***
Когда Гаррус, раздав указания, оборачивается, то видит, что в крохотном командном центре стало людно. Трое. Не турианцы. Две женщины и один мужчина с поразительной мышечной массой. «Подкрепление от Альянса», — догадывается Гаррус, приметив эмблему N7 на броне одной из женщин. Она снимает шлем, заправляет прилипшую ко лбу прядь за ухо — так привычно, так знакомо, так!... — и на какой-то миг истерзанные, иссеченные алыми лучами Жнецов небеса меняются местами с изрытой горящими десантными капсулами землей. Шепард, о которой он так старался не думать с тех самых пор, как разверзся этот ад, стоит здесь и говорит что-то Коринфусу — в грохоте взрывов, далеких и близких, в визге лучей он не мог разобрать, что именно. У Шепард другая броня: черно-красная броня N7 вместо бело-синего «Кестрела». У Шепард другая прическа: она теперь собрала волосы в узел у основания шеи. И за спиной у Шепард теперь маячит другой, незнакомый мужчина: крепкий, будто скала, с полоской шрама, пересекающего лицо. Небеса и земля раскачиваются, содрогаясь от ударов, Гаррус дергает мандибулами и делает шаг вперед. Не имеет значения, что изменилось в Шепард за те проклятые шесть месяцев, которые она провела на Земле под домашним арестом. Не имеет значения, что могло измениться между ними, пока они оба за все это время не написали друг другу ни строчки. Не имеет значения. Здесь и сейчас важен горящий Палавен и миллиарды жизней, которые необходимо спасти. Со всем остальным они как-нибудь справятся. — Я с тобой, Шепард, — говорит Гаррус, поднимаясь в командный центр. — Мы найдем тебе примарха.***
На борту «Нормандии» время течет иначе, чем на поле боя, и системы корабля гудят мирно, почти убаюкивающе. На Менае казалось, что легко отвыкнуть от тишины, но у главной батареи все становится на свои места — как в тот самый день, когда Кейлин Шепард, возвращенная из небытия «Цербером», заглянула в отсек поговорить, и что-то важное, надломившееся вместе с известием о ее смерти, встало на место и срослось. Но Шепард здесь нет, и Гаррус считает собственный пульс, отмеряя время. На Менае они обменялись рукопожатием, и Кейлин в едва уловимой усмешке кривила губы и щурила глаза, когда Коринфус обратился к нему «сэр». Гаррус помнит про рвущийся от взрывов Менае, про горящий Палавен, про содрогнувшуюся Землю, и все-таки чувствует, что ему нестерпимо нужно с ней поговорить, расставить — как это говорят люди? — все точки над «i». Ему нужно знать, что же это было в ее каюте, когда вода смывала с них обоих кровь и пыль базы Коллекционеров, и пальцы Кейлин цеплялись за его плечи. Потом они не говорили об этом. На разговоры о чем-то действительно важном почти никогда не хватает времени. — Отдыхаешь, «господин Вакариан»? Тон Шепард — мягкая, влекущая насмешка. — После того, через что я недавно прошел, калибровка огромного орудия — расслабляющий отдых, — отшучивается Гаррус и добавляет уже серьезней. — Отвлекает от тяжелых мыслей. С мыслями о ней работает хуже, но об этом Гаррус не говорит. Она стоит напротив — живая, достаточно протянуть руку и убедиться — а еще этим утром Гаррус старался не думать о том, что могло с ней случиться на Земле. Шепард носит теперь сине-золотую форму Альянса, и идет она ей больше черно-белых комбинезонов «Цербера». Гаррус смотрит на нее — и теперь, когда у них есть несколько минут, чтобы поговорить, отчаянно ищет слова. Кейлин смотрит на него — так, будто знает наверняка, что происходит в его голове, и терпеливо ждет, дает ему шанс собрать этот паззл по кусочкам и облечь в слова. «Все точки над "i"», как говорят люди. — Ну, — тянет он, почти ненавидя себя за неуверенность. После базы Коллекционеров, у ее каюты, было намного проще: коснуться предплечья, прижать к стене, вдохнуть запах волос и даже не успеть подумать о том, что он, черт возьми, делает. — Теперь мы, кажется, должны пожать друг другу руки? Не знаю, как... — Гаррус. Он точно не знает, что именно заставляет замолчать — ее голос или ее ладонь, опустившаяся на шею. Вдоль цепи позвоночника бегут мурашки, и из памяти поднимаются док «Нормандии», залитый красноватым светом раскаленной адской звезды, и Шепард, закованная в бело-синюю броню. И то, что она сказала, приблизившись, привстав на цыпочки, коснувшись носом шрама на пластине и положив ладонь ему на шею — точь-в-точь как сейчас. «Ты мой». — Или, — шепчет она уже не так резко и не так нетерпеливо, и мягкие губы ее касаются мандибулы, — мне стоит сказать «господин Вакариан»? — Звучит... крайне заманчиво. Кейлин смеется тихо, и смех ее мягко вливается в мирный, убаюкивающий гул корабельных систем. В груди разливается тепло: вопросы, терзавшие Гарруса пять минут назад, кажутся глупыми и растворяются, не оставляя следа. Они снова могут все. Даже победить Жнецов. — Шепард, — зовет Гаррус, не выпуская ее из объятий. — М? — Нам понадобятся огромные пушки. Очень много огромных пушек.