Гришка-Вор тебя не ополячил, Пётр-Царь тебя не онемечил. Что ж ты делаешь, голубка? — Плачу. Где же спесь твоя, Москва? — Далече. Голубочки где твои? — Нет корму. Кто унёс его? — Да ворон чёрный. Где кресты твои святые? — Сбиты. Где сыны твои, Москва? — Убиты.
М. Цветаева
Проводив главу янычаров Бекташа-агу, Кёсем Султан некоторое время сидела на диване и задумчиво глядела в небо. Дневное солнце светило ярко, но на душе у Кёсем было невероятно муторно. Только что она рассказала янычару о своём замысле свергнуть с престола собственного внука, шестилетнего Мехмеда IV, дабы посадить на трон его брата Сулеймана. «И ведь не Мехмед тому виной, а его мать! — думала Валиде. — Ишь ведь чего удумала Турхан: бороться со мной; вознамерилась сама стать регентшей! Пригрела я, кажется, змею на груди... Началось-то всё ещё с Ибрагима… Эх, Ибрагим, Ибрагим… ну как же ты так?..» И Кёсем пустилась в воспоминания. Как же она зачерствела сердцем, ожесточилась в борьбе за власть… Позор, какой позор! Приказать убить родного сына, а теперь и внука!.. Хорошо хоть, она не причастна к уходу Мурада: тот умер естественной смертью, от пьяных излишеств. Но что было до него-то? Её названый сын Осман, которого она всегда любила как родного, велел казнить своего единокровного брата Мехмеда… потому что сам отправлялся на войну и решил «подстраховаться»! Кёсем не удалось спасти сына, и тот стал первым родным её человеком, потерянным вслед за мужем. Она знала о «законе Фатиха» и почти простила Османа, несмотря на ужасное горе по Мехмеду. И вдруг снова мрак, пустыня и ужас! Посредством слабоумного Мустафы его родственники, Халиме и Кара-Давут, решили захватить власть и воспользовались янычарским мятежом. Осман был свергнут и задушен самим Давутом и его приспешником Дервишем. Кёсем Султан пришлось пережить второй страшный удар. Она любила Османа… она не хотела… Регентство при 11-летнем Мураде шло довольно успешно: Кёсем пользовалась огромной популярностью и уважением в народе. Но подросший султан сосредоточил власть в своих руках и с той поры стал править по-своему. Несмотря на жестокость, он сумел более-менее вывести Империю из кризиса, и кто знает, как сложилась бы его жизнь, не ударься он в пьянство и пиршества и не сгуби себя в самом расцвете лет — в двадцать семь… В таком же возрасте, когда от тифа умер его отец… Ибрагим был психически нездоров, и поэтому при нём Кёсем правила почти безраздельно. Задача же, возложенная на «формального» султана, заключалась в появлении наследников, с чем Ибрагим не без помощи матери и её поверенного успешно справился. Но терпеть его выходки в конце концов стало невозможно, и Кёсем повелела низложить безумного сына, а затем убить его. И только Турхан! Эта амбициозная и умная девушка — такая же, какой была сама Кёсем Султан в юности — не желала уступать своей свекрови. Именно из-за её непокорности Кёсем и предприняла последнюю попытку удержать власть за собой. Не Мехмед мешал ей, а Турхан. Мать же Сулеймана казалась ей более послушной. Но и среди всех этих интриг, жертв и борьбы Кёсем не забывала самое первое и самое главное своё горе. Событие, которое повлекло за собой остальные несчастья. Это была смерть её милого мужа, её Повелителя, её Ахмеда.***
На второй или третий год регентства боль Кёсем от гибели старших сыновей постепенно стала утихать. Природная ли стойкость или уже закалённая годами выдержка взяла верх, только Валиде-Султан оправилась от потерь (по крайней мере, с виду). Сердечные раны зажили, и лишь растравление их давало знать, как глубоко была когда-то ранена Кёсем. Однако ж она сделалась заметно пасмурна и печальна. Преждевременные морщины насунулись на её лоб и уже никогда больше не сходили с него. То и дело оглядывалась она вокруг: всё новое в Империи, все перемерли те, кем она поистине дорожила. Только дочери одни и остались с ней. Умер Ахмед; умерли сыновья, способные править успешно и достойно; и поросла быльём кипевшая при Ахмеде султанская власть. Это напоминало шумный пир, где перебили всю посуду и разлили вино, а гости и слуги расхитили остальное — и смутная стоит хозяйка дома, думая: «Лучше б и не было того пира». Напрасно старались занять и развеселить Кёсем; напрасно большинство слуг и гаремных наложниц лебезили перед ней — сурово и равнодушно глядела она на всё это, и на её прекрасном лице выступала неугасимая горесть. И, понурив голову, шептала она про себя: «Муж мой! Ахмед мой!» ...В 1635 году Мурад собрался в поход против Ирана. Тебриз, Ереван, Нахичевань повидали немало запачканных дёгтем турецких шаровар и мускулистых рук с ятаганами и пистолями. Турки опустошили все местности, по которым проходили; перевели весь провиант, и дошло в итоге до того, что они сами себя оставили без продовольствия. Этот бросок кончился неудачей, но уже через три года султан Мурад снарядил новую армию и, овладев Багдадом, подписал Зухабский мир с шахом Сефи I, положив этим самым конец долгому противостоянию Османской Империи и Сефевидской державы. Но всё это уже не занимало Кёсем. Она уходила в Голубую мечеть, будто бы помолиться, однако никто не видел её там молящейся. Полная тоски, садилась она возле гробницы султана Ахмеда и долго сидела так, поникнув головой и всё повторяя: «Ахмед мой! Ахмед мой!» Кругом сверкало драгоценное убранство мечети, слышалось песнопение; но чело Валиде-Султан омрачалось, и слеза капала одна за другою.***
Встрепенувшись всем телом и стряхнув с себя груз прошлого, Кёсем встала со своего ложа и подошла к окну. Глядя на плывущие в небе облака, она почему-то представляла себе загробный мир и думала: «Ахмед, родной мой, где же ты?.. Я так измучилась без тебя!.. Как бы мне хотелось оказаться с тобой! Для чего мне выпала такая судьба — увидеть смерть всех своих сыновей и подослать убийц ко внуку?! Ахмед, пожалуйста, услышь!.. Освободи меня. Разве ты не слышишь, как изнемогает под тяжестью грехов истерзанная душа твоей Кёсем, твоей Махпейкер?..» И тут в дверь стали громко стучать. Послышался голос, в котором женщина узнала голос соратника Турхан, некоего Сулеймана-паши: — Валиде-Султан, открывайте! Мы знаем, что вы здесь! От неожиданности Кёсем метнулась за платяной шкаф, стоявший в углу. Дверь в итоге выбили, и в покои ввалилось человек двадцать евнухов под предводительством Сулеймана. Тот очень быстро отыскал затаившуюся Валиде, положил руку ей на плечо и сказал: — Взята ты нами по приказу Турхан Хатидже Султан. Теперь ты её пленница. — Её пленница? Как бы не так! — огрызнулась Кёсем и принялась отбиваться от напавших на неё евнухов, да так яростно, что её еле-еле скрутили и поволокли во двор. Но и на улице, будучи брошенной оземь, она продолжала бороться со своими мучителями молча и ожесточённо. — Кончайте! — крикнул наконец Сулейман, наблюдавший за экзекуцией. — Око за око! «Неужели это всё?» — мелькнуло в мыслях у распростёртой на земле Кёсем, прежде чем она увидела, как к ней приближается самый дюжий евнух. — Убей её! — велел паша. Слуга накинулся на Валиде-Султан, пытаясь задушить, но промахнулся — только повредил ей подбородок. Лишь со второй попытки руки евнуха плотно охватили горло Кёсем. Голова её запрокинулась, из уголков губ заструилась кровь, руки стали ватными, а глаза закрылись. Женщина поняла, что это конец. Из последних сил приоткрыла она один глаз и посмотрела в ту сторону, где располагалась Голубая мечеть. Сквозь сумасшедший крик она различила: — Сдохни, мерзкая старуха! И день померк…***
Когда Кёсем Султан очнулась от удушения и приподнялась, то с изумлением обнаружила, что находится в совершенно незнакомом месте. Она лежала на поляне, покрытой мягкой травой; вокруг шумели листьями деревья удивительной породы, которые не росли в Стамбуле. Кёсем осмотрела свои руки, потрогала лицо и поняла — теперь ей лет двадцать пять, не больше. Вдруг раздался зов: — Кёсем!!! Моя Махпейкер, моя луноликая! — Ахмед??? — девушка обернулась и тотчас оказалась в объятиях подбежавшего к ней юноши. Это и впрямь был султан Ахмед — молодой и прекрасный, такой же, каким умер. Он прижал её к своей груди так крепко, словно боялся, что она сейчас исчезнет. — Отпусти, Ахмед! ты меня раздавишь! — засмеялась Кёсем. Когда тот ослабил хватку, она обрадованно заговорила: — Я даже рада, что меня убили по велению Турхан. Поверь, Османская Империя без тебя давно приходит в упадок... Ахмед охватил лицо жены своими ладонями и страстно поцеловал. Кёсем с тихим стоном счастья обвила его шею руками и прижалась к мужу, не замечая ничего больше. Даже Османа, Мехмеда, Мурада и Касыма, которые стояли неподалёку и улыбались, наблюдая воссоединение своих родителей. Только Мурадово сердце болезненно сжалось: наложницы его братьев были здесь же, с ними, а его жена всё ещё оставалась на земле. «Айше, милая, — подумал он, — возвращайся скорее… умоляю…» А Кёсем Султан наконец затихла в объятиях Ахмеда и промолвила: — Ну вот мы и снова все вместе…