Прелести общей съемной хаты

Никита думает, что завалиться на вписку было совершенно дерьмовой идеей, потому что Гена теперь пьян. Пьян до того самого состояния, когда вроде всё осознаешь и понимаешь, почти крепко держишься на ногах, но градус уже высокий, и творишь дичайшую хуйню, за которую, по обыкновению, на следующее утро бывает стыдно. Но проблема во всём этом в том, что Гена не пьет. То есть совсем не пьет. Ни капли. Всегда бухого на подобных раутах Никиту — сейчас Курскеев трезв, как стеклышко — обычно сдерживает от всяких конфузов что-то уверенно вещающий какой-то телке заплетающимся языком Фарафонов. Это немного дезориентирует его, выбивает из привычной колеи, он потерян, поэтому с досадой отставляет ледяной бокал с пивом подальше и грубо просит отвязаться потенциальную пассию на ночь, получая в ответ слегка визгливое «хам», но уже не обращая на это внимание. Веселье обрывается так же резко, как и началось пару часов назад. Да, нежного и ранимого романтика Геннадия кинула шлюховатая телка, но разве это достаточный повод для того, чтобы изменить принципам и нажраться? На смену непониманию приходит злость и обида: он сам трезвый, пока друг напивается и весело проводит время. Никита фыркает и отходит от осточертевшей барной стойки с твердым намерением покинуть квартиру. И то, что он так по-свински кидает своего бро, не ебет вообще никак — сам виноват (совесть только тихо нашептывает ему, что пьяного его Фарафонов никогда не бросал и отвозил домой, однако он быстро отмахивается от неё). В прихожей (она на удивление пуста) его резко хватают потной ладонью за локоть и настойчиво тянут от входной двери. — Никит, ты куда? — слегка запинаясь, спрашивает Гена, удивленно скользя пьяным взглядом по исказившемуся в раздражении лицу друга. Кажется, его вполне затуманенный алкоголем мозг действительно не сечет фишку, из-за чего Курскеев злится еще больше и буквально выдирает руку из крепкого захвата, вгоняя этим Фарафонова в полнейший ступор. — Никуда, бро, бухай дальше, и счастливо повеселиться с той шлюхой… Не забудь про контрацепцию только, — дверь, конечно же не закрытая, отворяется и через пару секунд оглушительно захлопывается, оставляя о чем-то задумавшегося Гену одного в коридоре.

***

На часах 2:00, и Никита сквозь сон слышит возню в прихожей. «Да, вот тебе и прелести общей съемной хаты», — Курскеев со стоном сползает с кровати и бредет в прихожую, развернувшаяся картина в которой вызывает у него дикое желание закатить глаза и сделать картинный фейспалм. — Наразвлекался, пьянь? — упрекает он возящегося со шнурками друга и, тяжело вздохнув и толкнув того плечом, чтоб держался за него, помогает распутать узлы и стащить кеды. — Бро, чё за фигня? Сколько раз ты нажирался? Я, может, только сегодня и совсем чуть-чуть… — тянет обиженно Фарафонов и, полностью облокотившись на импровизированную подставку, добавляет: — Чтоб я без тебя делал, Никитка… «Никитка» улыбается от чего-то и больше не злится, решив, что выебет мозг «полным отказом от алкоголя» Гене завтра, лишь еще пару раз тяжко вздыхает и ведет приятеля в спальню. За тем без присмотра станется свалиться с дивана в гостиной, поэтому держать надо ближе. Да и таз подставить, если тот решит проблеваться через часик, все-таки надо. — Спи, — положив забавно икающего брюнета на кровать, он хмурится в напускной сердитости и разворачивается на кухню, чтобы принести хотя бы стакан воды. Однако его, охуевшего от такой силы в таком состоянии, тянут на себя и укладывает рядом, закинув сверху руку. — Как с шлюхой? — уже ничему не удивляясь, спрашивает парень. — Ты лучше шлюхи, Никит, — бормочут в ответ. — Это не даст тебе плюса, если ты облюешь меня, я все равно тебя уничтожу, — фыркнув, предупреждает Курскеев. — Верю… Спи. Никита смеется и думает, что ладно, хуй с ним. Он не в состоянии противостоять уже тихо храпящему и прижимающемуся к нему другу. Завтра, всё завтра.