По обломкам вверх

Пламя в камине подрагивало, бросая на стены угловатые, рваные тени. Казалось, что Гарри боялся даже вдохнуть или же сделать резкое движение. Лишь одна мысль трепетала в такт его учащенно бьющемуся сердцу — не спугнуть этот момент, не дать отстраниться и сбежать. — Как… интересно, — прошептал Люциус, лизнув кожу ниже ушной раковины, — почему же мой «надсмотрщик» не рискнет немного поколдовать? Я безоружен, и это должно быть очевидно такому опытному и умелому аврору, как ты, Гарри. Ведь все мои десять пальцев сейчас на твоей коже, чувствуешь, Га-а-арри-и?.. Поттер, притиснутый грудью к стене, странно медлил. По идее он сейчас должен был яростно отбиваться, выворачиваться из жесткой хватки, наплевав на рвущуюся ткань одежды. Поначалу он так и делал — но всего пару секунд, а затем вдруг затих и закусил губу. Люциус обнаружил это, пройдясь пальцами по его лицу и огладив губы перед тем, как осторожно снять очки и отложить их на каминную полку. Океан, целый мордредов океан необычного, будоражащего удовольствия скрывался в том, чтобы ухватить Поттера за плечо сразу же, как он переступил порог, зажать ему рот и толкнуть к стене, заставив распластаться по шелковой обивке, а затем… затем очень-очень медленно и со вкусом облапать, сорвав куртку и задрав футболку. Люциус сегодня был не в духе и выставил всех, включая и домовиков, из дома — в парк, за ограду, да хоть мантикоре на рога, лишь бы все катились прочь, куда подальше. Но аврор Поттер, конечно же, с таким распоряжением не смирился. Явился, как всегда, ровно к восьми вечера с проверкой и нагло переступил порог, показательно брямкнув дверью о стену. После Победы Люциуса держали под домашним арестом, и вот уже шестой месяц к ряду донимали странными претензиями, вымогая возместить чудовищную сумму за якобы нанесенный ущерб трущобам Лондона. В итоге вынужденное затворничество Люциусу так остогоблинело, что хоть оборотнем начинай выть. Но самым унизительным оказалось то, что к нему приставили личного надсмотрщика — Гарри Поттера. Видите ли, Министр Магии таким образом оказал бывшему Упивающемуся особую честь, раструбив об этом по всей Магической Британии. Можно подумать, в газетах больше писать было не о чем, кроме как о Гарри Поттере, лично следящим за «раскаяньем и перевоспитанием» Люциуса Малфоя. В первые свои визиты Поттер нервничал и был приторно вежлив, даже навязчив. Но после нервного срыва Люциуса, чудом не проломившего ему голову брошенным бронзовым дыроколом, Поттер поубавил свой пыл и потом уже являлся раз в сутки, в строго оговоренное время. Он стандартно обыскивал имение, проверял Люциуса на недозволительные воздействия со стороны охраны, — ведь Люциус сам не мог себя обезопасить по причине запрета на использование волшебной палочки, — рассказывал новости, отдавал какие-то распоряжения охране, а затем отбывал в неизвестном направлении. Через три месяца такого надзора Люциус от скуки попытался немного расширить сферу их общения: задавал якобы важные вопросы, просил ускорить рассмотрение своего дела, мелко мстил охране, ябедничая на неё. Поттер внимательно выслушивал, кивал, но вмешиваться не спешил, держался холодно. Но Люциус замечал, как Поттер тайком разглядывал его, как цепким взглядом отмечал малейшую деталь в одежде или же круги под глазами, как задерживал дыхание, стоило только резко приблизиться. Удалось даже как-то пронаблюдать дрожь его пальцев, когда он застал Люциуса полуодетым. Пришлось в отместку притянуть его за шиворот и шепнуть: «Что, Поттер, вы у нас еще и вуайерист, оказывается? Пользуетесь служебным положением, потакая собственным демонам?» И вот сегодня, когда Люциус получил уведомление об окончательном и бесповоротном отказе покинуть страну, когда, будто бы в насмешку, Люциусу кинули подачку — позволение колдовать, ограничиваясь лишь бытовыми заклинаниями, пришло время понять, что он на пределе. И что всё, хватит. И не придумалось ничего лучшего, чем напроситься на смертный приговор, покончив со всем сразу — напасть и оскорбить их драгоценного национального героя, да так, чтобы уже не было хода назад. Вроде бы просто. И даже со вкусом. Только вот… Только всё почему-то пошло не по плану. Поттер, распластанный по стене, с запрокинутой головой, потому как Люциус болезненно ухватил его за волосы, вовсе не паниковал и не вырывался. Более того, он чуть слышно стонал от каждого прикосновения, да к тому же так… так одуряющее пах возбуждением... Что пошло не так? Когда именно? Почему Люциус и сам готов молить провидение, чтобы сейчас никто не посмел вмешаться, чтобы не нашлось свидетелей, чтобы… чтобы Гарри сам попросил о большем. И надежды сбылись, когда Люциус провел языком по его коже между лопатками и чуть прикусил, оставляя отметины от зубов, а Гарри, мелко дрожа, прошептал: — Наконец-то… Люциус замер и судорожно выдохнул. А потом также тихо попросил: — Заколдуй дверь, чтобы никто не вошел. Прошу… прошу тебя. И, странное дело, его просьбу удовлетворили. Неторопливо и уверенно. Будто бы это был вовсе не Поттер, а сама судьба в её неотвратимости. И сразу расхотелось сводить счеты с жизнью. Напротив, жаждалось испытывать, ощущать, впитывать в себя чужую потребность дышать и существовать, ловить пальцами, губами, всем своем нутром сильный, жгучий пульс. И тут Поттер, безошибочно уловив смену настроения, оттолкнул его и перехватил инициативу. Кто бы мог подумать, что Гарри может быть таким… жарким и даже согревающим. И одновременно ненасытным. О, да, аврор Поттер очень даже умеет пользоваться служебным положением, и почему Люциус сомневался в этом? И, будучи жертвой, Люциус был очень даже не против протестировать и другие умения аврора Поттера. Сейчас. И потом. Много-много раз потом…