На кончиках пальцев

Слэш
NC-17
Завершён
759
автор
Размер:
4 страницы, 1 часть
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Запрещено в любом виде
Награды от читателей:
759 Нравится 40 Отзывы 113 В сборник Скачать

Часть 1

Настройки текста
      Народу на банкете слишком много, и эта простая истина заполняет разум примерно через четверть часа после его начала. Юри гипнотизирует взглядом содержимое бокала, зажатого в ладони, чтобы не смотреть на серебристую макушку в толпе журналистов, но все равно смотрит: исподлобья, недовольно, с толикой здорового раздражения. Юрио должен быть там же: за спинами акул пера его и не разглядеть, но Юри уверен, что тот бесится, а стоящий рядом с ним Виктор ехидно посмеивается, радуясь, что Плисецкий оттягивает на себя внимание прессы. А Юри сбежал, о чем теперь жалеет, в одиночестве подпирая стенку и терпеливо дожидаясь, когда ладонь Виктора вновь скользнет по спине, шепот защекочет кожу, а пальцы рук переплетутся украдкой, и он на автомате погладит теплый ободок кольца. Пузырьки шампанского ударяют в нос; Крис неподалеку переговаривается с Пичитом, радостно демонстрирующим объемистую папку фото на мобильном телефоне…         — Извини, задержался, — мягкие губы неожиданно тыкаются куда-то в висок, и Юри едва не давится шампанским. Виктор из тех людей, которых всегда много, которые заполняют собой все имеющееся пространство, которых болезненно не хватает, стоит им исчезнуть из поля зрения; Юри прикрывает глаза, ощущая разливающуюся по сосудам будоражащую правильность, когда Виктор, что-то мурлыкнув по-русски ему на ухо, обнимает со спины, кладя подбородок ему на плечо, и волосы Юри, топорщащиеся даже несмотря на гель для укладки, задевают его щеку. Сбоку слышится щелчок камеры, и Виктор вполголоса лениво обещает раздолбать айфон Пичита об пол, но позы не меняет — лишь прижимается крепче. «Никуда не пущу», — явственно звучит в каждом жесте, а он вспоминает их разговор после произвольной программы, «поедешь со мной в Санкт-Петербург?» и робкую надежду в синих глазах. И то, как Виктор — «Витя, раз мы теперь будем жить в России!» — целовал его руки, а потом сгреб его в охапку, как Маккачина, касался шеи холодным носом… Не отпустит. Ни за что.       Его язык касается кромки бокала, слизывает шипучие капли, а Юри все смотрит, порой забывая даже моргать.         — Слышь, кацудон, тебе может подогнать таз для слюней? — ворчит невесть откуда материализовавшийся Плисецкий, но, глянув на ухмыльнувшегося Виктора, неожиданно затыкается.         — В прошлом году было зажигательнее, — отмечает Виктор, и Юри чувствует, как у него начинают гореть уши. Правда, шантажа можно не опасаться: так как компромат успели заснять все без исключения, его эксклюзивность была утеряна так же безнадежно, как сознание Юри после двадцати бокалов брюта. Сейчас в зале слишком шумно, слишком людно, все — слишком, и когда Виктор предлагает смыться под шумок под конец официальной части, он кивает и борется с желанием запустить руку в его художественно растрепанную шевелюру.       Юри прекрасно помнит, каковы губы Виктора на вкус, но все равно издает то ли стон, то ли всхлип, когда тот целует его в двух шагах от банкетного зала, жарко, страстно, голодно, не давая вздохнуть. Их первый поцелуй на льду кубка Китая по сравнению с этим был настолько по-детски невинным, что Юри благодарит всех богов, что Виктор тогда не поцеловал его так, как сейчас, когда не хватает воздуха в груди, а ноги того и гляди подломятся, и они оба рухнут на пол. Юри делает глубокий вдох; глаза Виктора почти черные в полумраке служебного коридора, на щеках румянец, на губе ярко-красный след от укуса, по которому он машинально проводит языком и стонет, когда Юри снова тянет его на себя за лацканы пиджака.         — Подо… ммм… Горячий язык скользит в рот, подушечки пальцев по шее, ослабляя галстук и забираясь под рубашку; Юри отгибает ворот и хватает губами бешено бьющуюся жилку, пока Виктор поспешно расстегивает на нем пиджак и вновь ловит его дыхание, сбившееся, рваное, обжигающее. Нужно добраться до номера, но от этих губ невозможно оторваться больше чем на пять секунд — Юри считает про себя, царапая ногтями его затылок, и вскрикивает, когда зубы прихватывают мочку уха, чувствительную кожу за ней, оставляют следы на шее, убегающие на ключицы и дальше под жесткую ткань рубашки. Он считает до пяти и отталкивает Виктора на расстояние вытянутых рук, все еще цепляясь за его плечи.         — Не прикасайся.         — Ю… Юри? Обескураженное выражение лица. Обиженное. Потерянное — за какие-то доли секунды.         — Если прикоснешься, мы даже до лифтов до не дойдем. Виктор закусывает губу, морщится, попадая по свежей ранке, и шагает вперед; от дистанции в несколько метров почти физически больно, но иначе никак, нельзя, невозможно, пока последние крохи разума не выбило напрочь подобно неисправным пробкам.       Их хватает на то, чтобы запереть дверь номера и выключить телефоны. А потом — лихорадочная чернота, знойное марево, саднящие губы, зацелованные, опухшие, горячие, жалобно звякнувшая металлическая пряжка ремня, скомканный ворох одежды на полу, лишь бы не перестать чувствовать, утянуть на границу мира на кончиках пальцев. Виктор сжимает простыни до побелевших костяшек, когда Юри садится на него сверху и проводит ладонями по его груди, тяжело вздымающейся и опадающей — вдох, выдох, пузырьки под толщей воды, кессонная болезнь, только вот они оба на суше, захлебываются, давятся друг другом как живительной влагой, провалившейся в обожженное горло. Виктор слепо шарит рукой под подушкой, протягивая прохладный на ощупь тюбик, дрожит под ним, шипит хрипло от красных царапин на коже, кусает за шею, со стоном откидывается назад; у Юри плывет перед глазами до размытых звездочек, сыплющихся из разбитого калейдоскопа, когда он подхватывает Виктора под колени, пачкая кожу липкой смазкой, и разводит их в стороны, трется об него пахом, целует, выпивая до дна, заглушая крики, вдыхая запах терпкого пота, смешавшийся с одеколоном, прижимает к матрасу руки у него за головой, толкается сильнее, глубже, то зажмуривается так, что становится больно, то ловит взгляд синих глаз, полный хлесткого желания, бесстыдный, трогательно беззащитный, зовущий, умоляющий. Восхищенный, тлеющий загадочными угольками, когда Юри оставляет на тонкой бледной коже засос чуть пониже пупка, слизывая с его живота вязкие белесые капли.       Со спонтанным, ну, хорошо, весьма ожидаемым и потому не совсем спонтанным переводом отношений с Виктором в другую плоскость — «горизонтальную», — пакостно хихикает не желающий успокаиваться внутренний голос, — Юри в полной мере прочувствовал значение слова дорваться. Дорваться — это не вылезать из номера едва ли не вторые сутки подряд, потому что выпустить Виктора из объятий смерти подобно. Дорваться — это попрощаться с друзьями-фигуристами по телефону по той же причине. Дорваться — это продлевать бронь еще на день и менять билеты, чем Виктор и занимается прямо сейчас, сидя на кровати, прислонившись спиной к груди Юри и положив ноутбук на колени. И резко выдыхает, когда он, не удержавшись, прикусывает кончик уха, крепче обвивая его талию руками.         — Продолжишь в том же духе, никакие билеты не закажу, — ворчит Виктор, чуть повернув голову, и протестующе мычит, когда губы обжигает поцелуем. — Вот именно об этом я и… ммм… Ноутбук каким-то чудом не летит на пол. Юри понимает, что из Хасецу в Барселону звонили уже трижды, спрашивая, все ли у них в порядке. Юри понимает, что им нужно вернуться, а лично ему — узнавать о подаче документов в российское посольство. Юри понимает, что к смыслу слова дорваться прибавляется внезапное озарение относительно смысла слова укатать. Юри все это понимает, но, даже задыхаясь, не может оторваться от Виктора, судорожно хватающего ртом воздух и царапающего ему спину.         — Я никуда не исчезну, Юри, — шепчет он, словно подслушав его мысли. И припадает к губам Юри снова и снова, будто боясь, что исчезнет он.       В Хасецу ждет семья, Такеши, Юко, тройняшки, и всем не терпится поздравить их лично, но чужое внимание — последнее, что им обоим сейчас нужно. А первое…         — Виктор, давай задержимся в Токио на пару дней? Первое — время.         — Давай.       Спустя пятнадцать часов сна в самолете, прервавшегося лишь на время пересадки, и час поездки на такси от аэропорта Юри, несмотря на смену часовых поясов, неожиданно чувствует себя отдохнувшим; Виктор украдкой гладит пальцами его запястье, уютно позевывая у него на плече, пока скоростной лифт везет их на тридцать шестой этаж отеля. А когда Юри видит отведенный им люкс, то мучительно пытается прикинуть в уме его стоимость, и Виктор, оценив отразившийся на его лице сложный мыслительный процесс, прижимает его к себе и смеется ему в макушку:         — Должны же мы отметить твою медаль. Видимо, когда он выиграет золото, Виктор как минимум подарит ему оплаченные выходные в самом дорогом отеле мира. Как максимум — потащит его на экскурсию на Луну. Юри остается только смириться, что русские все делают с размахом. Что бы это ни было.       После сытного ужина и спа-процедур, на которые его уговорил все тот же Виктор, он готов признать, что это того стоило: напряжение, скручивающее все внутренности последнюю неделю, окончательно сходит на нет, и Юри блаженно откидывается на бортик ванны, по размеру смахивающей на небольшой бассейн. А за огромным панорамным окном ночной Токио, живой и яркий, полный разноцветных огней, и шпиль башни Скай Три, похожий на тонкую свечу, целиком охваченную пламенем.       Виктор сидит на углу, там, где заканчивается неширокий подоконник, и смотрит на город за стеклом; на его коже подсыхают капли воды, блестящие в рассеянном свете мелких лампочек, влажные волосы зачесаны назад вместе с челкой, что неожиданно делает черты его лица нежными и хрупкими, а глаза загадочно мерцают в полумраке синими угольками: дунь — и взметнутся ввысь язычки огня, сжигая километры между землей и небом. Юри, бесшумно подобравшись поближе, невесомо гладит его по ноге, и тот с тихим плеском соскальзывает обратно в воду, устраивается рядом, вовлекая в долгий требовательный поцелуй, еще один и еще… И отстраняется на доли секунды, протягивая баночку с гелем, прохладную на ощупь. Юри вертит ее в пальцах, пока Виктор ласково фыркает на ухо, скользит губами по линии его челюсти, под водой проводит ладонью по его боку. Греет теплом своего тела. И отдает обратно, вкладывая ее Виктору в руку. Во взгляде напротив — удивление, немой вопрос.         — Хочу попробовать… так, — уверенно отвечает Юри. Передать контроль. Отпустить себя.       Юри издает громкий стон, мертвой хваткой цепляясь за скользкий бортик, когда Виктор, не сводя с него взгляд, медленно, дразняще проводит языком по его члену, удерживает за бедра, обхватывает его губами, погружая во влажное тепло своего рта, двигается размеренно, а после все быстрее в такт ускорившемуся дыханию, ласкает руками и языком, и от этого перед глазами все плывет, будто остывающая в ванне вода, как море — надписи на пляжном песке, размыла границу реальности. Он вскрикивает, чувствуя внутри его пальцы, откидывается назад, дышит хрипло и рвано, вздрагивая от легких поцелуев, которыми Виктор покрывает его бедра и низ живота, зарывается пальцами в мокрые, потяжелевшие от воды пряди волос, со свистом втягивает воздух в легкие, когда тот приподнимается, вставая на колени, и тянет его на себя, аккуратно подхватывая под ягодицы. И протяжно стонет куда-то Виктору в шею, когда тот, плавно качнув бедрами, входит в него, осторожно и неторопливо, хотя его самого трясет от возбуждения; Юри ловит его солоноватые на вкус губы, перепачканные собственной смазкой, прижимается крепче, словно говоря: быстрее, быстрее, быстрее… И Виктор подчиняется, ускоряя темп, опаляя жарким дыханием открытую шею, вдавливая его своим телом в холодящее спину оконное стекло, пока под конец Юри не врезается в него затылком, обмякая в его объятиях и чувствуя, как внутри стало горячо и влажно.       Виктор направляет душ ему на голову, и Юри довольно жмурится, а от контраста с давно успевшей остыть водой по спине пробегают мурашки; бережно вытирает его волосы, сам кутаясь в просторный махровый халат. Когда они оба падают на кровать, заползая под одеяло, Юри перекатывается на него сверху, и они целуются, расслабленно и немного лениво. Виктор удовлетворенно наблюдает за ним из-под полуопущенных ресниц; Юри, скользнув ладонями под ткань его халата, бросает быстрый взгляд на висящие на стене часы.         — Повторим?
Отношение автора к критике
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.