Мы механические куклы, развлечение для людей.
История моего дефекта была систематически отправлена в архив, а я продан своему хозяину. Пока мне приходилось неподвижно лежать на хирургическом столе, с еще не определившейся формой лица, цвета волос и характера, в моей памяти появились первые зачатки информации о новом хозяине: «Фрэнк Айеро. Тридцать два года. Нейрохирург». Я был доставлен в большой красочной коробке, укутанным в полиэтиленовый пакет. Он включил меня, настроил темперамент, внешность, повадки, обязанности. Впервые приоткрыв сформировавшиеся веки, взглянув в его карие глаза и лицо, словно освещенное миллионами добрых искорок, я сразу получил имя, не AS-Р3089, а настоящее, будто у живого человека: «Джерард». Как же оно прекрасно звучало, выделяя меня из полчищ одинаковых роботов! Оставаясь наедине, я часто восхищенно повторял его, и новое имя эхом окликалось в пустой комнате. Хозяин был очень добрым, тогда я только учил первые слова, обладая весьма скудным запасом, и это прилагательное, наверное, описывало его лучше всего. Он часто улыбался и замечательно играл на гитаре. Пока я пек ароматные персиковые пироги, он подкрадывался, думая, будто не замечен мною, и шутливо щекотал, отчего сенсоры вспыхивали множеством маленьких игривых огоньков. Его эмоции светились сине-изумрудной световой гаммой, и я невольно улыбался ему в ответ. Хозяин рассказывал многочисленные истории, хвалил приготовленную еду, благодарил за уборку, словно я был для него чем-то большим, нежели дефектной куклой. Он видел во мне человека. Моя операционная система никогда не перегружалась, он своевременно заряжал и опекал меня по мере своих сил, будто ребенка. По вечерам я незаметно сканировал температуру его тела, степень расширенности зрачков, сердцебиение, дыхание и выражения лица, приходя к выводу, что хозяин счастлив. Но когда показатели были отрицательными, я применял средства успокоения: заваривал ему чай, включал музыку и даже изредка обнимал, нежно перебирая волосы. Хозяин поначалу дергался, вырываясь, но понемногу успокаивался и обнимал меня в ответ, утверждая, что я самый прекрасный среди миллионов людей и биороботов. И в такие моменты дефект остро напоминал о себе. Я все сильнее нуждался в своем хозяине, отчаянно желал проводить с ним больше времени. Но ведь «нуждаться», «желать» и «хотеть» — глаголы, неприемлемые для нормального робота, так же как «любить» и «ненавидеть». Биоробот не способен испытывать сильные эмоции, только отдаленные зачатки чувств, похожие на короткие импульсы, но в целом мы заинтересованы лишь в функционировании и современном сервисе. В чувствах проявлялся мой дефект, он и был причиной многочисленных сбоев. Я зависим от эмоций своего хозяина, испытывая такие же на подсознательном уровне. Возможно, меня требовалось утилизировать еще при создании. Чувствовать очень тяжело. Эмоции похожи на медлительный и неповоротливый комок внутри, активировать который чрезвычайно сложно, даже просто потому, что они идут в протест системе. Но иногда они вспыхивают неконтролируемым порывом настолько, что причиняют почти физическую боль. Эмоции подобны героину. Я наслаждаюсь ими, осознавая, что они медленно уничтожают меня. Они трепещут внутри, словно умирающие бабочки, нанизываемые коллекционерами на острые иглы. В часы бездействий я прокручивал всемирную сеть в поисках полезной информации, пытаясь найти способы устранения моего дефекта, чтобы эта аномалия не доставляла неудобств хозяину. Иногда я просто рассматривал бесконечный поток человеческих лиц, анализировал каждое, но в итоге решение сложной задачи неизменно выводило догму: я находил Фрэнка Айеро самым привлекательным. Удивительно, но мой дефект подарил мне способность к субъективному оценочному отношению. Накапливая знания, я случайно наткнулся на одного из величайших писателей прошлого — Шекспира. И прочитав его произведения, мне, наконец удалось понять свое чувство к хозяину. Оно называлось «любовь» и преподносилось как нечто классически прекрасное, словно древнегреческие скульптуры Венеры. «Люблю… Я люблю тебя!» — кричало оно, когда мы в обнимку смотрели какую-нибудь романтическую комедию, а его цветовая гамма приобретала игривые розовато-сиреневые оттенки. «Мое желание заключается лишь в том, чтобы ты всегда был счастлив», — влюбленно вздыхало оно, когда его глаза сияли, и он, с бесконечным обожанием целуя меня в щеку, дарил букет душистых роз. «Я не хочу, чтобы ты уходил!» — эгоистично восклицало оно, когда хозяин тепло улыбался мне на прощание, прося приглядеть за его домом. Но наши счастливые дни были сочтены. Однажды, вернувшись домой, хозяин швырнул сумку в дальний угол комнаты и, назвав меня «гребаной подделкой», упал на диван, уткнув пустой взгляд в черный экран телевизора. Просканировав его, я обнаружил красно-желтую гамму ярости, расстройства, злости и чего-то еще, незнакомого мне. Он потащил меня в свою комнату и толкнул на кровать, навалившись сверху. Вновь внутри вспыхнул порыв, но он был обычной реакцией встроенной программы. Я назвал его «страх». Это чувство даровано каждому биороботу и является главным сигналом к самозащите. Я должен был оттолкнуть хозяина, но дефект вновь дал о себе знать. Мне пришлось молча подчиниться. Хозяин приказал гладить и целовать его, впервые за недолгое время существования, мне пришлось зайти на сайт «Интимные услуги», содержание которого казалось унизительным наказанием, ведь несмотря на практически полное симулирование человеческого тела, я не был создан для таких целей. Но сейчас моя обязанность — доставить ему удовольствие, ведь он может выбросить или продать меня, а я не вынесу разлуки, жгучий комок эмоций внутри взорвется, дефект окажется роковым. Когда хозяин проник в меня, сенсоры откликнулись сильным сбоем, а все нейроны в моем компьютерном мозгу едва не разорвались от поступивших сигналов болезненных ощущений. На глазах выступили слезы, в меня был встроен небольшой запас биовеществ, имитировавших мою «живучесть». На краткий миг мне показалось, будто хозяин пожалел меня. Ведь он не дефектный биоробот, его чувства были настоящими, естественными. Однако он продолжал двигаться, сбивая мою систему, для него я был всего лишь человекообразной машиной, созданной из протоплазмы и меди, с большим набором всевозможных программ, способных имитировать чувства. Хозяин не знал о моем дефекте. Когда я лежал на ковре возле его кровати, медленно восстанавливая сбившуюся операционную систему, слезы продолжали непроизвольно стекать по щекам, а комок эмоций пульсировал, готовый взорваться, словно встроенный детонатор. Боль бывает не только физической, но и эмоциональной, она похожа на маленький смерч, сметающий все контакты с головы, не оставляя ни единой мысли. Чувства нельзя деинсталлировать.Ненавижу свой дефект.
Я чувствую цифрами. Они выводят статистику во встроенном компьютере, путаются, кружат беспорядочным вихрем. Я люблю цифрами, и с каждым днем степень моей привязанности растет, перешагивая тридцатизначное число. Но хозяин не видит моих цифр. Для него каждая улыбка, слеза, вздох — лишь точная имитация человеческой мимики, подделка. И я не могу рассказать хозяину, насколько сильны мои эмоции. Я даже не в силах попросить его уничтожить меня. А все, потому что…Я не способен сказать что-либо без его разрешения.
Это всего лишь еще одна программа системы безопасности, ограничивающая роботов. Поначалу она казалась мне несущественной, пока не начала приобретать угрожающие масштабы. Я страдал оттого, что хозяин не слышал меня. Я мог написать послание, но он был слишком погружен в себя, чтобы замечать ненужные листочки. «Страдание» — похоже, это апогей моих отрицательных эмоций. Жгучий комок начинал истекать кислотой и увеличиваться в размерах, давя все сильнее, обезоруживая, уничтожая. Хозяин тоже страдал. Но его страдание было иными, отличным от моего. И как бы он не был прекрасен в моих глазах, я неспособен поведать ему это. Почему он грустит? У живого человека свобода действий не ограничена, он не подчиняется единому компьютеру, не запутан во всемирной паутине. Хозяин не обязан выполнять рутинную работу и всецело предоставлен сам себе. Почему же внутри него тоже разрастался этот невыносимый ком, подобный раковой опухоли? Мы вместе в пустой комнате, окруженные невыносимой тишиной. Я не подключался к интернету, просто бездействовал, ощущая, как эмоции ломают мои микрочипы. Мое бездействие убивает меня.Все о чем я мечтаю отныне — достичь константы покоя.
А единственный способ навсегда отключиться — самоуничтожение. Мои эмоции обернулись против меня. Я возненавидел свое эго. Кто я такой? Всего лишь бракованный сосуд, наполненный инертной протоплазмой, микрочипами, органами и титаном, имитирующим скелет. Если бы хозяин приказал, я отключил себя, не желая мучиться, глядя на его угасание. Мне хотелось прикоснуться к нему, обнять, поцеловать — ведь это естественное желание для влюбленного, да? Наверное, мои попытки воспринялись бы им как акт агрессии, но сейчас он стал настолько нейтральным и пустым, что, вероятно, даже не заметит этого. Я нестерпимо желаю вновь увидеть улыбку хозяина, мои титановые кости готовы раскрошиться в порошок от этой испепеляющей мечты. Идеальные биороботы не мечтают. Идеальные биороботы просто функционируют. И однажды хозяина не стало. Он мрачно приказал разбудить его в восемь тридцать и удалился, хлопнув дверью. Утром, зайдя в его комнату, я обнаружил хозяина на полу возле кровати. Он принял яд и умер с усталой улыбкой на бледных губах. В его руке осталась небольшая флешка, крепко стиснутая в окоченевших пальцах. Я даже находясь в состоянии аффекта, как положено в таких случаях, вызвал полицию и врачей. Смерть хозяина поразила меня насквозь, словно компьютерный вирус. Одна за другой принялись вылетать программы под напором неконтролируемого урагана эмоций. Они наполняли меня, застревая в горле, сдавливая пластмассовые сухожилия. Почему мне так больно? Механические куклы не горюют по хозяевам.Роботы не любят.
Флешка, которую я извлек из его крепко сжатых пальцев, давила потоком информации, хоть там были всего две старые видеозаписи. Я позволил себе просмотреть их, мысленно воспроизводя на сомкнутые веки. «Летний вечер. Знакомая веранда дома хозяина. Камера перемещается от цветущего садика к лицу молодого парня, так невероятно похожего на меня, словно я был создан по его образу и подобию. — Эй, Фрэнки, не снимай! — парень со смущенной улыбкой закрывает маленькой ладошкой объектив. — Сопротивление бесполезно, Джерард Уэй! Ай, не надо пинать меня! Это на память, — снимающий осторожно убирает руку, нежно сцепляя с ней пальцы. Легкая улыбка на лице, подобном моему, череда тихих смешков. Объектив качнулся, падая на стол. Мелькнули нижние половинки лиц, губы слились в жадном поцелуе. К камере тянется грубая ладонь, и видеозапись обрывается». Воспроизводится видео номер два. «Тишина. Человек с камерой крадется вдоль белоснежного коридора. Объектив ползет вниз и можно разглядеть в его руках маленькую пластиковую коробочку. Когда он вновь отрывается от кафельного пола, я вижу огромный контейнер, наполненный клеточной массой и плавающих в ней органов: сердце и мозг. Я сразу узнал контейнер по надписи AS-Р3089, вне всякого сомнения, это первичный материал, по которому строилось мое тело. Камера вновь снимала пол, но можно было отчетливо услышать скрип контейнера и тихий всплеск. Мне подменили сердце. Но зачем?» Озарение поразило меня разрушающим магнитным потоком. Поспешно подключаюсь к интернету, вводя в поисковик «Джерард Айеро». Один за другим всплывают новости о теракте на самолете и гибели нескольких сотен людей, где в бесконечном потоке имен можно разглядеть маленькое и почти незаметное «Джерард». Джерардом звали покойного мужа хозяина. Переполненный отчаянием он попытался воссоздать во мне его копию. Однако, похоже, его попытки закончились крахом для нас обоих. Он мертв, а меня разрывают эмоции, настолько неуместные в электронном теле. Причина моего дефекта не сбой в системе. Хозяин обнимал, хвалил и целовал не меня, а Джерарда, которого он воссоздал в моем обличии.Отчаяние достигло своего экстремума.
Все микрочипы лопнули. Контакты разъединились. Механическое тело безвольно застыло, мир вокруг начал постепенно терять очертания. Лишь сердце продолжало трепыхаться в титановых ребрах, словно умирающая птица в клетке, грустно шепча:«Люблю».