Лугар де негасьон

Орихиме видела Уэко Мундо маленьким и мертвым. Здесь было легко сосредоточиться. И это приносило несоизмеримо много боли. Потому что в мире живых, несмотря на всю чувствительность к колебаниям реацу, она не ощущала и половину того, что могла чувствовать здесь. Будто все сражения и потери проходили не за километры от неё, а в соседней комнате. И девушка смирилась бы с мыслью, что чувствует сейчас никакую не реацу, а самые что ни на есть души своих товарищей, если бы все шло в их пользу. Но друзья не подавлять всех своей силой сюда пришли, а отчаянно биться за ее свободу. И это так ранило, что казалось от ее собственной души и не осталось уже ничего. Она была вся продырявлена кровью близких и уж точно не смогла бы всё так четко передавать. Это просто из-за чувствительности Орихиме к колебаниям реацу, однозначно. Ведь Уэко Мундо маленькое, поэтому всё так сильно ощущается. Еще с первых минут после возникновения ощущений присутствия родных, пришедших ей на помощь, девушку поглотило чувство вины. Она уходила сюда ради них, уверенная, что всех спасает. Мысли об этом грели душу, поэтому и прощание было пусть и грустным, но теплым. Эти эмоции помогали потом храбриться, засыпать с гордостью, капризно отказываться от еды и верить в лучшее. Но прошло время, и Орихиме устала, от самообмана ли, от одиночества, от страха перед нынешним окружением или от этого мира в целом, не понятно. Но этого хватило, чтобы в сознании начали мелькать мысли, что пора бы друзьям появиться. Всего пару размышлений, а они пришли. Вот тогда-то и воздуха в легких стало не хватать, и страх неожиданно сильный заставил трястись руки, и тело немело лишь от воображенных картинок перед глазами. Девушка словно попала под воду с лишним грузом и не могла всплыть, так стала ощущаться для нее вина. Было бы это таким страшным чувством, если бы до этого она всячески, даже в своих мыслях, просила бы товарищей никогда за ней не приходить, Орихиме не знала. Всё из-за того, что Уэко Мундо виделся ей мертвым. Мертвый — это когда свободен от звуков, тепла, чувств и жизни в целом. Мертвый значило, что не живой. Окна ее комнаты выходили не на иллюзорный купол с искусственным солнцем, а на родную для этих мест луну. И в голове школьницы, благо её образное мышление работало всегда, мертвым все в этом мире делала именно луна. Съедала жизнь, высасывала солнце из глаз, доказывая, что это только ее владения, — именно такой виделась эта далекая красавица, совсем не поэтичной и жестокой. Орихиме боялась до дрожи, что свет и тепло из глаз близких заберут, поэтому неотрывно смотрела и как бы вместо них отдавала своё солнце. Пусть оно у нее и было еще совсем маленьким, старательно выращенным ранее ради друзей, но светило уже не хуже, чем когда-то настоящее, отобранное в далеком детстве и без помощи луны Уэко Мундо. И всё же этот мир был маленьким и мёртвым, потому ли как хулиган из младших классов неаккуратно ковырялся в её душе, не заботясь о последствиях, или же были еще причины, Орихиме не знала. Просто было больно и страшно. И даже редкие мечты о счастливом будущем с друзьями, которые обязательно справятся и заберут её, не успокаивали. Потому что как раньше уже не будет, луна уже вытянула из нее достаточно, и без последствий это не пройдёт. *** Улькиорре его мир казался пустым и чужим. И каждый раз входя в комнату, к настоящей для этих мест чужачке, он вспоминал об этом неестественном и противоречивом ощущении. Он всегда стучался в ее двери перед входом, не потому что чувствовал, что так надо или был для этого достаточно образован, а потому что в книге из Генсея о правилах поведения в человеческом обществе, обществе сильно непохожих на него существ, было написано, что так нужно. И даже это глупое правило не казалось ему таким чужим, как черно-белый Уэко Мундо. Принцесса всегда знала, кто стучал. Чувствовала почему-то опасную, равномерно струящуюся реацу за дверью и невольно ежилась, как от холода. Вздрагивала от каждого мимолетного всплеска силы и непрерывно смотрела на луну, словно отдавая свое солнце вместо друзей. Ведь оно у нее яркое. Настолько слепит, что заставляет других поверить, будто оно настоящее. — Я вхожу, — прозвучало по ту сторону, и со свежим воздухом, прилетевшим из коридора, ворвалось напряжения. Когда этот парень закрывал за собой дверь, вновь замыкая пространство, дышать становилось труднее. Он не выпускал свою силу на показ, не пытался раздавить девушку своей мощью, но руки все равно начинали нервно трястись. И Орихиме была благодарна. Где-то глубоко в душе, под семью замками. Мощь Улькиорры притупляла хорошую чувствительность. В те жалкие минуты, что он был рядом, картинки кровавых ран становились не такими ясными. И плакать так сильно не хотелось. И арранкар, такой холодный и безжизненный все равно казался теплее одиночества. — Я принес тебе еду, женщина. — Скрежет в голове заглушался. Спокойным и, как казалось Орихиме, по-юношески плавный голос словно успокаивал, охлаждая нервные окончания, которые до этого, словно зажатое в руке сердце, хаотично пульсировали. — Спасибо, — ответила тихо, по наглухо заученному шаблону, которому старалась следовать. — Ешь! — приказывал парень, и Иноуе поворачивалась. Прерывала зрительный контакт с луной, переставая отдавать живительный блеск. Настроение доходило до истерического. Хотелось улыбаться. Широко-широко, показывая всем белозубую улыбку, как и обычно. Но губы не шевелились. Хотелось смеяться. Громко и задорно, смотря в глаза собеседнику, как и обычно. Но все, что она смогла — посмотреть. В глубине зеленого омута глаз не было ни ненависти, ни злобы, ни раздраженности. Там вообще ничего не было. Иногда Орихиме казалось, что Улькиорра-кун слишком долго пробыл в этом месте, из-за чего в нем абсолютно не осталось жизни. — Ты плачешь, Улькиорра-кун? — спросила Иноуе однажды, робко смотря на зеленые дорожки, пересекающие бледные щеки. В тот момент ей было действительно интересно, что же могло вызвать слезы у арранкара. Но Шифер не ответил. Вопрос показался ему совсем глупым, и он не счел себя нужным говорить что-либо. Эта наивная женщина, по его мнению, вообще очень часто говорила глупые вещи, даже не понимая при этом, зачем она собственно говорит. Но временами, заставляя Кварта Эспада удивляться, ее философские слова о душе, существовании, казались такими правильными, что Улькиорра начинал сомневаться в своих собственных. Орихиме всегда говорила с такой верою, поднося маленькие нежные ладошки, сжатые вместе, к груди, к ключицам. В такие моменты у Шифера не возникало сомнений — именно там, в том месте, к которому она прикладывает руки, и в котором у него всего лишь дыра, и есть душа. Может поэтому он и оставлял в груди, на телах побежденных им людей, такой след. Оставлял, чтобы хоть краем глаза увидеть их душу, но так ничего и не находил. Наверное те, у кого нет этой самой души, не могут увидеть ее. А может, души и не существует вовсе. *** — Ты боишься меня, женщина? — бесцветный голос еле долетал до слуха, и казалось, что это и не вопрос вовсе. А может это и правда был не вопрос, но Орихиме честно и открыто отвечала: — Нет, не боюсь! — совсем не колеблясь, протягивая руку и стараясь ухватиться хоть кончиком пальцев чужой кожи. Орихиме тянулась к арранкару, тело которого рассыпалось по атомам и уносилась вслед песчинкам Уэко Мундо под дуновение неизвестно откуда взявшегося ветра. Девушку трясло. Слезы сами лились из глаз. Она с вскриком бросилась навстречу и плакала, только сейчас понимая, как же она ошибалась. Улькиорра-кун тоже чувствовал — мертвая луна не успела уподобить его себе. Почему-то именно в этот момент хотелось поверить в то, что она хоть на что-то способна, хотелось поверить Айзену. Человеку, который пробыл в Уэко Мундо слишком долго, по мнению самой девушки. Слишком долго, чтобы быть живым. *** Собрание капитанов оказалось именно таким, каким Ичиго его себе представлял. До невозможности серьезные лица, абсолютная тишина и едва заметное напряжение, парившее в воздухе. «Если они такие сейчас, — хмыкнув чуть слышно, думал Куросаки, — то что же тут было до начала войны?». Впрочем на свой мысленный вопрос парень мгновенно нарисовал в мыслях картину предполагаемого собрания, в красках представляя лица и без того хмурых капитанов. — Куросаки Ичиго, — громким голосом произнес старик с тростью в руке, помогая тем самым прийти молодому человеку в себя и не рассмеяться в голос от собственных фантазий, что в данном случае, было бы далеко неуместным. — Да?! — не менее уверенно ответил Ичиго и внимательно уставился, по-другому и не скажешь, на морщинистое лицо командира Готей 13. Ему хотелось как можно скорее узнать, по какой причине его вызвали с Генсея на собрание капитанов. — Знаешь ли ты, сколько членов Эспады уцелело? Услышав вопрос, временный синигами неуверенно зажмурился, вспоминая события, которые происходили три месяца назад. Однако перед глазами стояла только финальная битва с Айзеном. Ужасающая битва. Ичиго был несказанно рад, что Урахара появился вовремя и уверил парня не использовать «Мугецу». Чутье подсказывало Куросаки, что не останови его Киске — он уже давно бы распрощался со своей силой синигами. Да и то, что Ичиго удалось вернуться в свою прежнюю форму, его тоже радовало. Впрочем, такая кровавая война, на удивление, закончилась с минимальными потерями. — Гриммджоу Джагерджак (Секста Эспада), — расценив молчание парня как банальное незнание, продолжил Ямамото. Ичиго же снова кивнул и попытался на этот раз припомнить, в каком состоянии был голубоволосый арранкар, когда в игру вступил следующий член Эспады. Вспомнить, к слову, у него не очень-то получалось, потому что в тот момент он был занят куда более важным делом, нежели слежкой за самочувствием и уровнем реацу того драного кошака. — Нойтора Джируга (Квинта Эспада), — вновь громогласно, рассекая тишину своим голосом, произнес командир. То, как клацнули зубы капитана 11-го услышали скорее всего все члены собрания. Ичиго, по крайней мере, точно услышал. Как услышали усмешку капитана 13-го, явно ожидавшего такой реакции. Парень был уверен, что повернись он сейчас лицом к Зараки, увидел бы пылающие каким-то даже зверским огнем глаза и сильно сжатые кулаки. — Нелл (бывшая Трес Эспада), — желая вставить свои пять копеек, добавил Куросаки, смотря на явно скучающего Маюри. Лицо командира, как и всех остальных, мало изменилось, после чего Ичиго, поняв, что Готей явно в курсе его заявления, тихо добавил: — Ну, вроде бы, все… — Улькиорра Шиффер (Кварта Эспада), — оспаривая слова временного синигами, громко добавил Ямамото, чем вызвал хоть какую-то реакцию у капитанов. Ичиго был удивлен. Удивлен настолько, что даже не стал спорить с командиром и рассказывать всем, как на его собственных глазах арранкар улетел горсткой песка на восток. Да, он не достоял до конца и не дождался, пока один из самых сложных противников за всю его жизнь рассыпется полностью, побежав спасать друзей, но Ичиго был уверен: от таких ран не оправляются. — Капитан 11 отряда Зараки Кенпачи, капитан 6 отряда Кучики Бьякуя, а так же временный синигами Куросаки Ичиго, доставьте выживших арранкар в общество душ, — прервав мыслительный процесс Ичиго, распорядился главнокомандующий. — Но ведь… — пытался возразить Временный синигами, в момент подумав о том, что это — просто нереальное поручение, но его прервал голос, не терпящий пререканий: — Это приказ! На этом сегодняшнее собрание закончено.