Демократия

Во время их первой встречи трудно было заподозрить. — Познакомишь со своим братом, Саске? — спросил Наруто тогда, не отводя от Итачи взгляда. В синих глазах появилось странное выражение — будто он чего-то напряженно ожидал и при этом боялся ошибиться. Это должно было насторожить Саске, но он не обратил внимания. Он доверял Наруто — с тех пор, как впервые уснул в метро, опустив голову ему на плечо, а Наруто не оттолкнул. Потом было много чего, все и не вспомнишь. Особенность Наруто заключалась в том, что с ним всегда можно было поговорить. Он относился по-человечески, не спешил отвергать, если не видел чего-то, в корне расходящегося с его взглядами на жизнь. В противном случае Наруто давал отпор, жестко и бесповоротно; а еще он не стремился нравиться. Наверное, потому, что такого, как он, обожать было сложно; он успел смириться и принимал это как должное. Легко полюбить кого-то милого и приятного, труднее — стихию во плоти. Живи они в другое время, из Наруто получился бы идеальный диктатор — как человек действия, он умел отбрасывать сомнения и видеть мир в черно-белом свете. Но они жили во времена демократии, и убийственная сила Наруто была скрыта вежливостью. Пресловутым человеческим отношением. Он щадил тех, с кем сходился, пускай ненадолго, берег их от своего всеобъемлющего влияния — потому, наверное, и улыбался так редко, когда оставался один. Знал, что все равно все закончится. Саске мог его понять. С поправкой на то, что сам он щадить не привык. И отказываться от того, к кому прикипел, не привык тоже. В свое время он пошел против отца и матери, не отказавшись от брата; несколькими годами позже бросил вызов Наруто, от которого тоже не собирался отказываться. А Наруто вызов принял — Саске предпочитал думать, что не только из вежливости. Их первая близость случилась раньше, чем первый поцелуй. Все произошло спонтанно: весенним вечером Саске гостил у Наруто, от которого не собирался отказываться. Было томно и лениво, а потом, после череды случайных движений и взглядов, Саске потянулся к Наруто. Тот понял без слов и снова не оттолкнул. Секс с ним был лучшим сексом, который Саске мог вспомнить. Может, потому, что в глубине души ему всегда мечталось — довериться. Не решать. Он не хотел принимать на себя ответственность и боялся открыться. С Наруто бояться было нечего. С Наруто довериться получилось сразу; улыбкой, нужными словами и будто случайными прикосновениями он подготовил Саске вернее, чем если бы смазал пальцы гелем с хитровыебнутым названием, который Саске держал дома. С Наруто гель не понадобился; Саске кончил дважды без всякого проникновения, чувствуя себя не вполне собой, больше, чем собой, и под прикрытыми веками наблюдая, как расцветают неизвестные цветы насыщенно-красного цвета. Он никогда не думал, что секс может быть таким, может значить столько — но дело было не в сексе даже. В Наруто. Самые пошлые движения и звуки с Наруто такими не казались. Было нечего стыдиться, все было правильно, и Саске на какой-то момент подумал: это смысл моей жизни, а потом кончил себе на живот — и на руки Наруто. Наруто не остановился и тогда, прихватывая губами нежную сборчатую кожу внизу, делая то, чего для Саске еще никто не делал. С Наруто это не казалось грязным. Не способ себя унизить — наоборот, путь к вершине блаженства. После первой близости с Наруто Саске понял две вещи. Во-первых, он почувствовал себя не ничтожеством, как подсознательно всегда о себе думал, а человеком, достойным всего самого лучшего в жизни. Во-вторых, он влюбился. Они с Наруто никогда не говорили о любви. Просто сошлись, как животные, бывает, сходятся на время брачного периода, и какое-то время ежедневно отводили друг другу. Им стало лень говорить, зато потребность касаться друг друга была такой же острой, как потребность в пище. Саске читал в книгах, что воссоединение с любимым человеком часто сравнивают со счастьем умирающего от жажды, который нашел, наконец, свой колодец. Это было так и даже чуть больше. Неромантичное сравнение — с такой же силой хотелось в туалет. Без воды можно вытерпеть весь день. Не касаться Наруто весь день Саске бы не смог; физиологическая зависимость. Наруто достаточно было придержать его за плечо после лекций — и от одного этого Саске вело. Он сходил с ума и не хотел этому сопротивляться. После пар они часто задерживались в мужском туалете — целовались и дрочили друг другу в тесной кабинке, встречаясь скользкими пальцами и языками. Этого хватало, чтобы как-то перетерпеть поездку в метро по дороге домой: вжимаясь спиной в раздвижные двери, Саске чувствовал колено Наруто у себя между ног и старался не кусать губы. Наруто смотрел на него; можно было кончить от одного этого взгляда. Он умел сделать хорошо — это касалось всего, не только секса. С каждым днем Саске все больше влюблялся и, опьяненный своей влюбленностью, позабыл об осторожности. Он привел Наруто к себе домой. Не в квартиру, которую они снимали на двоих, сначала просто «по дружбе», непостижимым образом завязавшейся в институте. В свой настоящий дом. К Итачи. Этого делать не следовало. Итачи только кивнул чуть отстраненно, когда Саске представил их с Наруто друг другу, но протянутую ему руку пожал. Позже он посмотрел на Наруто по-другому. С интересом. Но это Саске понял много позже — после того, как, во время очередного визита к Итачи отлучившись ненадолго, застал потом их вместе. Ничем предосудительным Наруто и Итачи не занимались — они даже сидели в разных углах дивана, только вот их пальцы сплелись на его спинке. Выглядело это так, будто Итачи случайно согнул в локте руку, а Наруто дотянулся до нее своей рукой и сжал, и Итачи не стал отнимать ладонь. Прикрыл глаза, замер; Наруто на него смотрел. Не так, как смотрел на Саске. Не только так. Итачи отталкивал всех, даже девушку свою, даже родителей; Саске, и тот далеко не сразу понимал, где Итачи не принимает его, а где просто бережет. Но Наруто не отталкивал никого — поэтому, должно быть, Итачи не смог его оттолкнуть. Увидев их вдвоем, Саске вдруг вспомнил: Наруто его щадил. Наруто всегда делал так, чтобы ему было хорошо и, казалось, от одного этого получал удовольствие. Собственные потребности его будто меньше тревожили, и зависимости — физиологической, невероятно яркой, — он в той же мере, что Саске, не испытывал. Заниматься какой-нибудь ерундой ему нравилось не меньше, чем заниматься сексом — или это со стороны так казалось? Саске всегда мог довериться Наруто, но, увидев его с Итачи, подумал: сам Наруто ему не открывался. Не считал его достойным доверия. Итачи был — другое дело. Итачи Наруто не собирался щадить, на Итачи можно было обрушить все, и он бы принял; показать ему свои истинные желания. Похоже, Итачи был не против узнать желания Наруто. Это было горько — будто двое самых близких людей решили его предать. Без своей на то вины, впрочем, Саске видел. Их будто создали друг для друга, Наруто и Итачи, отлили как две части одного целого неведомые боги; он, Саске, остался в стороне. Хуже. Он был тем, кто приложил две половины одна ко второй, свахой поневоле. Может, потому Саске с такой силой и тянуло к Наруто — он чувствовал в нем половинку своего горячо любимого старшего брата… То, о чем Саске не знает, не причинит ему боли, — так они, наверное, думали. Это ничего, что нас тянет друг к другу. Мы — сильные, как-нибудь справимся. Перебороть силу притяжения невозможно? Не для нас. Мы справимся, мы ведь привыкли щадить. Мы позволим себе только эту маленькую слабость… только один раз. Переплетенные пальцы Итачи и Наруто значили больше, чем все сексуальные похождения Саске и Наруто, вместе взятые. Саске впервые видел Наруто таким… открывшимся, таким настоящим. И Итачи тоже был настоящим. Они оба могли бы стать диктаторами, наверное. Только в мире царила демократия, и была поэтому их проклятая вежливость, которая не ложь сама по себе, но под которой истинные чувства все равно не скроешь. Чем сильнее ты, тем быстрее учишься скрывать свои настоящие устремления, чтобы не снести ими всех вокруг, чтобы не причинить боль близким людям. Ты раскрываешься только перед равным тебе, только перед достойным; глядя на Наруто и Итачи, Саске понял, что не достоин. Ни одного из них. До безумия сладкий сон, который разделил с ним Наруто, был просто сном. Саске никогда и ничего не пытался сделать сам, его вечно опекали — сначала Итачи, теперь вот Наруто, он плыл по волнам и считал себя еще вправе требовать чего-то от сильных-хороших, которых встречал на своем пути. Он думал только о себе, даже не пытаясь понять, каково другим. Отношения с Наруто с самого начала были игрой в одни ворота — Наруто от них больше терял, чем получал, и на месте Саске легко мог оказаться другой эгоист. Кто угодно. Саске хотел бы поступить не как эгоист хоть раз в своей жизни. Он бы хотел развернуться сейчас и уйти, оставить их вдвоем. Всему свое время, а до случайной интрижки никто из них не опустится, и все останется как прежде… Саске хотел бы; но Наруто обернулся, почувствовав его безошибочно, как чувствовал, бывало, какого участка кожи коснуться, чтобы стало хорошо. Обернулся и позвал: — Иди сюда, Саске. Итачи кивнул, не открывая глаз, и Саске не смог сопротивляться. Лежа головой на подушке, предоставленной Итачи, он пытался услышать, о чем Наруто и Итачи говорят — без слов. Потом Наруто сказал вслух: — Мы можем жить втроем. Итачи был за с самого начала, а Саске не стал спорить; бывает, нужен клей, чтобы соединить две половинки целого — и кто сказал, что роль клея постыдна?