Да вы и сами слышали, бабушка. Карета продолжала покачиваться. — И мне тоже жалко, что королю завтра отрубят голову, — добавила Салли совсем уже тихо. Карета неслась среди лугов, и косари, прервав работу, махали руками, приветствуя бабушку. И вдруг кони остановились. — Праздник вернется, — негромко, но отчетливо сказала бабушка. Салли молча смотрела на нее, гадая, о каком празднике речь. Но бабушка плотно сжала губы, склонила голову, и карета покатила дальше. *** Король поднимался по ступеням эшафота медленно и размеренно, будто каждый шаг его отмеряли часовые стрелки. Никогда еще на лицах собравшихся вокруг него людей не отражались такие разнообразные чувства. Во взглядах одних читался гнев, во взглядах других — злорадство. Многие были заворожены происходящим как чем-то невозможным, но все же готовым вот-вот произойти на самом деле. И у скольких лица были искажены так, словно им внезапно сделалось больно! Среди последних оказалось немало и тех, кто еще вчера уверенно говорил с друзьями о свершающейся справедливости. Но одно дело, когда ты чувствуешь себя правым, сидя дома в окружении близких, и совсем другое — когда твой король с волосами, влажными от падающего снега, медленно шагает навстречу смерти. На все ушло мало времени. На несколько слов, сказанных столпившимся на площади людям. На прощание с друзьями. На просьбу, чтобы палач дал время помолиться. На последний разговор с человеком, замершим от горя под дощатым настилом эшафота. Последнее слово прозвучало в тот самый миг, когда в очередной раз дрогнула стрелка на часах. Дрогнула, замерла на мгновение... И качнулась обратно. А потом стремительно завертелась против своего привычного хода, на бегу увлекая за собой стрелку часов. Палач, шагнувший было к королю с топором в руках, пошатнулся, едва не потеряв равновесие. Священник вздрогнул и поднял глаза к небу. И замер, увидев, как подобно стае птиц стремительно летят облака, то освещаемые солнцем, то ныряющие в темноту. Над площадью пролетел многоголосый крик. Толпа стремительно рассеивалась. Люди бежали кто по домам, кто в церковь. Стража, оцепившая эшафот, озиралась в смятении: больше всего на свете солдатам хотелось сейчас последовать примеру зрителей, но они не решались покинуть свой пост. Некоторые все же не выдержали и отступили в Уайтхолл: они рассудили, что присматривать за происходящим из здания не будет нарушением приказа. Наконец стрелки замерли. Остановились в том же положении, в каком были до своего побега в обратную сторону, а затем минутная стрелка шевельнулась и шагнула вперед. Один из стражников, остававшихся у эшафота, подтолкнул локтем соседа. — Дэви, а ты не помнишь, сегодня, часом, не последний день месяца? — Я тебе больше скажу, Эйб: сегодня, кажется, последний день года. — Иосафат! Как же у меня из головы вылетело? Мне же сегодня надо рассчитаться с квартирной хозяйкой! — Я и сам только что вспомнил, какое число, Эйб! — Деви. — А? — А что мы тут торчим? Деви попробовал почесать в затылке, но пальцы наткнулись на шлем. — А кто его знает, Эйб. Нам, вроде, ничего тут охранять не поручали. — Так пошли отсюда. Деви! А что тут за помост поставили? — Не знаю, Эйб, похоже на эшафот, только я не слыхал, чтобы сегодня казнили кого. Идем. Уже возле поворота, прежде чем уйти с площади, Эйб обернулся. — Деви! А там, вроде, и правда палач стоит на эшафоте. Только рядом еще кто-то странный. — Да ну их, Эйб. У нас своих дел полно. И солдаты скрылись за углом. Между тем народу на эшафоте и правда прибавилось. Между королем Карлом и палачом возник рослый человек в ярко красном наряде и с белоснежной окладистой бородой. — Что за маскарад такой? — вырвалось у палача. — И в самом деле, сударь! — С этими словами священник, провожавший Карла в последний путь, стремительно шагнул к палачу и сорвал с него маску. Вместе с черной тряпицей в его руке оказалась и привязанная седая борода. — Я знаю этого юношу! — воскликнул король, с изумлением глядя на представшего перед ним молодого человека со светлыми волосами. Кто-то из солдат, все еще топтавшихся у эшафота, присвистнул. — Вот те и на! Что это капитан Мордаунт так вырядился? — Стивенс! — рявкнул сержант, выглядывая из дверей Уайтхолла. — Капитан перед тобой отчитываться должен? Марш на свой пост, нечего на площади околачиваться! Стивенс вздохнул, поправил ружье на плече и направился к дверям. Капитан Мордаунт между тем хоть и оцепенел в первый момент, но быстро взял себя в руки. — Думаю, ваше величество, вы и этого человека хорошо знаете! — Он указал на своего обличителя. — С чего это французский шпион вырядился английским священником? — Ах ты, змееныш! — Священник, мигом позабыв о подобающем его сану смирении, потянулся рукой туда, где обычно висит шпага, и яростно скрипнул зубами, спохватившись, что оружия при нем нет. — Ну-ка, довольно! — воскликнул человек в красном. О нем уже успели позабыть, но его голос, низкий и властный, мигом заставил всех умолкнуть. — Не хватало, чтобы вы передрались здесь! — сказал незнакомец. — И так чуть не пролилось слишком много крови. — Господа, так что здесь происходит? — воскликнул кто-то из судейских чиновников, стоявший у эшафота. — Ваше величество! Ваше величество! К королю пробился Парри и упал перед ним на колени. — Ваше величество! Это же... Это же Санта-Клаус! Я знаю, что меня сейчас назовут безумцем, но тут все говорят, что сейчас тридцать первое января. И Санта-Клаус может совершить что-то чудесное. Так попросите его, чтобы вам не выносили этого страшного приговора! Попросите так же, как молю его об этом я! — Приговор? Какой приговор? — бормотал чиновник, перебирая пачку исписанных листов бумаги, одновременно загораживая ее полой плаща от хлопьев снега. — Постановление... распоряжение... уведомление... заявление... Нету никакого приговора, о чем вы? Парри всхлипнул. — Как — нет приговора? — закричал Мордаунт, разворачиваясь к нему. — Смотрите внимательнее! Он был вынесен этому тирану... Вынесен... Когда же?.. И он в растерянности замолчал. — Ты кого назвал тираном, змееныш эдакий? — осведомился священник таким медоточивым голосом, каким впору было бы отпускать грехи убийце в исповедальне. — Вашего дорогого Карла Стюарта! — огрызнулся Мордаунт, явно не желавший сдаваться. Король вздохнул. — Твое счастье, ехидна, что я не при оружии, — елейным голосом произнес священник. — Но я бы глотку тебе перегрыз, если бы не боялся отравиться. — Оружие есть у нас, Арамис! — выкрикнул смуглый худощавый человек, подбегая к эшафоту. За ним следовал великан с грозно сжатыми кулаками. — Портос! — крикнул Арамис. — Кажется, настало время, чтобы вы последовали моему совету и свернули шею этому отродью. — Охотно! — отозвался Портос. Он обогнул своего товарища и вспрыгнул на эшафот. Доски угрожающе затрещали под его весом. Из-под настила выглянул человек в костюме рабочего. — Что тут творится? — спросил он. — Поднимайтесь сюда, Атос, — позвал Арамис. — Сейчас здесь произойдет что-то интересное. Мордаунт отступил к самому краю настила и поднял топор. — Четверо на одного — не маловато для вас, господа? — насмешливо спросил он. — На одну женщину вы, помнится, нападали вдесятером. Подходите, и я из первого же сделаю сразу двоих. Портос шагнул вперед — Я и так за двоих сойду, змееныш! — гаркнул он. Огромные лапищи протянулась к Мордаунту... и Портос вскрикнул от изумления. Пушистая гирлянда обвила его руки и накрепко удерживала их. — Что за дьявольщина! — воскликнул он, тщетно пытаясь разорвать свои путы. — Позвольте-ка, Портос! — Д'Артаньян шагнул вперед. — Шпагу я, правда, оставил в гостинице, но у меня при себе есть вот это. Он поднял пистолет и прежде чем кто-нибудь успел опомниться, выстрелил в Мордаунта почти в упор. Серебристое конфетти, вылетевшее из дула, усеяло блестками черный костюм палача. — Тысяча чертей! — завопил потрясенный д'Артаньян. — Бросьте вы этот топор, молодой человек! — посоветовал Санта-Клаус. — Он всех только нервирует. — И остаться безоружным перед этими... ой! Мордаунт в изумлении уставился на хвойные ветки, растущие из топорища. — Ну и что вы теперь будете делать? — ехидно спросил Арамис, надвигаясь на него. — Стойте, шевалье. Это сказал король Карл. Все в недоумении оглянулись на него. — Оставьте его, — произнес король. — Довольно было совершено непоправимых ошибок. — Он едва не поднял на вас руку! — вскричал Арамис. — Но не поднял же. — Это только потому что приговор был отменен... то есть, не был вынесен... Арамис оглянулся, ища глазами чиновника. Тот как раз скрывался за дверями Уайтхолла, бормоча: "Уведомления... Донесения... А кому-то еще годовой отчет писать!". — Ваше величество, — обратился к Карлу Санта-Клаус. — Что вы имели в виду под ошибками? — В первую очередь самого себя, — сказал король. — Всего несколько минут назад я обращался со словами прощания к своему народу. Я видел устремленные на меня взгляды, выражавшие сочувствие и скорбь. И это были те самые люди, которые считали, что я виновен перед ними. Те, кого сам я в своей гордыне называл "чернью", забыв о том, что за эту самую "чернь" я несу ответ перед богом. — Хорошо, что вы это поняли, ваше величество, — тихо проговорил Санта-Клаус. — Но вы сказали еще кое-что. О непоправимых ошибках. — Увы, да, — вздохнул Карл. — Сегодня мой день, — напомнил Санта-Клаус. — То есть, день, когда совершаются чудеса. А чудо — это и есть то, что считается невозможным в обычной жизни. Он оглянулся. Все посмотрели туда же, куда и он: на один из домов, фасад которого выходил на площадь. Из дверей вышел крепко сбитый человек, закутанный в плащ. Он остановился, внимательно глядя на людей на эшафоте, а потом повернулся и, запахнувшись в плащ еще плотнее, скрылся за углом. — Генерал Кромвель! — вырвалось у Мордаунта. — Конечно, он тоже был здесь, — сказал Санта-Клаус. — Ваше величество, я думаю, в дальнейшем вам стоит больше прислушиваться к мнению этого человека. Он доказал, на что способен, когда из самых простых людей, которых вы еще недавно именовали "чернью", собрал армию, заслужившую названия "железной". Мне кажется, союз между вами еще возможен. Снег падал густыми хлопьями. Люди торопливо проходили по площади, низко надвинув шляпы и втянув головы в плечи, и все спешили по своим делам, не обращая внимания на деревянную постройку у Уайтхолла. Никто, похоже, и не помнил, что всего несколько минут тому назад шел другой день, другой месяц и даже совсем другой год. Кроме нескольких человек на эшафоте. Санта-Клаус оглядел людей, собравшихся возле него. Четверо французов стояли возле короля, все еще готовые защищать его, если понадобится. Парри успел сбегать в Уайтхолл, принес плащ с теплой подбивкой и заботливо набросил на плечи своему господину. Мордаунт посмотрел на елочку, в которую превратился топор в его руках, и перехватил ее наперевес, готовый обороняться хотя бы колючками. — Похоже, тут осталась еще какая-то ошибка, которую считают непоправимой, — заметил Санта-Клаус. — Что скажете, господа? Четыре француза и Мордаунт заговорили разом. Через минуту Санта прикрыл глаза и вскинул руки. — Довольно! — негромко сказал он, и все замолчали. Убедившись в том, что тишина наконец воцарилась, Санта оглядел кучку разгневанных людей, яростно сверкавших друг на друга глазами. — Понятно, — сказал он. — Нужно еще одно чудо. Но вот беда — мы же знаем, что на самом-то деле я явился не совсем в урочное время... — Еще бы, — не удержался Мордаунт. — Семнадцатый век на дворе, языческое вы божество. Санта не обратил внимания на его слова. — У меня осталось всего одно маленькое чудо, — сказал он. — Вот такое. На его рукавице возник снежок размером с небольшое яблоко. — Смотрите внимательно, — велел Санта-Клаус. — Этот снежок укажет на одного-единственного человека, который сможет изменить одно-единственное событие в прошлом. И он подбросил снежок вверх. Тот взмыл в небо, словно пытаясь опять подняться на облака, с которых когда-то спустился. И там, в вышине, рассыпался на тысячи мягких белых снежинок, которые, плавно покачиваясь на лету, опустились вниз и осели на плечах д'Артаньяна. Санта-Клаус смотрел на него, вопросительно склонив голову. Д'Артаньян прикрыл глаза. Образы из прошлого заскользили перед ним, стремительно сменяя друг друга. Ришелье, протягивающий патент лейтенанта, усмехающийся Рошфор, Констанция Бонасье, бегущая ему навстречу... И даже дорога. Дорога, по которой он ехал на рыжем коне прочь от родного дома. — Записка, — произнес д'Артаньян, не открывая глаз. — Записка, которую мне передали по ошибке. — Что, сударь? — Планше удивленно посмотрел на хозяина. — Записка, Планше. Она адресована не мне, а тому господину. Быстро догони того паренька, Любена, или как его там, и отдай записку ему. — Да сию минуту, сударь! Э-эй, приятель, погоди! И Планше, размахивая запиской, побежал к слуге графа де Варда. Д'Артаньян открыл глаза. Санта-Клаус улыбался. Атос, Портос и Арамис смотрели на него настороженно, будто сомневались, точно ли это он стоит перед ними. Мордаунт раздраженно хмурился. — Ваше величество! — послышался внезапно голос, хорошо знакомый всем, кто собрался на эшафоте. — Ваше величество, простите, я не мог явиться раньше... — Винтер! — радостно воскликнул Карл. Лорд Винтер взбежал по лестнице. — О, господа, вы тоже здесь! Эти ужасные подмостки еще не разобраны? Простите, ваше величество, я сейчас же отдам распоряжение... -Да, будьте любезны, Винтер, велите разобрать эти подмостки. У них какой-то мрачный вид. И на этом я вас оставлю, господа. – Король кивнул собравшимся. – У меня скопилось очень много дел, которые я больше не вправе откладывать. Карл в сопровождении Парри поспешил в Уайтхолл. Винтер хотел было последовать за ним, но Мордаунт преградил ему дорогу. — Откуда вы здесь взялись? Как это могло получиться? Лорд Винтер устремил на него удивленный взгляд. — Джон? Но это я должен спросить, как вы здесь очутились? От такого обращения Мордаунт лишился дара речи. Из оцепенения его вывел стук колес по булыжникам. Он оглянулся. Возле эшафота остановилась карета, запряженная парой великолепных гнедых. Занавеска отдернулась и из окошка выглянула белокурая женщина, относящаяся к тому типу красавиц, которым возраст добавляет величественности, а не морщин. — Джон, мы уже отчаялись вас дождаться и поехали на ваши поиски. Где вы пропадали, мальчик мой? Мордаунт, не сводя с глаз с белокурой дамы, медленно спустился по ступеням и шагнул к ней. Возле самой кареты он пошатнулся. Женщина тотчас распахнула дверцу, выскочила наружу и подбежала к нему. — Джон, дитя мое, что с вами? — Ничего, матушка, — почти беззвучно отозвался Мордаунт, сжав ее руки в ладонях. — Я поскользнулся. Просто поскользнулся. — О господи, — прошептал Атос. — Это она! Мы не убили ее. На наших руках нет ее крови. Из кареты выглянул темноволосый мальчик лет пятнадцати. — Матушка, Джон, так мы едем? Ох... Граф де Ла Фер. Миледи бросила быстрый взгляд на людей на эшафоте, кивнула деверю и отвернулась. Мальчик вылез из кареты и поклонился — Граф, а Рауль не с вами? — крикнул он. — Нет. Он остался во Франции. — Мы с ним поссорились перед отъездом, — грустно сказал мальчик. — И я хотел сказать, что больше на него не сержусь. Ну и что... Чтобы он... — Чтобы он тоже на вас не сердился? — с улыбкой закончил Атос, и мальчик покраснел, но кивнул. — Да, верно. — Я непременно передам ему, — заверил его Атос и, повернувшись к друзьям, еле слышно пробормотал: — Разрази меня гром, если я понимаю, от кого я должен это передать. — Разве вы не видите? — так же тихо отозвался Арамис. — На дверце кареты герб де Вардов. — Надо бы удивиться, сколько можно ссориться, но тут я скорее удивляюсь, как вам удается мириться, — прошипела миледи, с неприязнью оглянувшись на графа. — Все, мальчики, поехали! Мушкетеры смотрели вслед карете, следы которой сразу начал заметать поземкой. — Д'Артаньян! — звонкий голос заставил их обернуться. У лестницы стояла женщина, кутающаяся в припорошенную снегом накидку. — Д'Артаньян! — обиженно повторила она. — Я совсем замерзла. — Констанция! — Д'Артаньян буквально скатился по ступенькам и подхватил ее на руки. Он смотрел на нее, не обращая внимания на снег, летящий в глаза, и вообще не замечая ничего вокруг. — Тогда уж несите меня в гостиницу, — потребовала, смеясь, Констанция. — Когда мы вернемся, муж может не поверить, что я так простудилась у Бризмонов в деревне. — К дьяволу мужа! — крикнул д'Артаньян, кружа Констанцию на руках. Остановился он только тогда, когда до него дошел смысл ее слов. — У кого-кого в деревне? — переспросил он, ставя Констанцию на землю. — Кузина Констанции вышла замуж за некоего господина Бризмона, — шепнул кто-то ему на ухо. Д'Артаньян оглянулся. Мимо проходил высокий седобородый человек в красной куртке, но он казался совершенно незнакомым. — И правда, идем, д'Артаньян, — позвал Арамис, спускаясь с настила. — Да простит меня милорд Винтер, но этот английский холод пробирает до самых костей. Д'Артаньян обнял Констанцию за плечи, но прежде чем пойти за друзьями, снова оглянулся. Снег валил почти сплошной завесой, и к тому же начало темнеть. Никакого человека в красном на площади не было видно. Между тем Санта-Клаус не успел уйти далеко. Он остановился возле девочки в светло-коричневом чепце, стоявшей на самом углу. — Это не тебя зовут Салли? — спросил он. — Меня, сэр, — кивнула девочка. — Сара Хардвик, сэр. — Так это твою просьбу все исправить мне передали? — улыбнулся Санта-Клаус. — Как видишь, все получилось. — И правда, получилось. Спасибо, сэр! — откликнулась Салли. Она не знала, кем был человек, сумевший все наладить, но он явно был такой же важный, как капитаны кораблей в доках, где работал отец. — Ну а у тебя самой есть какая-нибудь просьба? Скажу тебе по секрету: один маленький снежок у меня остался. Просто взрослые частенько вспоминают про самые важные вещи только тогда, когда думают, что доставшийся им снежок — последний. — Не надо тратить снежок, сэр! — замотала головой Салли. — Мне бы только новую гриву для моей лошадки. Она вся вылезла, и тетя Пру говорит, что надо бы купить другую лошадку. Но мне другая не нужна, сэр! — Я понял тебя, Салли, — сказал Санта-Клаус. — Давай-ка ты пойдешь домой. Скоро совсем стемнеет, тебя могут хватиться. — Иду. До свидания, сэр! — ответила Салли. Она сделала пару шагов, но остановилась, кое-что вспомнив. — Сэр! — крикнула она, обернувшись. — А кто вам передал, что... И она умолкла на полуслове, увидев, что рядом никого нет. *** Салли вернулась домой, когда родители уже начали беспокоиться. Она сбила снег с башмаков, расстелила у камина промокшую накидку и шмыгнула за перегородку. Бабушка покачивалась в своем кресле-карете, глядя на одной ей видные зеленые луга. Салли сразу углядела свою лошадку, стоявшую на сундуке. Она схватила ее, а когда прижалась щекой к длинной шелковистой гриве, то отчетливо уловила запах свежих полевых цветов.