Амулет сарматского шамана

Неяркое пламя свечи освещало теплым желтоватым светом кусок дорогого пергамента, лежащий на столе. Света ее еще хватало на то, чтоб осветить белую каменную стену и ниши в ней, заставленные толстыми корешками книг, кожаными футлярами для свитков и деревянными ящичками для особо ценных манускриптов. Угол комнаты, где стоял большой ларь (он же — кровать), застеленный медвежьей шкурой, тонул в полумраке. Ильяне, сидящей за грубо сколоченным, но зато не шатким столом, было уютно в этом полумраке. Тишина, нарушаемая лишь потрескиванием дров в камине. Поленья помельче уже прогорели, рассыпались на груды красных раскаленных кирпичиков-угольков, а куски дерева покрупнее еще держались, еще извергали из себя ленивые язычки пламени. Уже не гудевшие злобно, а сыто и довольно облизывающие потрескавшуюся древесину. Пройдет еще немного времени, и большие поленья тоже рассыплются горкой рдеющих углей. Потом над поверженной дровяной крепостью затанцуют маленькие голубые огоньки, потом исчезнут и они, а рудяные угли начнут темнеть и покрываться сизым налетом пепла. Вот тогда нужно будет закрыть верхнюю заслонку камина, чтоб драгоценное тепло не уносило в холодное черное небо. Но не раньше, чем перестанут танцевать голубые огоньки: иначе они напустят до избы неприятный чад, или того хуже, угар. Девочка тщательно вытерла тонкое стило кусочком старой мягкой ветошки и аккуратно отложила вместе с другими писчими принадлежностями в шкатулку из полированного дуба. Стило — кованое и остро заточенное, это вам не обычное гусиное перо, обрезанное острым ножом. Марать бересту можно и перьями, не заботясь о их сохранности. Поломаются — новых набрать — не задача. А вот для тонких работ, чертежей или рисунков, дедо использует металлическое стило, которым очень дорожит. Не сразу и не вдруг он доверил Ильяне свои рабочие инструменты, а лишь убедившись, что она, Ильяна, руки имеет искусные, в работе ловка и к вещам бережлива. А когда убедился, что девочка на удивление точно умеет перерисовать образцы лечебных трав на кусок пергамента, принес связку тонко и качественно выделанных, отбеленных харатий из козьей кожи и торжественно вручил ей свою шкатулку со стилом, каменной резной чернильницей, флаконом с мелкозернистым чистым речным песком и прочими принадлежностями. Отобрал из своего гербария несколько десятков образцов, и сейчас, длинными зимними вечерами, Ильяна тщательно срисовывала знакомые ей (или не очень) растения на гладкую белую кожу. Зима их всё-таки догнала. Через два дня после их приезда пришла настоящая бора. Ветер трепал верхушки сосен, обламывая старые сухие сучья и целые стволы. Врезался в густые заросли вечнозеленых лавров и балканских дубов, густо сплетающихся и сверху, ветвями, и снизу — корнями. Срывал с петель плохо закрепленные ставни, забрасывая в окна пригоршни воды и снега. Снег — липкий, смешанный с дождем, валил густой стеной, так что в нескольких шагах ничего не было видно, и человек, вышедший из дома накормить скотину в стайне, рисковал заблудиться в собственном дворе. Потом резко похолодало, и ветви деревьев покрылись толстой коркой льда, позванивающего в порывах ветра. Тропа, ведущая улицу вниз по склону, превратилась в убийственный ледяной спуск. Люди выносили из очагов золу и густо посыпали каменные ступени, но и так не обошлось без пары разбитых голов и нескольких сломанных рук-ног. Короткое затишье снова сменилось снегопадом, на этот раз без дождя, и склоны горы прикрыло снеговое одеяло. Дома, на севере, зимний день был совсем короток. На переломе зимы солнце над горизонтом показывалось совсем ненадолго, от бреждения до заката воробей наесться не успеет, как говорила ее мама. Люди в это время впадали в состояние, близкое к спячке — просыпались, наскоро перекусывали, вяло делали самую необходимую работу и снова засыпали, сбившись в одну кучу под овчинами — так было теплее. Здесь же, на удивление Ильяны, день оставался сравнительно длинным, и от рассвета до заката человек успевал переделать массу дел. И еще оставалось время на игры. Ильяне, уже отвыкшей от ровесников, было на первых порах неловко сходиться с местными ребятишками. Тем более что и они поначалу дичились, и сама Ильяна не слишком разумела их вроде знакомой, но не слишкой понятной речи. Многие слова звучали не совсем так, как их говорили дома. Другие хоть и звучали похоже, означали нечто совсем иное. Получив приказ отнести дрова в кучу, Ильяна с недоумением оглядывалась вокруг — в какую кучу и зачем нужно отнести поленья, если по здравому уму их только что из кучи собрали и сейчас бы их следовало нести в дом. Соседские ребятишки заливались смехом, а наставница, улыбаясь, объяснила, что «куча» на местном наречии и есть дом. Потому что землянки первых поселенцев в сущности и были собранной в кучу мешаниной кольев, камней и выкопанной из ямы под жилище земли. Значение других слов она понимала и запоминала сама. Когда ее просили подать круг, она быстро сообразила, что речь идет о круге хлеба. Только у нее дома ленивый язык сокращал выражение «круг хлеба» на просто «хлеб», а здесь круг хлеба сокращался до круга. — Ильяно, а юж иди ести, — голос деда был нарочито сердитым, но девочка знала, что на самом деле дедо не сердится. — Тврдоглаво девойче! Твердоголовая девчонка. Дедо так часто зовет ее упрямой девчонкой, что это прозвище помалу начинает быть вторым именем. Ильяна не возражала. Это, на первый взгляд, нелестное именование чаще всего произносилось с ласковой усмешкой, одобрением и даже с оттенком восхищения. Тврдоглаво девойче — когда Ильяна, получив рогами в бок, упрямо поднимает упавший подойник, привязывает коварную козу на растяжки и снова принимается доить. Тврдоглаво девойче — когда тяжелый камень ручного млына не хочет поддаваться слабой детской руке, и девчонка, упрямо сжав зубы, проворачивает его двумя руками и навалившись всем телом. Чтоб смолоть миску пшеницы на крупу для каши. Тврдоглаво девойче — когда снова и снова на восковой дощечке учится точно воспроизвести соцветие тмина, пока наконец рисунок не выйдет как надо. И сегодня — когда дедо позвал ее в кухоньку на вечерю, а она хотела сначала закончить набросок купены-соломоновой печати. Кухня находилась с другой стороны очага, расположенного в центре большого каменного дома. Отделенная от комнаты обычными занавесками. В кухне стоял простой деревянный стол и лавки, в нишах над столом располагалась разная кухонная утварь. Простая бесхитростная обстановка. Ильяне уже приходилось видеть дома и побогаче, но именно здесь она впервые с начала пути почувствовала себя дома. В тот день, когда они пришли сюда, и она в первый раз увидела свою наставницу с другой, человеческой стороны. Не как могущественную ведунью, а как чью-то дочь, вернувшуюся после долгой разлуки домой, где ее ждут, любят и называют просто по имени. Потом, когда первые страсти улеглись, высокий беловолосый старец обратил взгляд на Ильяну и сказал только два слова: — Буде внучка? Ведунья на мгновение задумалась, а потом решительно произнесла:  — Буде внучка. В первое время Ильяна не могла расслабиться, все время подсознательно ожидая, что они снова отправятся в путь, но через пару дней напряжение отпустило, и она начала осваиваться в большом каменном доме деда Радована. Снова училась жить неторопливой домашней жизнью. Доить козу (дома у них коз не держали). Отжимать заквашенный козий сыр и делать сытный пирог сырницу. Готовить палаву — кашу из сарацинского белого пшена с кусками баранины, овощами и приправленную пахучими листами лавровника, заросли которого находились прямо за домом. Местная еда была совсем не похожа на ту, которую готовили у них дома, но Ильяне она нравилась. Так сытно и вкусно у них дома ели очень редко. Вот только к козьему молоку она привыкала с трудом: по сравнению с коровьим оно казалось соленым и невкусным. Через пару недель после их приезда резко похолодало, не переставая дул резкий, сухой и очень холодный ветер — белая бора. Жители деревни резали скот, а те, кто уже зарезал, вывешивали на воздух засоленное и слегка подкопченное мясо, выловленную рыбу и сушили их на ветру. Сушились и выделывались шкуры, ремонтировались изгороди и деревянные инструменты, убирался снег со двора и улицы, скалывался настывший лед. Работы хватало. С наступлением темноты всякая деятельность снаружи прекращалась и наступало время для рассказов, книг и рисунков. Сейчас главным рассказчиком был дед Радо, его неторопливая и не по-стариковски ясная, звучная речь очень скоро стала Ильяне понятна. И она слушала его затаив дыхание, так, как в свое время его слушала, наверное, ее наставница. Но слушалось не просто так, сложив руки и раззявив рот. Уши слушали, а руки делали. Наставница снесла вниз, из горной светлицы, большой короб, полный высушенных под прессом трав, ветвей деревьев и кустарников. Дедов гербарий. Разобрала их, осторожно и аккуратно, отделяя те, что Ильяна познала, от тех, что были ей незнакомы. Рисовать девочка начала с тех, которые ей были знакомы. Зверобой, плакун-трава, материна душа… Она узнавала их, она помнила их так хорошо, что образцы, по правде говоря, и не очень были ей нужны. Но и так первый, черновой набросок делался на провощенную доску, на которой его легко было переделать и оправить. Стоило лишь намочить вехотку в горячей воде и протереть дощечку. И лишь потом зарисовка переносилась на харатью, предварительно обрезанную ножом по лекалу. Затем перешли к растениям, которые Ильяна уже видала, но знала не слишком хорошо, потому что дома у них они не росли. Липа, дуб, тмин, луговая шальвия. И напоследок остались южные травы, растущие в здешних местах, которые она еще не видела никогда — если не считать высушенных образцов деда Радована. За вечер ей обычно удавалось сделать два листа, два рисунка. Наставница своей легкой рукой делала к ним подписи и обозначения на латинском языке, записывала под диктовку старика краткие характеристики на свободной части харатьи: где произрастают, когда и как собираются, что и как лечат. К весне накопилась уже немалая стопка таких листов. Старый травник взял плат толстой, качественно выделанной телячьей кожи, дратву и крученые нити и, сшив листы между собой, поместил получившийся связок в кожаную обложку. Ильяна с потрясением и восторгом смотрела на его работу, поняв, что видит перед собой рождение новой книги. «Гербариус трав и иной лечивой флоры» — написал старик латинской вязью на передней стороне кожаного фолианта. Книги были предметами редкими и очень дорогими, как она успела понять, и сейчас у ней захватило дух от того, что и она, Ильяна, тоже участвовала в создании такой ценности. Ей страшно хотелось бы оставить книгу себе, но дедо с усмешкой покачал головой и ответил: — «нет, девойко, ты се напишешь книгу лепшию!» И забрал книгу с собой, уходя через перевал в Градец, где уже помалу начиналась весенняя навигация и торговля. Вернувшись, вынул из походной сумы тяжелый сверток. С многозначительным видом подозвал девочку (точнее, ее и подзывать не надо было, вертелась поблизости, нетерпеливо того ожидая) и неторопливо развернул грубую холстину. Там оказалась связка новых харатий, а еще футляр со стилом и небольшая деревянная шкатулка. Ильяну разрывало от любопытства: что в ней. И когда старик откинул крышку, Ильяна не удержалась от восторженного крика — в шкатулке были маленькие склянки с яркими пигментами. А еще терпентиновое масло и кисти. Радости Ильяны не было предела. Едва дождалась вечера. А вечером старый мудрец показал ей, как замешиваются пигменты и цвета, как кладут на пергамент слои краски, и она потом сама попробовала изобразить своих старых знакомых — ветви и цветы лечебных растений. Занятие это так захватило ее, что свеча на подставце догорела полностью, и деду пришлось наконец и прикрикнуть, и приказом отправить спать. Позднее, разговаривая со своей приемной дочерью на кухне, он задумчиво сказал: — У девойки юж сейчас есть ремесло, которое ее будет лепо кормить. Даже два ремесла — из ней станется весьма, а весьма лепая травница. Надо ли в ней будить спящий дар? Кому, как не тебе, Зорица, знать, что дар свыше не дается даром. За дар свыше приходится платить вельмо дорогую цену… — Я знаю, отче. Пусть решает сама. Время у ней еще есть. Но если она решит взвалить на себя эту ношу, я думаю, она ее вынесет. — Может быть. Наверное вынесет. Так тврдоглаво девойче!